Взросление продмага
Подрос с годами наш продмаг; пережил он и войну; окреп, возмужал он; раздался по-богатырски в плечах прилавков. Теперь не только продавцы и грузчики водились в нём, но и управленцы – бухгалтера да директоры, считавшие себя персонами серьёзными и значимыми.
– Из управления звонили. На две тысячи план перевыполнили сегодня, – Борух Яковлевич Шмуглер, директор продмага, причмокнул толстыми губами.
– Тут и сказать нечего, молодцы, одним словом, – одобрила его продавщица Тамара Евстафьевна, – Того, глядишь, и вытянем план. Как мы тот год хорошо закончили! Я ж с премии себе самовар электрический купила, век мечтала. Вот был год так год, разве что в сорок пятом на моей памяти так же радостно было... Может, и сейчас Бог даст.
Глаза Шмуглера недобро прищурились.
– Это вряд ли. Новых товаров нет. Где-то грузовик затерялся с тем, что мы выкинуть на прилавки должны бы были по распоряжению самой партии.
– Эх, жалость-то какая. Не видать мне, значится, премии, да и сапожков тож… – вздохнула продавщица.
– Кому дать подписать накладную? – резво спросил неожиданно объявившийся коренастый молодчик в клетчатой рубашке и совсем без шеи.
– А ты кто будешь-то? – сонно спросил его Борух Яковлевич.
– Шофёр я. Баранкин моя фамилия. Вот пять ящиков нового товара привёз! Где начальник магазина?
– Директор продмага – Шмуглер. Борух. Яковлевич. И, на минуточку, это я сам. Могли бы и знать.
– О, извините, несознаночка вышла…
– На первый раз прощаю. Давайте сюда бумаги и запомните навсегда мою доброту.
Существовало правило: новый товар при получении должен быть показан директору и шел в продажу уже только после его подписи. Собрался уж было Шмуглер волевым росчерком пера пустить товар в продажу, но застопорился, задумался. Считал в голове, сколько коробок себе оставить.
А у двери магазина уже ждала толпа. Почувствовав значимость момента, директор сам вышел к народу объявить о новинке.
– Товарищи! Сейчас мы на прилавки выставим новый товар. Подчёркиваю! По цене всем доступной. И в большом количестве. Так что на всех хватит. От мала до велика всех накормлю я, Шмуглер Борух Яковлевич!
Санитарный врач Холерин, приехавший из самой столицы, тоже участвовал в рекламе товара:
– Пищевая промышленность развивается по пути неуклонного прогресса. И путь этот поставлен теперь на научные рельсы. Оно ведь как выходит: сытый работник – это здоровый работник, а здоровый работник – это повышение надоев, вывалки, выпаски и всех прочих результатов из области статистики народного хозяйства. Вот почему продумыванием продуктов занимаются теперь и мы, врачи…
Толпа ждала, чем же окажется по сути своей новый товар.
– Как врач со всей смелостью я вас заверю, что всем полезен и вкусен будет новый продукт – консервированная резеда!
Толпа разочарованно охнула.
– Тьфуй, выпоротки! Бестолочи, – пробурчал тракторист, поправил картуз и смачно сплюнул.
Из реальной истории
История отечества сохранила для потомков потрясающие примеры вопиюще скопидомского поведения приличных и достойных людей. Женщина, сотрудница оного из множества советских НИИ, сетуя в своих мемуарах о раскрытии и разграблении родного института, начала свою речь с того, что столовая была красивая и работала даже в дефицит без перерыва, – эх, дескать, не поесть ей, бедной, больше тех самых котлеток по-киевски. Другая женщина, зенит трудовой деятельности которой пришёлся на год чернобыльской катастрофы, жаловалась в своих воспоминаниях об эвакуации из Припяти, подверженной радиационному выбросу, что ей не удалось вывести с собой швейную машинку и соленья на зиму. Именно это её беспокоило превыше всего.
Таким образом, отчаянная скаредность, редкостное скопидомство и беззаветное служение мамоне имеют давнюю традицию жадным, осклизлым червём жить в людских сердцах. Этот психологический лейтмотив, по всей вероятности, не имеет чётко очерченных географических или исторических границ. Но в наши дни стал он проявляться, пожалуй, как никогда ярко.
Приведём здесь пример из совсем недавнего нашего прошлого – из событий месячной давности, приобретших, в свете масштаба изменений нашей повседневности в дни пандемии, историческое значение. Людей, эвакуируемых транспортной авиацией воздушно-космических сил из охваченного смертями Китая, – колыбели коронавируса – беспокоил прежде всего низкий сервис в полёте: пирожки были холодными! Смерть не тревожила их; в своём безудержном стремлении к комфортной, пресыщенной жизни, печалились они лишь о качестве обслуживания их проевшихся персон.
Во временную разруху от современного человека трудно добиться необходимого для выживания и безопасности общества самоограничения.
Даже минимальная доза экономического страха за своё благосостояние моментально повышает хамоватую жажду наживы и насыщения.
