— Как же вам угодно именоваться?
— Полиграф Полиграфович. Домком посоветовал. По календарю искали — какое тебе, говорят? Я и выбрал.
Михаил Булгаков. «Собачье сердце»
Сейчас многие детали сочинений Булгакова могут показаться вымыслом, гротеском, преувеличением. Это если и верно, то только отчасти. Булгаков подмечал детали нового быта, которые, видимо, самому ему казались дикими, и отражал их в своих текстах.
Когда в «Мастере и Маргарите» он начинает с беседы литераторов о том, как правильно писать поэму, развенчивающую Иисуса Христа - это ничуть не сказка. В то время существовали газеты и журналы с названиями вроде «Безбожник», и стихи писались всякие в таком духе. Демьян Бедный, пролетарский поэт, написал, к примеру, «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна», где пародировал писание примерно в том духе, как советует Берлиоз Ивану Бездомному. (Бездомный, Бедный - похоже, не правда ли?)
И с именем, которое принял переродившийся в человека пёс Шарик, тоже всё довольно серьёзно.
До революции имянаречение проходило по духовному ведомству, и церковь строго следила, чтобы у людей были только христианские имена, отражённые в святцах. Нецерковные имена могли существовать только как бытовые прозвища; исключения были редки.
Но когда после 1917 года церковь была отделена от государства, фиксацию имён передали загсам, выбор стал совершенно свободным - и в революционном запале родители кинулись в безудержное творчество, как будто соревнуясь, кто выдумает имя позаковыристее, понеобычнее.
А вместо святцев, тем временем, стали выпускать специальные календари с рекомендациями, как можно назвать родившихся в тот или иной день младенцев. Причём печатники и сами выдумывали, в честь чего бы назвать ребенка, и пользовались советами читателей (прямо просили присылать в редакцию варианты имён).
Эти «революционные святцы» издавались в 1920-е годы. В них, скажем, в честь писателя-утописта Томаса Мора предлагалось называть мальчиков Томасами, а девочек - Морами. Было там и имя в честь полиграфической промышленности - женское имя - Полиграфа.
Вот оно-то своей «графской» весомостью и приглянулось бедному Шарикову. «В печку!» - сказал профессор Преображенский, вычитав в календаре это новое имя. И ведь было что жечь, не шутил писатель.