Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7
Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть14
Часть 15
У Акулины начался страшный токсикоз. Она исхудала так, что на себя не была похожа. Одни глаза – кажется, они стали ещё больше и как-то потемнели – напоминали прежнюю Акульку. А капитан Серёгин был в море. Акулька вдруг впервые почувствовала, что он – там, и как это глубоко, страшно, темно, и как это – строго, долго, невыносимо... А он ей нужен, нужен вот сейчас, немедленно, потому что её невозможно тошнит, и грудь болит – китель не застегнуть... Он прямо сейчас должен своими губами прикоснуться к соскам, тогда, она знала, не так больно будет. И прямо сейчас она должна прижаться к нему и никуда не отпускать.
Акулину положили в больницу. Доктор говорил, что всё нормально, просто молода ещё, первородка, да институтские нагрузки... и вообще, девонька, беременность – это ж тебе не на свиданье сбегать! Как ты думала!
Каждое увольнение Саня приходил к институту, подолгу ждал. Но Акульку ни разу не встретил.
- Не простила, – горько понимал Саня.
Да и как простить такое... его первобытное хамство... Сейчас сам не понимал, как мог так поступить. Теперь потерял Акульку навсегда. И честь свою уронил. Перед Акулиной. Перед капитаном Серёгиным. И... перед самим собой.
А ещё сильно тревожился за Акулину. Она сказала, что беременна. И эти Акулькины слова объяснили Сане всё, что он ещё не понял, не хотел понять. Это и есть Акулькина любовь – та, которой у неё ни с кем больше не могло быть...
Какая-то девушка проходила мимо, замедлила шаги, внимательно посмотрела на Саню. Остановилась, спросила:
- Вы, наверное, Саня?
Саня приложил ладонь к виску:
- Старшина второй статьи, курсант Камынин Александр.
И вдруг Сане показалось, что даже пасмурный день стал теплее и ярче – девушка засияла всеми веснушками:
- Курсант Тимошкина Анна!
- Анюта? – Саня улыбнулся: Акулина часто рассказывала про подружку. Сейчас он догадался, что перед ним как раз и есть Анютка Тимошкина.
Анютка заметила, что в Саниных застыла тревога, быстро заговорила:
- Акульку в больницу положили. Я сейчас к ней.
Заторопилась, оглянулась через плечо:
- Пойдёмте со мной? Акулина будет очень рада. Она беспокоилась о Вас.
Акулина и правда очень обрадовалась Сане. Обняла его, заспрашивала обо всём. Саня с тревогой всматривался в её исхудавшее личико. А Акулька весело отмахнулась:
- Да всё в порядке у меня. Это так надо. Потом пройдёт.
И смотрела на них, на подружку Анютку и своего Саню... смотрела с какой-то ласковой внимательностью, задумчиво, как-то совсем по-взрослому – словно была старше их. Казалось, Акулина понимает то, что ещё не поняли они. Анютка с Саней, не сговариваясь, посмотрели друг на друга, отчего-то страшно смутились.
Акуля улыбнулась – немного грустно. Сказала:
- Я очень рада видеть вас... – добавила: – Вместе...
Анютка с Саней наперебой заговорили, объясняя, что совсем случайно встретились. А Акулька видела, как хороши они вместе, Саня и Анютка, оба – такие голубоглазые! И хорошо, что они познакомились. Потому что – это же видно! – Саня – для Анютки, а Анютка – для Сани...
Саня с беспокойством присматривался к Акуле:
- Серёгин знает? Давай – сообщу?..
С непередаваемо важным видом бывалой, многоопытной жены офицера, старпома командира подводной лодки, Акулька вздохнула:
- Куда?.. Сергей… муж на боевом задании. В море.
Саня сказал – Серёгин… И в Акулинином сердце звенело это слово, она счастливо краснела, земля уплывала из-под ног:
- Серёгин…Серёгин…
Сергей… Серёгин. Он – её муж. Она беременна от него – у них было… то, что тогда, перед рассветом… И теперь у неё родится ребёнок… Малыш Сергея. Акулина знала: от их с Сергеем ошеломляющей нежности, от ласк – когда прикосновения друг к другу поднимало их… в высоты, где сверкает Альтаир, от их любви и должен родиться ребёночек. И было – одновременно! – и так просто, и совершенно невероятно, непостижимо: Сергей Серёгин… Её муж. Ребёночек – она уже чувствовала его, и замирала от счастья…
Серёжа, Серёженька… Сергей Серёгин… Как она была благодарна Сане – просто за то, что он спросил:
- Серёгин знает?
Она готова была слышать его фамилию без конца:
- Серёгин…
В палату заглянула медсестра:
- Серёгина – к доктору!