Многие современные мои соотечественники, даже не имеющие серьёзных проблем с материальным обеспечением, в отчаянной своей жадности, всерьёз завидуют откровенно бедствующим странам, где выдают голодающим продуктовые наборы. Ведь выдают их бесплатно! Интернет содержит немало примеров выплесков потребительского коллективного бессознательного: совершенно не испытывающие продуктового дефицита люди едва ли не проклинают родное отечество за то, что не выдали им в карантинные дни продуктовых наборов. Уверен, что получив бы материальную и продуктовую помощь от государства, стали бы они сильно возмущаться о качестве продуктов – и принялись бы ненавидеть отечество в сто крат сильнее, чем прежде.
В странном экстазе переплелись либеральное мышление, консьюмеризм, подростковая нерадивость типичного лимитчика и стиль мышления жадного фарцовщика былых эпох!
Подобно тому, как вирус реплицирует собственный геном, вызывая в организме болезнь, потребительство воспроизводит зависть, вызывая в обществе ненависть.
История в жизнях прилавков
Природа, вызывая удивленье и благоговейный трепет, способна зацепить самые глубинные пласты человеческой души. Можно оцепенеть от пугающего, даже без треска насекомых, молчания полей, остолбенеть от серых, колючих язычков степного сухого ветра, царапающих рот и клином забивающихся под одежду. Можно обмереть под хвойными зонтиками лесного мира – от их влажного, обволакивающего спокойствия. Но не менее природы удивляет и сам человек. Всюду, – в знойных степях, в бархатистых лугах, в тропических прериях, в ознобленной тундре, – всюду виды следы дел рук человеческих, неуёмных в своём труде: со всех сторон ощетинились на нас завлекательные витрины магазинов.
Любой магазин не без странностей: у всякого своя повадка. Наш с вами продмаг мог становиться меньше или больше, сам по себе, по волшебству, отражая веяния эпохи.
Усох наш продмаг в годину дефицитов да очередей! Упёрлась в его ворота неприступные ретивая голова людской очереди. Рогами упёрлась. Раздавались в толпе возмущенные голоса.
– Ох, неладное, неладное…
– Да что неладное-то?
– А слышали: жена председателя райкома купила два ящика спичек и кило соли.
– Враки.
– Говорят, супостаты на нас бомбу собираются бросить. Только в ней не атом, а вирус. Это микробологическое оружие!
– Да брешут всё.
– Решил проверить тут слова о том, что если плотно поесть и идти в магазин, то покупать жратву не будет желания. И точно! Смотрю на еду и ничего не хочется… Взял водку и портвейн!
– Вот дожили, карточки даже на хлеб введут снова скоро.
– Было бы на что вводить.
– А я тут продуктовый заказ получил у себя на заводе – и масло там, и колбаска. Икорку даже дали! Правда, икру воблы – и третьей категории… И в пакете всё таком ярком, целуфановом, прям как заграница! Да и ладно, что просроченная, с душком, но пакет-то какой красивый, яркий. Аж душа радуется… Но всё равно в очереди постою, авось чего выкинут интересного.
– Простите пожалуйста, кто тут крайний?
– Крайней плоть бывает у этих, которые её как раз отрезают вот… Ну у которых ещё вояка одноглазый, как их там, у семитов вот, а в очередях – последние.
– Извините, а кто последний?
– А чё ты извиняешьси-то? Чё из столицы приехал? Чё приехал-то?
– Все расходитесь! – крикнула высунувшаяся из приоткрывшейся двери продмага грузная продавщица, – А ну, кыш, кыш! Кыш отседа. Отпуска товаров сегодня не будет.
Толпа грустно охнула.
– Подженились мы с грузчиком Серёжей вчера. Медовый месяц у нас. Так что занята я, не до прилавка мне…
Прошло с полминуты, и очередь потеряла упругость, обмякла, развалилась на группки, а вскоре и вовсе растаяла. Несмотря на это, казалось, что здесь, у продуктового магазина, жизнь безоговорочно победила. Повсюду выдувала она радостные, мажорные ноты в тромбон солнечного цвета.
Тяжёлые времена охраняют сердца
Удивительный факт вскрыла наука демография. В бедственных развивающихся странах народонаселение плодится куда охотнее, чем в странах с высоким уровнем достатка и приличным качеством жизни. Согласно имеющимся статистическим данным, наибольшее число детей в пересчёте на одну семью приходятся именно на небогатые семьи.
Достаточно здесь вспомнить опыт послевоенных лет. Тяжёлые времена порою охраняют сердца; трудные годины, всем смертям назло, окрыляют людей надеждою на преодоление разрухи в грядущем будущем, – и в этом порыве становится люди ближе друг к другу; находится в их сером веществе и место для любви, – так появляются новые семьи.
Быть может, остаётся надеяться, что карантинные мероприятия вызовут всплеск рождаемости? Некий особенный бэби-бум?
Пока что радоваться рано. Сводки новостей из стран с победившим потребительским мышлением (включая наше отечество) свидетельствует о росте числа разводов; появились сообщения и об учащении случаев бытового насилия.
Консьюмеризм, это становится теперь совершенно ясным, разобщает сердца.
Люди оказывается близки друг другу лишь когда пререкаются между собою в очередях.
Но и то просят их у касс в супермаркетах самообслуживания держать дистанцию в полтора метра.