«Не знаю как кого, а меня жизнь достала. Бессмысленный круг событий, из которого не выбраться. Работа не напрягает (я – электрик), но задалбывает: встаёшь в 6 утра, час на дорогу, а потом весь день на выездах – эти бабушки, дедушки, домохозяйки, именно они чаще всего сидят по домам, когда выезжаешь на объект, и, хочешь-не хочешь, приходится с ними общаться; а когда на базе сидишь с мужиками, то от осточертевшего домино – ну, не люблю я домино! – и ниочёмного трёпа хочется сбежать на любой вызов к любой бабушке.
Дόма вообще – заседание Госдумы 90-х: постоянные крики, ругань, и норовят плеснуть в лицо. Чтобы не случилось, жена гавкает не хуже собаки. Мне иногда кажется, что за пятнадцать лет совместной жизни она так привыкла лаять, что нормальным разговором изъясняться уже просто не может. Выходим на улицу, встретим кого-нибудь – улыбается, друзья к ней иногда приходят – разговаривает, с полноценным набором эмоций, а как только дома сами остаёмся – тут же грызётся; я же говорю – рефлекс.
С сыновьями – никак (два сына у меня). Младшего жена взяла полностью в свой женский оборот: с двух лет таскает его по танцам, какие-то современные – стрит-джаз, вог, ещё что-то, я не разбираюсь, не запоминаю; третьего преподавателя уже меняют – мальчик, видите ли, «перерос возможности учителя» …пусть так, пусть Виталик даже талантливый – я не спорю, но что будет с ним, когда он вырастет и перестанет быть маменькиным Виталиком… ему уже понадобится быть чьим-нибудь Виталиком ещё, понадобится постоянное плечо рядом – он без этого не сможет; и потом, едва ли он добьётся уровня «звезды», сколько этих талантливых мальчиков по России с их настырными мамашами? А в нашей простой жизни, где может понадобиться танцор? В лучшем случае, будет тем же преподавателем для новых талантливых деток новых настырных мам… но я в эти дела уже не лезу – бесполезно, проверено: «мать лучше знает».
Со старшим – по-другому. Когда жена родила первого, она была уверена, что из сына надо вырастить мужчину. Таким образом Данилка с лёгкостью попал в секцию самбо. Когда же она родила второго, мода на детские увлечения изменилась. «Голос», «Танцы», «Лучше всех» и прочая мутота вскоре заняли материнскую голову… Грудной Виталик вообще сразу поглотил всё её внимание почти полностью (у него от рождения не в порядке было со здоровьем (временно), вроде недоразвития брюшной стенки или что-то из области паха; мать привыкла трястись над ним – довольно плотно подсела на идею особого отношения). Короче, после вторых родов Данька с его делами лёг на меня. Привести в сад – забрать, отвести на тренировки – забрать, на соревнования, в спортпоход… в поликлинику, к бабушке, потом – школа… Я этому был рад; это стало главной частью моей личной жизни. Мы очень часто были с сыном вдвоём. Я присутствовал на тренировках (когда мог), на соревнованиях – поддерживал его; это было важно, потому что со спортом получалось у него плохо, но, бывало, и выигрывал у кого, тогда в качестве награды я вёл победителя в кафе пирожных, и он выбирал любое, какое хотел. У нас с Данькой сложился свой внутрисемейный тандемчик, отдельный от тандема мамы с Виталиком: папа-сын VS сын-мама… Но Даня подрос, ему сейчас тринадцать. На самбо он давно не ходит; появились интересы, друзья, никак не связанные с семьёй, со мной; кажется, у него даже есть девушка, но он категорически не хочет про это повествовать, вплоть до уровня простого ответа – да или нет. Я ушёл на второй план, я перестал быть для него «пап, а пап». Теперь я живу без последнего человека в семье, с которым у меня была тёплая, близкая связь. Остаётся только надеяться, когда Данила вырастет, и друзья, сходя со сцены, вновь будут уступать место семье – теперь уже Данькиной новой, собственной семье, – тёплые отношения с папой в детстве будут сказываться по-новому; и, быть может, мне, стареющему, перепадёт немного от давнего, вовсе не меркантильного, моего вложения…
Мама. Мамуля моя. Слава богу, ты жива. Но ты так измучена бесконечным набором увязанных друг с другом твоих болезней – диабет, гипертония и прочее из той же цепочки… плакаться тебе, что я несчастен, значит, добивать твою уставшую жизнь. Всякая старенькая мама, узнавая о семейных проблемах своих взрослых детей, расстраивается ни на шутку – ей не только жалко своё чадо, а и кажутся на старость лет зряшными все пожизненные её старания. Я не в состоянии добивать тебя, огорчая; я давно на вопрос «как дела?» отвечаю «хорошо» или «нормально». Что толку делиться с тобой дерьмом? Лучше мы посидим вместе перед твоим телевизором, посмотрим интересную передачу… правда, таких сейчас мало, один мусор… Сам я обычно качаю старые фильмы, после просмотра которых душа оживает, – хочется потом привнести это настроение в мир собственных живых отношений, что-то изменить, выстроить по-хорошему. Но, упс: Данька со своей отдельной темой, жена с Виталькой, обособленные в одно целое, не терпящее никаких примесей, больная мама, отдающая оставшиеся силы борьбе с болезнями… Нельзя взять и построить хорошее с середины стройки, только потому что тебе этого очень хочется.