Акулька вспыхнула: это она – Серёгина!..
Саня с Анюткой засобирались. Акулина смотрела в окно – как они уходили. Вместе, Анютка и Саня. Видела, как Анютка поскользнулась на обледеневшем тротуаре, как бережно Саня её поддержал. Смахнула с ресничек слезу – ещё раз простившись – теперь уж точно! – с безвозвратно ушедшим детством...
А потом приехали папа с мамой. Как была счастлива Акулина! Они приехали вместе. Столько вкусных гостинцев привезли ей! Правда, оказалось, что ей, Акульке, и половины того, что они привезли, сейчас нельзя. Акуля видела в их глазах совершенно одинаковую тревогу, и вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, любимой папиной и маминой доченькой. Они расспрашивали её, тут же утешали, гладили её руки, целовали в голову. Папа, улыбаясь, рассказывал о маминой беременности, удивлялся, что у неё, у Акульки, уже – едва заметно, но всё же округлился животик, а у мамы чуть ли не до последнего дня живота не было заметно. А токсикоз тоже был, и он, курсант школы мичманов – совсем пацан, а строил из себя такого взрослого, серьёзного мужа – килограммами носил жене мандарины. Светке неудержимо хотелось именно мандаринов! И ей тоже тогда только-только исполнилось восемнадцать – как Акульке сейчас. Так что – ничего, доченька, всё хорошо будет. Ты же дочка мичмана, будущий офицер!
А мама слушала молча, грустно улыбалась. И видно было, как приятно ей, что он помнит её беременность, до мелочей помнит, так подробно рассказывает о ней… о тех, таких счастливых их днях. Положила свою красивую узкую ладонь на папину руку. А он... а папа тут же убрал свою руку. Мама смотрела растерянно, губы её задрожали. А мичман Павлухин совершенно спокойно встретил Акулькин взгляд. Когда Акулина провожала родителей, на секунду задержала отца, тихо спросила:
- Ты не простил... не простишь её?
-Нет, – просто и твёрдо ответил мичман Павлухин.
Акуля прижала пальчики к повлажневшим ресничкам, вздохнула. Павлухин обнял свою девочку.
- Так случилось... в нашей жизни...
- И... ничего нельзя изменить?
Отец молчал. Потом улыбнулся:
- Ну, вы тут, девочки... по-своему, по-женски, переговорите... Я отойду – надо позвонить.
Мать смотрела отцу вслед. Не глядя на Акульку, сказала:
- У него другая... женщина... Помнишь медсестру, Полину Александровну?
И тут Акулина поняла, что за свет был в отцовских глазах. Да, в папиных глазах она видела тревогу о себе, единственной, любимой девочке. Но в их глубине что-то светилось, отдалённо напоминало те дни из Акулькиного детства, когда папа приносил мамины любимые белые розы... Но свет в папиных глазах был теперь не от того, что мама опускала счастливое лицо в букет белых роз…
И ещё раз Акулька поняла, что детство ушло. Поняла, когда, сама удивляясь, преодолела желание расплакаться – от того, что раньше была она, любимая доченька, была мама и был папа, белые розы и их любимый мамин медовик, а теперь всего этого нет, – и жёстко, безжалостно напомнила:
- Ты же сама это выбрала – бросить нас.
И метнувшаяся боль в маминых глазах не остановила её. Акулина повторила:
- Сама выбрала.
...Вернувшись из похода – он длился всего восемь дней, отрабатывали действия при аварийном всплытии – капитан Серёгин собрался лететь к жене. Затаив дыхание, представлял свою Акульку с животиком. Как страдал, что не может своими ладонями гладить Акулькин животик, целовать его! А тут – неожиданный приказ о переводе капитана третьего ранга Серёгина в другой экипаж. Старшим помощником капитана Моторина. И через день – снова в поход, теперь – на три месяца... И Акулька родит без него... Капитан Моторин смотрел тяжело. Серёгин успел заметить в этом тяжёлом взгляде какую-то необъяснимую, суровую мольбу. Она промелькнула почти неуловимым мгновением, но чем-то объединила их. Тем, в чём едины бывают только мужчины: в умении сдержать невысказанную тоску, в надежде... без надежды. В том, что в жизни случается... любовь, от которой и счастье, и горечь, и полёт, и боль... И всё же у Серёгина по-мальчишески чесались руки: так хотелось Моторину... в морду – за синяки на Алёниной груди, спине… животе. За то, что Алёна – о нём, о капитане Моторине, о своей с ним жизни – обречённо прошептала:
- А куда я денусь?..
Продолжение следует…
Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7
Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть14
Часть 15