2
Раньше, когда основным видом жилища были плавающие дома, и люди еще не разговаривали так много, к ювенильным созвучиям прислушивались все. Однако чем успешнее люди овладевали беглой речью, тем реже они делали паузы, а их внимание всё больше сосредотачивалось на собственных словах или, в крайнем случае, на словах ближайшего собеседника. К тому же однажды выяснилось, что помимо Ювенильного моря, существует огромное количество пресных водоемов, которые, конечно, не так глубоки и величественны, но зато и не так опасны. На землях вблизи несоленых рек и озер, как оказалось, можно было выращивать пшеницу, овес или просо – что позволяло хоть немного предугадывать будущее и, следовательно, меньше его бояться. И люди начали держаться поближе к пресной воде. Они потихоньку распахивали ближайшую сушу и один за другим вытаскивали на берег свои плавающие дома. По мере того, как хозяева привыкали к оседлости, дома просаживались, трюмы превращались в погреба, а воспоминания о распахнутых морских горизонтах узловатыми корнями уходили вглубь земли, еще крепче привязывая людей к точному адресу.
Тот, кому в очередной год удавалось собрать особенно богатый урожай, облицовывал стены своего некогда быстроходного жилища черным песчаником, красным гранитом или белым мрамором, что окончательно превращало дом в недвижимость. Да и сами люди со временем стали тяжелы на подъем, чему немало способствовала замена в рационе прежних водорослей на разнообразные злаки.
Звание героя теперь присуждали не только за выведение людей – с подсказки ювенильной воды – из тупикового разговора, но и за целый ряд других заслуг. К примеру, за особую торговую оборотистость, за возведение самой высокой стены, за выдающиеся показатели урожайности, но чаще всего – за мужество и героизм, проявленные при боевых действиях, с помощью которых теперь нередко завершались экстремальные виды человеческого общения. Точнее, если честно, то в списке претендентов на получение геройского звания имя человека, спасшего разговор с помощью ювенильной гармонии, стояло бы последним. Оседлые вообще постепенно укреплялись во мнении, что тот, кто продолжает искать в море правду и обитает в плавающем доме, как бы не вполне нормален, не совсем здоров. И глаза у него блестят, как у горячечного, и худ не в меру, и одевается не по уставу – давно уж решено, что приличный человек обязан иметь на теле несколько слоев одежды, а "плавающий" завернется в кусок случайного полотна и всё.
Впрочем, каждое появление плавающего дома неизменно вызывало в душах у оседлых звук, похожий на разъезжающееся между тревогой и радостью вибрато скрипки-восьмушки, на которой трехлетний ребенок только-только приступил к тренировке различных способов звукоизвлечения. При виде настоящего плавающего дома люди останавливались, даже если еще мгновение назад спешили по делам чрезвычайной важности. Ими вдруг овладевали странные эмоции, они чувствовали себя обманутыми, им казалось, что существование у засеянного поля, на краю которого вкопана в землю их собственность – это ловушка, чьи стены выстроены из обстоятельств уже непреодолимой силы. И что где-то вне этих стен бьется разноликая, полноводная и вешняя – другая, реальная жизнь...
Впрочем, до тяжелой паники общественное сознание не доходило никогда, потому что поблизости неизменно появлялся медиа-стратиг из новых. Он убедительно объяснял, что плавучий дом – это всего лишь мимолетное развлечение, забава на досуге, художественный образ... И ни в коем случае не образ жизни. А образ жизни должен быть исключительно таким, какой прививают в этом поселении его радетельные отцы – поскольку это единственный образ жизни, позволяющий обществу идти в ногу со временем...
Плавающий дом Альби от времени отстал.