Есть у меня и друг, старый товарищ по двору. Мы не часто встречаемся, но регулярно, постоянно. Сидим у него (он живёт один, был два раза женат, оба раза развёлся, и детей у него нет; почему – я не спрашивал), выпиваем – не так чтоб смертельно, и разговариваем о работе, общих знакомых и нашем с ним детстве. Это отдушина. Важная отдушина. Она и мне, и Серёге не даёт свихнуться окончательно.
Скáжите, я не мужик? Это смешно. Я до сих пор могу навалять двоим или троим сразу. Последний раз меня хотели забрать в ментовку как пьяного – ко мне привязались два каких-то урода, может, денег хотели – я не знаю, я их ушатал по быстрому, но какие-то ответственные граждане успели вызвать полицию; повторяю, меня хотели принять вместе с этими двумя за пьяную драку – я шатался; постарался объяснить людям в форме, что болен, температура высокая – потому и шатаюсь, плохо мне, – вышел в аптеку сам, так как дома никого нет, и жаропонижающих – тоже нет, а тут два дебила – я вообще везучий парень! Один из полицейских весело сказал: «А, ну-ка», – и на манер заботливой бабушки приложил мне ладонь ко лбу. «Слушай, он, правда, горячий, как чайник», - и они меня отпустили, как ни странно; ещё и поинтересовались в качестве прощания: «До дома-то дойдёшь, не свалишься?»
Скáжите, не мужик? Что свою судьбу надо делать самому? Менять? Нельзя лежать вот так на диване и наблюдать, как тратится в никуда то святое чудо, что подарено матерью, отцом, природой и, возможно, богом? Чушь! За последнее время я чётко убедился, что даже на собственную судьбу можно влиять лишь до определённого момента. Все эти модные психологические призывы «измени себя», «не бойся перемен», «жизнь с нуля можно начать в любом возрасте» - всё это пустая галиматья. Которая работает только в том случае, когда сама же жизнь подбрасывает какие-то обстоятельства, особые трудности, сбивает тебя с ног напрочь, разрушив жизнь до состояния пепла. Вот тогда ты из этого пепла восстаёшь, включаешь волю. Включить волю, когда гром уже грянул, – это я могу, это любой может. Люди только этим столетиями и занимаются. Но в том-то и дело, что судьба не уничтожена, связи целы, и они технически исправны. Изменить мне судьбу? Это развестись, что ли? Мало что даст, кроме геморроя: общая квартира, которую надо пилить, алименты, которые откусят мне зарплату, но на пацанов жене всё равно не дадут достаточно, и общая на всех психологическая травма (как бы ни было трудно сейчас, а при разводе травма всё равно будет). И тогда логичный вопрос: нафига? Вряд ли ко мне придёт успокоение в пустой дом, пусть он будет и без вони. А найти нового человека себе по душе… Это сегодня посложнее, чем терпеть семейные дрязги. Человек по душе – это же не грибы. Где главное – сезон и знать, под каким листьями искать… Нет. Я абсолютно уверен, что лозунг «измени судьбу сам» - это кажимость, которой нас пичкают, чтобы обвинить обычного человека в лености».
Я написал это в воскресенье, на один из не самых популярных сайтов историй из жизни. Написал, когда мои были у подруги жены (у той дочки-погодки с нашими сыновьями, и они все вместе давно, с малолетства детей, общаются). Долго писал, мучился – никак не мог разъяснить, что именно меня доводит до отчаяния. Я не хотел жаловаться, хотел разложить по полкам… и, может, услышать чьё-то одобрительное мнение (я сам не понимал, в чём меня можно было одобрить, но в конце концов, что мы вообще ждём от людей, если не одобрения). Но, вероятно, моей писанине не достигнуть цели, как и моей жизни ни к какой цели не прийти… Я опубликовал свои шатающиеся мысли в воскресенье, а в понедельник зашёл самому прочитать свой опус – там было даже какое-то количество просмотров, но не было ещё ни одного комментария, – зашёл… и не смог дочитать даже до третьего абзаца, такое нытьё! Как так? Реальные чувства, которые мощно тревожат живого человека, при изложении превращаются в ещё один файлик мусора, в многотонной свалке виртуального словоблудия для читателей. Пытаясь искренно высказаться, я хотел, наверное, засуществовать немногим больше, чем это происходит со мной в текущий момент. А получилось совсем наоборот: сделав публикацию, я забросил себя в пустое пространство, где не было у меня ни с кем связей… а, значит, и меня самого. Зато по эту сторону описанного у меня оставалась жена, два сына, мама, Серёга… - и я между ними, в невидимой сетке. Меня затошнило, как барышню. Единственное, чего хотелось теперь, в понедельник, это удалить моё воскресное откровение. Чтобы никто – ни свой, ни чужой – этого не прочитал больше. С трудом отыскал я на пёстрой странице, где редактирование. Нашёл, обрадовался. И удалил свою публикацию.
