Просидев до утра со Славой у открытого окна и проболтав обо всем, Аделаида поняла, что он – именно тот человек, которого она ждала всю жизнь. Вернее, был уже такой человек, но вот развела судьба почему-то, развела странно, глупо и безжалостно. Тогда, в ту весну, когда муж пришел к Аде и показал направление на работу в одну из горячих точек их жизнь и любовь разорвали, как тетрадный листочек на много мелких обрывков и развеяли по ветру. Ада с мужем поехать не смогла – болела мама, отец настолько растерялся, что оставить его в таком состоянии – было все равно, что убить. А Вацлав уперся. С его характером, отказаться поехать было невозможно. А как-же… Вдруг трусом признают…. Гордая южная кровь вскипела, он покидал вещи в рюкзак и, остановившись в дверях, посмотрел на Аду долго, долго, не пряча повлажневших глаз –
- Адиля… Я не могу не поехать. Слышишь, маленькая моя? Просто не могу. Уважать себя не буду. Прости
Ада стояла столбом, вжавшись в стену у окна и молчала. Она физически ощущала, как из ее сердца с кровью и мясом вырываю что-то важное, главное, такое, без которого у нее жизни не будет. Или будет – но то, что жизнью уже не назовешь. И понимала – она не может ничего сделать. Могла бы разорваться на два одинаковых куска – не секунды бы не задумалась – подошла бы к этому, черному, который разлучал их сейчас, подставила бы грудь, плечи, всю себя и сказала – рви. Я готова. Но, не просил он, этот черный, такой жертвы. Не просил…
Тот, последний взгляд Вацлава она помнила и сейчас. Горький, влажный, серо-синий… У него был очень редкий оттенок глаз – серый с синими искорками по всей радужке. Почти такой, как у Вячеслава. Только вот не видно у него уже цвета-то. Морщинки, веки такие, смеялся, наверное, много. Вот и пропали глаза-то почти… эх…
Аделаида что-то совсем расстроилась от своих воспоминаний. Как только закрылась за Славой дверь, она легла на кровать, вытянулась, накрылась одеялом чуть не с головой, закрыла глаза. Стыдно… Старые ведь они, дураки-старики. Лечь в постель вместе – да и то незачем, глупо. Вот и сидели ночь, языком трепали. А когда -то Ада взрывной была, вспыхивала , как спичка от мужской руки… Ведьмой взлетала, седлала мужика, играла телом своим упругим, красивым, аж у того ум за разум заходил. А теперь… Стыдно…
Адель, наконец, успокоилась, села на кровати, спустила ноги, с раздражением оглядев морщинистые ляжки, накинула платье и тихонько вышла во двор. У нее уже появилась новая привычка – каждое утро она крадучись выскакивала из дома и через огород шла к реке. Там, под черемухой, спускалась вниз, садилась на мостках на крошечную скамейку и смотрела, как разгорается утро. Потом быстро опускалась в воду, чуть проплывала туда-сюда, пару метров и свежая, прямо обновленная, бежала готовить завтрак.
Сегодня погода с утра была не очень, жарко, но пасмурно, явно собирался дождь. Когда Адель уже шла по тропинке вдоль огорода, то резко потемнело, сизая туча почти легла на землю, и во враз посмурневшем воздухе она не сразу заметила маленькую черную фигурку у сиреневого куста.
- Ада. На реку не ходи. Гроза будет.
Агния так резко и громко, по-вороньи прокричала свои слова, что Адель вздрогнула и так испугалась, что даже прихватило сердце.
- И ты ко мне зайти обещала. Не забыла? Зайди. Я кое-что сказать тебе хочу. Важное. После обеда, как Славик спать ляжет, иди. Да кольцо возьми, обручальное. То, первое. Я знаю, ты его с собой возишь. Не забудь.
Пока Аделаида ошалело таращилась и искала, что сказать, Агния плотно завернулась в темную, явно старинную шаль с бордовыми разводами и блеклой, но видно бывше-золотистой бахромой и исчезла, как будто растворилась среди набрякших от сгустившейся влаги листьев.
И, в этот момент, грянул гром. Причем так, что зазвенело в ушах, хлопнуло и, на мгновение пропал слух. И тут же – толстый горящий ствол молнии шарахнул, впившись в землю, прямо у калитки, хорошо Адель уже успела дойти до другого края огорода. А то – убило бы!
Съежившись в комочек, она присела у старой яблони, сжала голову руками и зажмурилась. И только когда сильные, горячие руки настойчиво потянули ее, заставив встать и Вячеслав, укутывал ее в плащ, что-то успокаивающе приговаривая – она пришла в себя и снова начала воспринимать окружающее.
…На обед они варили борщ. Варили вдвоем, в две руки, по старому деревенскому рецепту, который гордо ей поведал Слава. Адель шинковада капусту и свеклу, терла морковку и резала лук. Больше ей ничего позволено не было, над бульоном колдовал мужчина.
То, что они приготовили не поддавалось никакому описанию – такого аромата, глубокого пурпурно-янтарного цвета и остро-потрясающего вкуса, не было ни в одном блюде, которые пробовала Аделаида за жизнь. Может, лишь раз, когда Вацлав возил ее на родину, она попробовала нечто подобное – его мать готовила отлично.
Сметя две тарелки, да под рюмочку, да со свежевыпеченными чесночными пампушками Адель умиротворенно сидела в зале и копалась в ноутбуке. Лялька писала ей наставления и предостерегала о совершенно распоясавшейся матери, которая никак не могла простить Аделаиде ее отъезд. Все то было так далеко и неважно, что Адель скучающе захлопнула ноут, и вдруг вспомнила про Агнию. Тихонько прокравшись к дверям Славиной спальни, она прислушалась. Мерное сопение и похрапывание тихонько доносилось в тишине предвечернего воздуха – он спал.
Адель взяла плащ, натянула резиновые сапоги и вышла под тихий, теплый спокойный дождь.
Калитка была открыта. Двор соседки выглядел странно – это был даже не двор, а сплошной цветник. Огромные заросли мальв, флоксов, роз, еще каких-то незнакомых, ярких, разнокалиберных цветов росли не абы как – они были посажены в определённом порядке – образовывали узкие тропинки, сплетались арками, падали каскадами у стен, и вдруг расступались, открывая круглые площадки со скамейками.
Адель пришла по цветочной аллее к дому и замерла. Дверь была резной, вся увита деревянными виноградными гроздьями и тонким древесным кружевом, откуда-то сверху свисал витой кожаный шнурок к глянцевым набалдашником- каплей. Адель дернула за каплю и по всему дворику разлился мелодичный поток переливчатого звука.
Дверь открылась, вроде как сама-собой, но в полутемных, освещенных мутноватым светом сенях стояла Агния. У нее были распущены по плечи темные, седоватые волосы, а бархатное длинное платье чуть отливало пурпурным огнем.