Пошла вторая неделя локального дурдома. Нашему круглосуточному присутствию в доме радуется только Стёпа. Моте фиолетово, а Зёма опасается: он всего нестандартного опасается. На всякий случай. Поэтому старается передвигаться по возможности бесшумно и вытаращив глаза.
В общем-то, для него особо ничего не изменилось. Вчера боялся, сегодня боится, завтра будет бояться – стабильность!
Сын спит почти до обеда – спал бы и дольше, но во мне ближе к одиннадцати просыпается яжмать, которая уверена, что ребёнок должен в это время проснуться и начать ИБД – имитацию бурной деятельности. Зачем – непонятно, просто чтоб было.
- Вставай, вставааааай, постели заправля-яа-а-а! – откидывая шторы, пою я.
- Мыы-ы-ы-е-е-е, - невнятно бормочет ребёнок.
- Вставай, говорю, труба зовёт! – вторю я.
- Ну заче-е-е-ем…
- Труба зовёт же, - туманно машу я рукой в неведомую даль.
- М-м-м-мы-ы-ы….
Тогда я швыряю в него кота. Нет, не в переносном смысле. В прямом – швыряю кота. Точнее – Мотю.
Если у нас возникает потребность швырнуть кота, то выбор на Мотю падает сам собой. Швырнуть, например, Стёпу довольно проблематично. Стёпа, во-первых, тяжёлый, швырнуть шесть кило кота мне, например, непросто. Во-вторых, Стёпа, которого подняли с пола, чтобы швырнуть, не знает об этом и поэтому бурно радуется и обнимается всеми своими когтями. Швырнуть кота, который в это время лезет лобызаться, впившись в плечи – не просто непросто (ах, какой каламбурчик!), а практически невыполнимо.
Зёму… ну, тут понятно. Во-первых, зачем мне кошачий инфаркт, я же не знаю, как его откачивать. Во-вторых, Зёму невозможно взять компактно, чтобы совершить бросок: «ножки Цискаридзе» то и дело норовят вытянуться в первую позицию, а предсмертные стоны заглушают любые бравурные марши.
А вот швырнуть Мотю – милое дело. С пола подобрал – и швыряй. Не меняясь в лице, Мотя пролетает полкомнаты и бухается под бок ребёнка в той же позе, в какой подобрали.
- Мотя прилетел, чтобы ты его почесал! – громко объявляю я.
- Мотя – тварь, - непонятно буркает мой мальчик, даже не делая попыток совершить непременный утренний ритуал.
Мотя недоумённо смотрит на ребёнка.
- С чего бы это? – удивляюсь я.
- Он сегодня ночью мне по пяткам бегал! Все исцарапал.
Мотя смотрит с изумлением: он? Бегал?!
- Почему именно по пяткам?
Это прям интересно – мне-то Мотя бегает исключительно по почкам!
- Потому что у меня из-под одеяла только пятки торчат. Он разбегался и летел на подоконник – а кровать-то по пути!
- Интересненько… А ты бы спрятал пятки под одеяло.
- Они потеют тогда.
Тут я просто не знаю, что и сказать... Интересный биологический казус - потеющие пятки...
- Ну почеши его. Смотри, как он глядит на тебя умоляюще!
На самом деле, Мотин взгляд какой угодно – наглый, требовательный, возмущённый, – но только не умоляющий.
- Не буду, - сердито фыркает ребёнок. – Я на него обиделся.
- Мыр-мыр-мыр! – радуется Стёпа, тоже ложась под бочок. – Меня почеши, я не тварь!
Сын усердно чешет Стёпу, так что клочья шерсти взвиваются, как знамя, к потолку и красиво переливаются на солнце.
- Завтракать будешь? – интересуюсь я.
- Буду! – говорит Мотя и первым идёт к миске.
- Мри-и-и-и! – радостно кричит Стёпа, предательски покидая кровать.
- Мотя, - говорит мой ребёнок, - иди сюда.
- Попозже позавтракаю, - разворачивается Мотя к кровати.
- Ты тварь, Мотя, слышишь?! Ты тва-а-а-арь! – ребёнок изо всех сил месит тушку.
Мотя оглушительно мурлычет. Шерсть очередным ровным слоем покрывает постель.
Убила бы. Но боюсь, в моём нынешнем состоянии, если я начну, то меня уже ничего не остановит. Держусь пока. А вы?
