И вовсе даже не в церковном, да и девочка там была не одна. Но действительно пела. И не уверена, что в ее жизни когда-нибудь были события более значимые.
Это началось более десяти лет назад. Мир предлагал юной девочке огромные возможности, своеобразным пропускным билетом в который было участие в школьном хоре. Мое внедрение в коллектив произошло безболезненно настолько, что я его даже не помню. Но люди с куда более развитой памятью неоднократно напоминали о том, кто именно взял надо мной шефство в альтовой партии.
Сделала это одна голубоглазая девочка. Мы с ней были хорошо знакомы и до певчего единения, именно поэтому, с легкой руки нашей руководительницы, она от души натаскивала меня на нужные ноты первой октавы. Нейроны отказывают работать и здесь, поэтому я помню только наши потуги разучить «Благослови, душе моя, Господа», которую мы старательно дули в оба горла, но уже года через два. В ту же весну я только истово пыталась понять, в чем суть многоголосия, когда его не играешь, а поешь.
Была еще одна девочка с длинными густыми косами и очаровательной даже до и во время скобок улыбкой. Она была двумя годами младше, поэтому от старших подруг ей достался уменьшительный вариант собственного имени. За редким исключением я и сейчас продолжаю называть ее так же ласково: сколько бы лет не прошло, она все еще двумя годами младше. Эта девочка фонтанировала безумной энергией, причем настолько положительной, что мне – мрачному подростку, находящемуся в самом центре пубертатной волны – хотелось находиться как можно ближе к этому вечному двигателю. В одной из наших незабываемых поездок я выбила свое место под солнцем и застолбила совместное пересечение границ в рамках одного сидения в автобусе. Бесчисленные рокировки в процессе трехсуточных передвижений по Европе главного изменить не смогли – мое место надолго осталось рядом с ней.
Именно в такой альтовой компании – две голосистые хористки и одна не слишком, но с очень стойким музыкальным слухом – мы несколько лет подряд покоряли шведские, чешские и итальянские вершины. Через время триптих дополнился четвертым шедевром, а потом и пятым, который довольно скоро атрофировался, оставив после себя в лучшем случае нейтральные воспоминания. Четвертая же голосила в сопрановой партии и гармонично дополняла наш тройственный союз непростым характером и тончайшей душевной организацией. Мы не были достаточно деликатны в то время, но значительно щадили ее чувства гораздо позднее.
Из первой нашей поездки я хорошо помню паром. Белоснежная махина с Муми-троллями на борту и тотальным отсутствием контроля со стороны старших – пускай мы ночевали в самых дешевых каютах, но тогда впервые (и в последний раз) был апробирован яичный ликер и просмотр порно по телевизору компанией в 10 человек в развлекательных целях.
Вторая поездка наградила нас воспоминаниями об отеле «Берлин» близ Будапешта и о раскладывании «Коня» на три голоса в центре Праги. У нас отлетали набойки на концертных туфлях (и было абсолютно неважно, куплены они в тогда еще гремевшей ЦентрОбуви или Carlo Pazolini) из-за чарующей европейской брусчатки. Мы смеялись словосочетанию «Дивки даром» и тому, что телевизор может стоить почти 100 тысяч странных денег. И пусть сейчас мы не расплачиваемся в форинтах, такое положение дел уже совсем не пугает.
Во время третьей поездки мы старались записывать каждую мелочь, любые приколы, которые нам казались верхом остроумия, чтобы ни за что их не забыть. Я обижалась на шутки над едой, навсегда разрывала вселенскую дружбу и наблюдала из окна отеля такой вид на Альпы, который точно никогда не забыть. Мы отчаянно экономили деньги, гоняли голубей на набережной озера Гарда и носились по всей Любляне в попытках за 40 минут купить абсолютно необходимые сумки и безбожно удивительные ботинки. Эти ботинки, кстати, до сих пор безбожно удивительные.
В четвертый раз мы покоряли отечественные вершины. Втроем (потому что мир жесток) засыпали в Мариинском театре, хотя спустя годы скорее с восхищением слушали «Богему» Пуччини. Преодолевали огромные питерские расстояния, пытаясь успеть сразу все: насладиться осенним северным воздухом, купить дурацкие шапки, которые потом носили много лет, и вдоволь напрыгаться в садах Екатерининского дворца. Кстати, тогда мы заняли первое место, но сейчас понятно, что победы музыкальные были едва ли важнее побед дружеских.
В пятый раз наш уютный квартет (я все-таки предпочитаю подразумевать Битлов, а не Крылова) поредел. Македонские народные песни мы пели втроем, потеряв, хоть и на время, наш неиссякаемый источник энергии. Впрочем, к стыду или нашей общей радости, грустить было некогда. Мы, уже будучи втроем, оставляли последние нервные клетки в комнатах страха Брана и последние деньги на близлежащих румынских рынках. Именно оттуда в моей к тому времени уже гибкой памяти остался самый смешной случай в моей жизни – о котором я все равно рассказывать не буду: боюсь, что от гогота сможете обмочиться.
В шестую поездку ехала я одна. Со мной рядом не было густых темных волос двумя годами младше, ярких голубых глаз, которые за эти годы стали только более сияющими, и высокого сильного голоса, которым мы все очень гордились. Не сказать, что этот конкурс с его все еще белоснежными паромами был хуже. Вовсе нет, но в нем точно не было того, что я так ценила все свои певческие годы: ощущения, что в эти две недели я проживаю лучшие минуты своей жизни.
Мы ушли из хора около пяти лет назад. Не сказать, что это было просто: мы все, даже самые младшие, давно вышли из нужного для детского камерного коллектива возраста, хоть внешне вполне могли стоять в плотных румяных рядах. Как бы то ни было, на мой двадцать четвертый День рождения мы встретились возле стен альма-матер, спели одну из хоровых композиций, умудрившись вспомнить каждую партию до нотки, и пошли усиленно напиваться в ближайший бар. Просто что-то вечно, даже если мы и не успели это записать.