Я уже полчаса ползаю на коленях, раскладывая по полу неровно нарезанные старческой рукой прямоугольники газетной бумаги.
— Давай попробуем вот тот, большой, в середину подвинуть.
— Мама, мы уже пробовали несколько раз.
— Давай ещё попробуем, — мама воодушевлена, ей нравится затея.
Колени болят невыносимо. Я уже готова подписать акт о полной своей капитуляции перед болезнью и купить в дом швабру — чтобы не ползать на больных коленках, когда мою полы. А вот сейчас ползаю перед матерью, раскладывая бесполезные клочки газет. Унизительно и больно — я презираю себя за слабость и малодушие. Раздражение накапливается внутри и вот-вот вырвется наружу.
* * *
Все началось несколько месяцев назад. Когда же это было? В феврале? Мама сказала, что хочет коллаж в рамках с фотографиями всех своих родных: детей и внуков. Я спорить не стала. В конце концов, если мама хочет каждый день любоваться родными лицами, мое дело — помочь.
— Мам, давай фотографии. Я закажу под них современные рамки в ИКЕА, подберу размеры.
И завертелось. Выяснилось, что коллаж мама хочет большой — на всю стену, и ни одна из имеющихся у нее фотографий не подходит — либо они маленькие, размером с ладошку, либо сделаны 3-4 года назад, а внуки с тех пор подросли. Мама каждый день звонит сыну и внучкам, объясняет, какие фотографии ей нужны. Те говорят: «Ага», — и ничего не присылают. Мама звонит снова, напоминает. Потом еще раз и еще. Наконец, ей скидывают фотографии в Вайбере — маленькие иконки, которые не годятся для печати. И тогда она переключается на меня:
— Вот эта фотография мне нравится, надо ее напечатать.
— Мама, ее нельзя напечатать, разве что размером как на паспорт…
— Зачем на паспорт? Мне надо на стенку.
Я звоню брату, объясняю, почему мне срочно нужны фотографии его семьи. Он говорит: «Ладно», — и забывает. Мама несколько раз в день интересуется:
— Так я не поняла, Вова прислал фотографии? А ты ему звонила? А он сказал, когда пришлет?
Я снова звоню брату, в ответ:
— Слушай, я на работе, мне делать больше нечего, как искать сейчас фотографии.
А мне тоже делать больше нечего. Я оправдываюсь по семь-восемь раз в день, почему у меня до сих пор нет фотографий.
Наконец, фотографии у меня в почте. Качественные студийные снимки всей семьи. И начинается новый этап.
На всех фотографиях сын с бородкой:
— Терпеть не могу с бородой. Противно!
— Другой нет.
На другой внучка Настенька в обнимку с большой белой собакой:
— Зачем мне эта собака? Не нужно мне на стене собак.
На третьей внуки под новогодней елкой:
— Они же здесь еще совсем маленькие! Нужно такие, как сейчас!
Каждое утро начинается с того, что я приношу маме в комнату ее любимый завтрак — кружку кефира с пластиком свежего черного хлеба.
— Аня не забудь позвонить Вове, сказать, чтобы прислал фотографии.
— Мама, он уже трубку не хочет брать, когда я звоню. Он все тебе отправил, что у него есть.
— Скажи ему, что эти не годятся.
Второй раз мама напоминает про фотографии, когда я захожу забрать грязную кружку:
— Ты еще и Насте позвони, пусть она тоже пришлет.
Третий раз случается, когда я уже надеваю пальто, торопясь на утреннюю тренировку:
— И Оле позвони, мне не нравится, что она в прошлый раз прислала.
Уходя, в сердцах хлопаю дверью.
Вечером я отчитываюсь, кому позвонила, показываю свежие фотографии, выслушиваю критику в их адрес и просьбы позвонить еще раз и попросить еще. Через каждые полчаса мама уточняет:
— Так ты позвонила? — и смотрит внимательным серым взглядом.
После двух месяцев нервотрепки заказываю рамки в интернет-магазине — как только придут, напечатаю под них то, что есть. Если ей не понравится — выброшу. Только бы покончить со всей этой историей. Ждать пока придут, месяц.
Выбор фотографий продолжается — каждый день, с утра до вечера. А у мамы тем временем появляется новая идея —нарезать газет и составить из них макет будущего коллажа. Нет, она не командует и не заставляет, но раз пять-шесть в день подзывает к себе, смотрит жалобно и просит:
— У тебя есть время? Может, попробуем, — и протягивает листочки.
В этом нет смысла — размер рамок совершенно другой, чем у этих газетных обрезков. У меня болят колени, и я не могу ползать по полу, раскладывая газеты. Мама сочувственно вздыхает, а через полчаса снова подзывает к себе:
— Тебе не легче коленям? Может, попробуем? — и протягивает газетные листочки.
* * *
— Все, больше не могу, — сдерживая раздражение, встаю, сгребаю в охапку газеты и комком скидываю маме на кровать.
— Устала? Ну, давай завтра продолжим, — в голосе мамы звучит сочувствие, словно насмешка или издевательство.
— Нет. Я не буду этого делать завтра, — я отчетливо делаю паузу после каждого слова. — Я больше никогда этого делать не буду! Я объясняла тебе сто раз. Это бессмысленно. У рамок совсем другой размер. Привезут, напечатаем фотографии, тогда и разложим.
— Ну вот пока их не привезли, мы и придумаем, как лучше повесить, — глубокомысленно изрекает мама.
— Мама! Не делай из меня идиотку! Ты меня не слышишь! Я больше не буду ползать с твоими бумажками, — я взрываюсь, хлопаю дверью и останавливаюсь в коридоре, прижавшись лбом к прохладной стене.
Я больше не могу. Хочется кричать и биться головой о стену. Когда закончится этот кошмар? Кто из нас двоих сломается первым? Наверное, я. Эти невыносимо жалостные глаза заставляют чувствовать себя ничтожеством. Вот сейчас я опять чувствую себя виноватой из-за того, что накричала на мать.
Показалось, что кто-то всхлипнул. Открываю дверь в комнату — мама смотрит на меня мокрыми глазами. Жалкая, сгорбленная, несчастная.
— Мам, ты чего?
Она всхлипывает и шмыгает носом:
— Я не понимаю, за что ты меня ненавидишь.
***
Продолжение:
***