Страшно на войне всегда. Страх, он как дождь или ветер, просто есть. А еще есть жизнь. И она у каждого одна. И каждый распоряжается ею, жизнью своей, по-своему. По-разному. Поэтому на войне есть храбрецы и трусы, герои и предатели. Но все они - люди. Также как и мы.
Отрывок из повести Ивана Карасёва "Жизнь одна":
- Страшно на войне всегда, со страхом по-разному борются, кто дезертирует (тут Сергей Сергеича аж внутренне передёрнуло: Андрюхины слова вспомнились), кто спиртом его заливает, кто первым вперёд бросается, ведь всё равно умирать. Наверное, страшнее всего в атаку идти, грудь под верную пулю подставлять. Но мне, знаете ли, не пришлось, партизаны города не берут, а потом я связь обеспечивал, на войне у каждого своя работа. У меня монотонная такая работа была, на батарее артиллеристы должны слышать команды командира дивизиона. Чтобы немца бить, чтобы не мог он наших солдатиков уничтожать бессчётно. Не знаю, девушка, не могу я ответить на этот вопрос, Вы уж извините!
Кривил душой ветеран, кавалер двух орденов. По гроб жизни не мог он забыть, как гоняли их немецкие мотоциклисты по широкому ржаному полю с пропёршей среди желтизны хлеба зеленью сорняков.
Они всё пытались до леса добежать, до спасительной опушки, а молодые и озорные немцы ржали заливисто и забавлялись огненными струями свинца из колясок, прицепленных к стальным коням, отсекая обезумевших ополченцев от чащи пулемётными очередями. Тут уж многие, подчинившись участи своей неизбежной, встали посреди колосящегося золота, побросали винтовки и послушно покорились судьбе, будь что будет, смерть или плен, всё не переться унылой вереницей под ударами хлыстов, как скот, на бойню. Серёга так напугался, что, забыв обо всём на свете, ломанул к лесу и прорвался. Видать, хватало и без него забавы у чубатых парней из померанской дивизии, когда они, весело скалясь белыми зубами, сгоняли к реке послушную массу вчерашних студентов и преподавателей, короткими очередями указывая направление движения.
Серёга в лес прибежал без винтовки, где бросил, даже вспомнить не мог. Его колотило, как на сорокаградусном морозе, только рука сжимала что-то невидимое, как будто и не кидал оружие где-то посреди ржи. Там же, среди чахлых берёзок, встретил Андрюху, тот тащил за плечами две французских берданки, снял одну и протянул другу: «Твоя это, бери!». Серёга повиновался и молча закинул винтовку за спину. Лишь минут через пятнадцать прошепелявил он трясущимися без остановки губами:
- Что делать будем, Андрюха? А?
- Родину защищать, Серёга! Ты что думаешь, раз нас тут как кроликов передушили, то всюду так?
Серёга молчал, не отводя глаз от решительного лица друга.
- Кабы так всюду было, сгинула бы уже Россия. А она есть, живёт и воюет! Пошли! – властно скомандовал Андрей, и Серёга повиновался.
На всю жизнь запомнил тот день Сергей Сергеич, но никому о нём ни словом ни обмолвился. Даже жене, Наденьке. Зачем? Совершенно не укладывалась эта страничка биографии в послужной список делающего карьеру офицера-фронтовика, и на встречах ветерана-орденоносца с пионерами места эпизоду со смалодушничавшим студентиком-ополченцем тоже не находилось. Андрюха сгинул, пропал в круговерти страшной войны, кроме их двоих там никого не было. Значит всё, нигде никак ничего не говори. Ведь что знают двое, рано или поздно знают все.
Лишь однажды в поезде по дороге в военный санаторий, выйдя в тамбур после первой бутылки коньяка, чтобы составить компанию курящему попутчику, он как на духу поведал ему свою великую тайну, про мотоциклистов и про то, как у Глафиры остался в примаках дневных и ночных. Ехал не в форме, погоны подполковничьи не мешали, и не постеснялся. Давно хотел перед кем-нибудь излить душу, она требовала того долгих тридцать лет, и добилась своего. В тот вечер Сергей Сергеич, обычно избегавший долгих посиделок с сильными возлияниями, всякий раз первым тянулся к бутылке, опустошив металлическую рюмку из подарочного складного набора. А случайный напарник по купе и по пьянке на следующее утро даже не вспомнит: «Что там за история приключилась с этим, Сергеем, как его, чёрт, фамилии не помню, или не сказал».
