Португальский критик, исследователь рисованных историй, куратор выставок комиксов Педро Моура в 2006 году написал рецензию на франкоязычное издание «Мастера и Маргариты» Аскольда Акишина и Миши Заславского, выпущенное тремя годами ранее издательством Actes Sud. Делимся с вами этим уникальным материалом!
Несмотря на то, что Россия имеет собственные традиции графической литературы, мне кажется, что эта книга была сделана с оглядкой на общемировые традиции комикса, в куда более глобализованном контексте. Даже если на вопрос «Знаете ли вы Бречию?» (Alberto Breccia) авторы ответят отрицательно, то их работа сама по себе весьма утвердительно говорит: «Да!»
Родственных признаков много, и они могут быть непрямыми, подобно лучу света, отраженному зеркалом, или иной поверхностью, перед тем как добраться до конечной цели, где мы его и наблюдаем в текущий момент. Задача критика — ретроспективно отследить траекторию этого света и рассчитать, от какой звезды (если таковая имеется) изначально исходит сияние. Однако это необходимо не для установления четкой степени родства, а, скорее, чтобы выявить сходные черты и тем самым реконструировать концепцию комикса, понять мотивы и особенности.
Почему же я отсылаю к Бречии, когда мы говорим об адаптации «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, сделанной Мишей Заславским и Аскольдом Акишиным (авторами, о которых я на данный момент ничего не знаю)? Почему не к Теду МакКиверу, например, если можно без труда отыскать немало общих графических аспектов и с этим североамериканским художником?
В конце концов, у него мы тоже наблюдаем чернильную растушевку вокруг фигур, экспрессивное чередование профилей и негативных силуэтов, избыток тушевых брызг, насыщающих фоны (даже самые светлые), а также относительно стилизованные тела и графическое разнообразие, являющее широкий диапазон между чрезвычайной карикатуризацией лиц и их реалистическим отображением (призванное, очевидно, подчеркнуть разнообразие характеристик и значимость соответствующих персонажей).
И почему бы не упомянуть других художников? Зачем указывать на эту возможную, но непрямую связь, не указав очевидные бесспорные влияния? Тем не менее я попробую объяснить, почему в данном случае я выбрал Бречию в контексте работы, которая во многом близка этому аргентинскому художнику (Бречия родился в Уругвае, но с трех лет жил в Буэнос-Айресе, и его творчество вобрало аргентинскую культуру).
Во-первых — и прежде всего, — это перечисленные выше графические особенности. Несмотря на проведенную мной параллель с американским автором (вероятно, можно найти параллели и с другими), описанный ряд характеристик в исторической перспективе приведет к Бречии, подобно тому как в другой своей статье я приводил такую возможную цепочку преемственности, как «Бречия — Пратт — Батталья — Муньос — Риссо».
Во-вторых, это методы адаптирования. Учитывая, что адаптация всего романа была бы практически невозможна, а его сокращение — нежелательно (эта опасность грозит любой адаптации), оба автора решили драматизировать свою работу через выразительные ключевые эпизоды, мельчайшие метонимические фрагменты булгаковского повествования (в предисловии Мишель Парфенов [переводчик, руководитель секции русской литературы французского издательства Actes Sud, сооснователь французского издательства Solin] выявляет взаимоотношения этих эпизодов).
Оригинальный роман произвел подобие взрыва, когда с большим опозданием был опубликован в России. В 70-х годах его перевели на португальский. Данная адаптация, похоже, избегает тех элементов, что приводят к оригинальному восприятию книги, трансформируя их в некий набор трюков.
Стоит также отметить, что ряд эпизодов потускнел по меркам нынешних времен, как, например, сцены с Христом и Пилатом. Изобилие растиражированных СМИ банальностей и спекуляций нивелирует любые попытки переосмыслить роль этих двух исторических фигур и ограничивает возможность интерпретаций.
И напротив, вероятно, благодаря падению советской системы и новообретенным свободам авторы адаптации предпочли усилить большинство трагических и сардонических мотивов, относившихся к реалиям булгаковских времен и убиравшихся писателем в подтекст (таких, как отражение Сталинской эпохи, ведь известно, что Булгаков не отождествлялся с официальной идеологией, в отличие от многих других писателей его времени). Можно сказать, они не преминули воспользоваться этими нынешними свободами для оценки прошлого. Эпизоды с Пилатом, конечно же, включены, но именно те, где обсуждаются запутанные взаимоотношения власти — между Христом и Богом, Христом и Пилатом, Пилатом и Тиберием, — и становятся проекцией (или, как минимум, метафорой) властной ситуации в Советском Союзе.
С другой стороны, словно бы при звучании генерал-баса, нельзя не отделаться от ощущения неизбывной иронии, с которой портретируется советское общество — общество, которое несмотря на все попытки социалистического образования, остается исполненным предрассудков, малообразованным, глубоко провинциальным и не приемлющим личностных свобод (что роднит его, как может заметить иной, с Португалией). Появление дьявола (Воланда) в Москве — не что иное, как катализатор событий, сметающих этот фальшивый культурный налет и венчающихся городским пожарищем.
Однако пожар этот, вместо заключительного Армагеддона и пробуждения Четырех всадников для исполнения их непосредственных обязанностей, не приводит ни к чему, кроме банальной и бестолковой полицейской операции.
В любом случае, все выглядит сведенным к одному: к едкому осмеянию бессмысленного общества.
На этом фоне взаимоотношения рукописи, ее создателя и женщины, беззаветно любящей его (их любовь перекликается с легендой о Фаусте, которой обязано название романа) ставятся практически вторичной линией.
В контексте традиционного языка комиксов (элементы, приемы, стратегии) в работе Акишина и Заславского нет существенных сюрпризов, но нужно отметить интеграцию весьма специфических российских традиций, о которой я упоминал ранее. Это и эстетика агитпроповских постеров или иллюстраций Лебедева, и ономатопея песен и звуков, используемая таким образом, что навевает ассоциации с русским футуризмом.
Эпизод с Маргаритой на балу (первая страница которого здесь представлена) становится декларативным пиком данной адаптации: здесь встречаются все герои и фантастические персонажи, здесь разрешаются все заявленные в истории конфликты.
И интересно заметить, что, по сравнению с предыдущими эпизодами, тут авторы как бы приглушают свой привычный формалистический подход. Вероятно, это сделано для того, чтобы подчеркнуть, что единственными, кто выиграл от воландовской атаки на Москву, стали самые невыявленные из персонажей — Мастер и Маргарита. С другой стороны, не конфликтует ли с реализмом «Бала», самой фантастической сцены, тот реализм, с которым сделано большинство фрагментов заключения книги? Возможно, это вопрос внутреннего баланса.
Перевод статьи выполнен Мишей Заславским
Блог Педро: http://lerbd.blogspot.com/
Страничка Педро в Facebook: https://www.facebook.com/pedro.vieirademoura
Приобрести графический роман «Мастер и Маргарита» на сайте издательства