Банкет подходил к концу. Машка была такой пьяной, что все происходящее то проваливалось в зыбкий туман, то проявлялось с такой ненормальной яркостью, что резало глаза. У нее уже болели губы от поцелуев с Семеном, они как два школьника прятались за трибуной, которую задвинули в угол и там целовались. Причем так, что у Машки сладко ныло тело, а Семен бледнел и мрачнел, но в глазах его металось такое пламя, как будто там развели очаг. Несколько раз Машка ловила на себе сумрачный взгляд директора. Тот сидел в углу, рядом с председателем, задумчиво курил и теребил уголок воротничка до треска накрахмаленной рубашки. Странно он смотрел – требовательно, жадно, мрачно, просто сжирал глазами, втягивал каждую клеточку Машкиной кожи и раздувал ноздри, как дикий зверь. Машка старалась не смотреть в его сторону, ей было страшно. И, в тоже время, какое-то дурное ощущение удовольствия – порочного, стыдного, сладкого было от этого его взгляда, в совершенно одурманенную голову закрадывались жуткие мысли – ей хотелось выпрямиться, скинуть с себя одежду и подставить себя всю этому взгляду – довести его до исступления, свести с ума и сойти самой. Но что-то глубине сознания останавливало ее от этого безумия и она отводила глаза, пряталась за Семена и гнала от себя эти сумасшедшие мысли.
«Почему у нас с Семеном все так холодно? И вроде же есть все…И ничего нет» - эти слова все чаще возникали у Машки в голове, но она и не старалась найти на них ответ. Зачем? Что это даст? Она не знала…
Банкет кончился быстро и враз, просто поднялся Директор, всех поблагодарил, встал и показал Семену на стул рядом с собой. С другой стороны, валился со стула председатель - он дошел до состояния риз и не падал только потому, что его подпирала здоровенная тумба, в которой лежал какой -то совхозный скарб.
- Семен, ты его доведи. Видишь, человек устал. Прямо до дома, сам. А то завтра скажут, что мы его напоили и бросили. Местные и так уж косятся на нас за спиртное – они вон, не просыхают.
Семен мотнул головой, соглашаясь, подхватил пластилинового председателя под локоть и потащил к выходу. Директор коротко глянул на Машку, протянул пачку Мальборо.
- Нет, спасибо, я еще в Москве бросила…
- Похвально. Ты готова? Пошли, до гостиницы доведу. Кофе сварю, тебе надо.
Сама не зная почему, Машка послушалась. Чуть опираясь на огромную, как тарелка для торта, директорскую руку, она встала, еле удержавшись и, укутавшись в директорский плащ, поплелась за ним к выходу.
Ночь была ненормально, сказочно прекрасной. Серебристые облака расходились веером, прижимались к воде, такой же серебристой, отражались ней, сливались и становилось непонятно, где небо, где море. Все это напоминало громадную жемчужную раковину, в которой жемчужинами темнели бледные камни берега. Пахло свежестью, горечью и, почему-то лимоном. Машка крепко держалась за руку директора и ей казалось, что она именно та песчинка, вокруг которой образуется жемчужинка и ее сейчас затянет внутрь, прижмет, начнет обволакивать полупрозрачной облачной массой и она, устав кричать, так и останется внутри. Навсегда.
В гостиничном номере Директора было шикарно. Это не их барак с шестью кроватями, накрытыми одинаковыми клетчатыми одеялами и кривоногим столом посредине. В его номере было все – диван, кресло, небольшой столик с электрическим чайником, крошечный шкафчик похожий на что-то среднее между баром и буфетиком, небольшая электрическая плитка и огромное зеркало – от потолка до пола. Директор кивнул Машке в сторону дивана, повесил плащ в небольшой гардероб, включил чайник и вытащил из шкафчика начатую бутылку коньяка, шоколадку, яблоко, турку и две коньячные рюмки.
- Пей. Хороший коньяк, наш. Он твой хмель поправит, голова станет хорошей, светлой. Это не столовская бурда.
Плеснул слегка Машке, прилично налил себе.
Машка глотнула, ароматный газ обволок ее изнутри, растекся горячим, прояснил мозги, сделал все простым, настоящим и правильным.
…Когда, под утро Машка выскользнула из директорского номера, она столкнулась с Семеном. Остановилась, хотела что-то сказать, но он скользнул мимо взглядом и как-то трусливо-стеснительно протиснулся между Машкой и стеной, просочился даже, просеменил к своей двери и скрылся.
… Москва встретила их жарой, мутной, тяжелой, предгрозовой. Они долго и муторно разгружались, потом грузили багаж в нанятый маленький грузовичок, распределяя их так, чтобы ничего не потерять и не перепутать. Директор сразу уехал на такси, с Семеном Машка глазами не встречалась. Она сама отводила взгляд, да и он, с той же самой, испуганно-растерянно-застывшей миной старался держаться в стороне. Что -то сломалось, сразу, с хрустом, непоправимо. Машка нет понимала, знает ли он, понял ли, что она натворила. Но, у нее было такое чувство – что он не переживает. Удивлен – может быть…Растерян? Да… Но, явно – вздохнул с облегчением. Стряхнул ЭТО с себя и успокоился. Сразу…
На выходе Машку встретил Олег. У него была такая детски-радостная физиономия, как у ребенка, которому подарили большую конфету, что стало жутко стыдно и жалко мужа. Он сунула ему пакет с гостинцами (моченой морошкой и засахаренной клюквой), быстро почмокала, как поклевала и утащила в сторону стоянки такси, почти бегом, не оборачиваясь. И, пока они ехали, слушала трещание мужа с рассказами об успехах дочки в музыкалке, поездке на дачу в отпуск, повышении зарплаты, и смотрела в окно машины. Смотрела, как темнеющий город задыхается в душной предгрозовой жаре.
Оглавление повести "И коей мерой меряете" со ссылками на главы
Список прозы со ссылками на главы здесь
-