«Все мы вышли из гоголевской “Шинели”». Эта фраза впервые появилась в 1885 году в статье французского историка Эжена Мелькиора де Вогюэ, в которой он говорил о Достоевском, и с тех пор приписывается Фёдору Михайловичу.
Но, кто бы ни произнёс её, знаменитая фраза совершенно несправедлива. Да, в то время Гоголя считали главным русским писателем. Это отметил примерно тогда же Н.Г.Чернышевский - в романе «Что делать?» Рахметов рассуждает: «Берём русскую беллетристику. Я говорю: прочитаю всего прежде Гоголя. В тысячах других повестей я уже вижу по пяти строкам с пяти разных страниц, что не найду ничего, кроме испорченного Гоголя, — зачем я стану их читать?» А ведь на самом деле та же «гоголевская “Шинель”» не существовала бы, если бы Пушкин не создал своего «Станционного смотрителя». И получается, что «вышли» все из домика Самсона Вырина…
Мы все глядим в Наполеоны…
Как обычно, одной короткой фразой Александр Сергеевич охарактеризовал целый пласт отношений… Страшен тот, кто ради достижения своей цели готов принести в жертву других людей. Главные обличители «наполеонов» в русской литературе – Ф.М.Достоевский и Л.Н.Толстой. Но началось-то всё с Пушкина! С его «Пиковой дамы».
Мы не всегда верно воспринимаем это произведение: нам «мешает» гениальная опера П.И.Чайковского. Но ведь опера совсем о другом! Герой Чайковского, в первую очередь, влюблён, мечты о богатстве у него возникнут от невозможности соединиться с любимой. Кстати, герои этих произведений даже названы по-разному: у Пушкина – Германн, это фамилия, у Чайковского – Герман, это имя.
Чайковский говорил, что Герман стал для него «настоящим, живым человеком», очень ему симпатичным, и поэтому он плакал, когда написал сцену смерти Германа. У Пушкина отношение к Германну совсем другое.
«Лизавета Ивановна… отёрла заплаканные глаза и подняла их на Германна: он сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона».
Герой Пушкина, думается, любить не способен вообще. «Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твёрдость спасала его от обыкновенных заблуждений молодости», - напишет о нём Пушкин. Его главное стремление - «упрочить свою независимость» (а кстати, не так уж он и беден: сумел же предъявить, вступая в игру, сорок семь тысяч!). Уже услышав о тайне графини, он рассуждает: «Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» Однако затем им овладевает мечта проникнуть в тайну трёх карт любой ценой: «Почему ж не попробовать счастия?.. Представиться ей, подбиться в её милость, – пожалуй, сделаться её любовником, но на это требуется время – а ей восемьдесят семь лет, – она может умереть через неделю, — да через два дня!..»
Для него любовь – средство достижения цели: именно чтобы не терять попусту время, он обратит внимание на бедную компаньонку графини. Чувства девушки его не волнуют. Не случайно его первое письмо «было нежно, почтительно и слово в слово взято из немецкого романа», а следующие… «Германн писал их, вдохновенный страстию, и говорил языком, ему свойственным: в нём выражались и непреклонность его желаний и беспорядок необузданного воображения». Но ведь это другая страсть – не любовь…
Добившись, наконец, свидания в комнате девушки (а это, по понятиям того времени, покрывало её невиданным позором!), он даже не задумывается о ней, а остаётся в спальне графини. «Германн стоял, прислонясь к холодной печке. Он был спокоен; сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-то опасное, но необходимое». И дальше он будет сначала просить «назначить эти три верные карты», затем предлагать по существу сделку («Если когда-нибудь, – сказал он, – сердце ваше знало чувство любви, если вы помните её восторги, если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорождённого сына, если что-нибудь человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, – всем, что ни есть святого в жизни, – не откажите мне в моей просьбе! – откройте мне вашу тайну! – что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором… Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, – я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но и дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут её чтить, как святыню…»), а затем перейдёт и к угрозе: «Старая ведьма! – сказал он, стиснув зубы, – так я ж заставлю тебя отвечать… С этим словом он вынул из кармана пистолет».
И дальше Пушкин покажет, как по-разному переживают смерть графини его герои: «Лизавета Ивановна выслушала его с ужасом. Итак, эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое, упорное преследование, всё это было не любовь! Деньги, – вот чего алкала его душа! Не она могла утолить его желания и осчастливить его! Бедная воспитанница была не что иное, как слепая помощница разбойника, убийцы старой её благодетельницы!.. Горько заплакала она в позднем, мучительном своём раскаянии. Германн смотрел на неё молча: сердце его также терзалось, но ни слёзы бедной девушки, ни удивительная прелесть её горести не тревожили суровой души его. Он не чувствовал угрызения совести при мысли о мёртвой старухе. Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения».
Пушкин жестоко накажет своего героя: «Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: “Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..”»
Чем вызвано это наказание? Ведь старуха, явившись к Германну в его воспалённом воображении, готова его простить: «Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне». Но сейчас даже мысли об обманутой девушке не возникнет у Германна! «Тройка, семёрка, туз – не выходили из его головы и шевелились на его губах». Он добился своего. Именно здесь снова вспомнится
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Однако расплата неминуема: «Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдёрнуться.
В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его…
– Старуха! – закричал он в ужасе».
Повесть Пушкина имела огромный успех. «Моя “Пиковая дама” в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза», - запишет он в дневнике. Это же подтвердит П.В.Анненков: «”Пиковая дама” произвела при появлении своём в 1834 г. всеобщий говор и перечитывалась, от пышных чертогов до скромных жилищ, с одинаковым наслаждением. Общий успех этого лёгкого и фантастического рассказа особенно объясняется тем, что в повести Пушкина есть черты современных нравов, которые обозначены, по его обыкновению, чрезвычайно тонко и ясно». Но все ли читатели заметили, что здесь, наверное, впервые в русской литературе, возникла наполеоновская тема применительно уже не к французскому императору? Дважды в повести прозвучат слова о сходстве героя с Наполеоном: «Этот Германн, – продолжал Томский, – лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства». Думаю, неслучайно рядом с Наполеоном упомянут дух зла Мефистофель.
И только ли внешнее это сходство?
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Пушкин первым увидел опасность наполеонизма. И первым вынес ему приговор.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь
Все статьи по наполеоновской тематике:
«Мы все глядим в Наполеоны» здесь
«Наполеон пребудет бессмертен слухом буйств и зол!» здесь
«Сей муж судьбы, сей странник бранный…» здесь
«У него профиль Наполеона»
«Родился он игрой судьбы случайной,
И пролетел, как буря, мимо нас» здесь
«Стоит император один» здесь
«Не есть ли Чичиков переодетый Наполеон?» здесь
«Уж не Наполеон ли какой нашу Алёну Ивановну укокошил?» здесь
Всякий из них маленький Наполеон, маленький изверг» здесь
«Я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую» здесь
«Это ничтожнейшее орудие истории» здесь