Быстро промелькнули в голове Сергей Сергеича воспоминания, но ход мыслей прервала спешившая домой директриса, она как всегда нашла выход из ситуации:
- Жизнь сложная штука, ребята, иногда трудно найти ответ на простой вопрос, хотя простым он кажется только на первый взгляд. Давайте поблагодарим нашего гостя за интересный рассказ о том, что ему довелось пережить и поаплодируем ещё!
Зал в очередной раз стоя захлопал, а расчувствовавшийся Сергей Сергеич, поднявшись вместе со всеми, подождал пока овации утихнут и слегка подрагивавшим голосом предложил:
- Раз уж все встали, давайте почтим память тех, кто не вернулся с войны, тех, кто остался молодым навсегда.
Екатерина Ивановна мысленно вздрогнула: «Упустили, надо ведь раньше о таких вещах вспоминать, нельзя заканчивать на траурной ноте!» Но не согласиться с инициативой ветерана было невозможно и в актовом зале повисла тишина. Наконец, кто-то кашлянул, и директриса начальственным тоном произнесла:
- Садитесь, ребята! – И кивнула невидимому Рогожкину. – Цветы!
Букет вручили в конец растаявшему Сергею Сергеичу.
- Ну спасибо, спасибо, - произнёс он и почувствовал как под правым веком защекотала слезинка.
Мероприятие окончилось, хоть и не бравурным маршем, как намеревалась Екатерина Ивановна, но радикально переделать концовку она уже не могла ни физически, ни морально. Время торопило, через три часа придут родители мужа, а посему директриса быстро попрощалась с гостем и опять выделила Сергей Сергеичу в провожатые ту фигуристую училку в толстых очках и в серёжках величиной с куриное яйцо.
Теперь возбуждённому промелькнувшими в памяти страничками своей биографии Сергей Сергеичу она не казалась синим чулком. Совершенно иными глазами смотрел он на рельефные формы спутницы, его уже не смущали уродливые окуляры и дурацкие серьги, природа взяла верх. Спутница обратила внимание на торопливые взгляды ветерана и совсем не чуралась их, а, напротив, выпрямила спину, приподняв при этом крупные яблоки грудей, совершенно залившие, как речка в половодье, малюсенькое, согласно школьному дресс-коду, декольте. «Совсем как у Глафиры, - пронеслось сравнение, - эх, как жаль, что нельзя зажать тебя где-нибудь да затащить в укромный уголок, ну примерно, как Глашку я тогда за баней попользовал, только платок успела расстелить! А соседка, что за Глашиной баней дрова хранила, через час как бы побалакать зашла да ухмылялась всё время. Поглядывала то на Глафиру, то на меня. Эх, было время!» - вздохнул Сергей Сергеич.
Да времена были не те. На ступеньках школьного крыльца очкастая училка кокетливо, лодочкой, как институтка протянула ветерану десницу, и Сергей Сергеич едва не изогнулся в лобзании ручки, пронизанной выпиравшими из-под кожи синими жилками. «Угробила себе руки стиркой, машинку бы купила, эх!» - молнией пронеслось в голове, и сразу же нарисованная сознанием картинка поблекла, потускнела и позволила опомниться. Он, торопливо перехватив цветы левой рукой, неловко поймал пальчики учительницы и слегка стиснул их в дружеском рукопожатии.
«Ну, не судьба, - ещё раз вздохнул, - хорошо молодым быть, где приженился, там и пригодился! Вот Андрюха не узнал, что такое стареть, и невеста его, Ксюшка, так в девках и осталась на всю жизнь, никому ничего, даже мне тогда, через год после войны, когда с дефицитным шампанским и конфетами пришёл. Всё Андрея своего ждала, не дождалась бедняга. Загинул дружок мой, навечно молодым остался, а я вот живу».
Полный текст можно читать здесь: