Предлагаю прочитать отрывок из романа "Белые гуси на белом снегу" Елизара Мальцева ( Пупко Елизарий Юрьевич) о том, как однажды хонхолойцы избу делили - из ряда вон выходящее событие для семейских. Начало 20-го века - вековые устои попраны, старинные традиции забыты - очередная трагедия русского народа.
Село Хонхолой находится в Мухоршибирском районе Республики Бурятия, в котором была поселена 250 лет назад часть старообрядцев.
"...Едва отгремели выстрелы в горах и падях, как дядя Савва стал на селе высшей властью, ходил в председателях сельского совета. Как он тут правил в то время, теперь, наверное, мало кто помнил, разве одни старики, но власть его длилась недолго, что-то около двух с половиной лет. Но и за этот срок Савва показал себя не с лучшей стороны. Он успел за два года раза три жениться и развестись. Мало того, он сажал иногда своих амурных соперников под короткий арест, томил в кутузке по два-три дня. Было на диво, как ему легко сходили с рук все эти проделки. Но, пожалуй, сильнее всего прославился Савва своей ссорой с отцом. Женившись, он как-то объявил отцу, что желает раздела, и потребовал свою долю. По вековому обычаю у семейских все решал отец: когда женить сына, когда выделить его из семьи и что дать ему на обзаведение. На первых порах дед пытался урезонить и пристыдить сына, чтобы он не позорил его перед односельчанами, тогда Савва послал отцу официальную бумагу с печатью и за своей подписью, требуя у того чуть ли не половину дома и нажитого всеми добра. Дед безропотно смирился со своей участью, отдал сыну коня, корову, кое-что из домашней утвари, но Савве того показалось мало, хотя он не имел права забывать, что он у отца не один, что есть другие сыновья, дочери, что подрастал и бегал по улице малый Сидорка. И однажды, дождавшись, когда отец отлучится на целый день на станцию, дядя забрался на крышу родного дома с пилой и, отодрав несколько досок от крыши, оседлав верхнее бревно, начал неторопливо пилить его. За этим занятием и застала его мать, вернувшаяся с ведрами от колодца.
— Ты чего это удумал, сынок?— ласково спросила она, хотя сразу догадалась о намерениях властолюбивого и норовистого председателя.
— Желательно разрезать дом пополам,— торжественно объявил с высоты Савва.— Одна вам останется, а в другом буду жить я со своей семьей.
— А не разрезамши нельзя, что ли, в нем жить?
— А я, может, потом свою половину разберу и на другое место перевезу, чтобы отдельно от вас хозяйствовать!
— Много ты нахозяйствуешь, сынок, ежели как дите тетешное не ведаешь, что творишь!.. Изба — это не буханка хлеба, чтоб можно было полкраюхи отвалить и съесть!.. Разрежь вон тебя пополам, разве станет два человека? И одного-то путного не соберешь!..
Пока они пререкались, возле дома собралась целая толпа, кто-то из стариков пригрозил Савве, что добром его самоуправство не кончится, но председателя, казалось, это еще пуще раззадорило, и он начал быстрее шаркать пилой, показывая, что властен сам решать такие дела.
Неизвестно, чем бы это дело кончилось, но, вероятнее всего, дяде Савве удалось бы осуществить свою затею, но тут нежданно вернулся с полдороги отец, забывший прихватить с собой что-то важное. Увидев Савву на крыше, он, ни слова не говоря, схватил ременный кнут и, матюгаясь на чем свет стоит, рванулся по чердачной лестнице наверх. Савва понял, что не имеет права подвергать подобному испытанию авторитет власти, и под общее улюлюканье скатился, царапаясь, как кот, по срубу и убежал прочь.
Вот об этом, видимо, и напомнил дед бабушке в том вечернем, подслушанном мною нечаянно разговоре, и не потому, что держал обиду на сына столько лет, а потому, что мерил человека куда более суровой мерой, чем бабка, и родной его сын этой пробы не выдерживал..."
