Часть 1.
«В недуге том, что тяготит меня
Мой нежный друг – увы! – один повинен.
О, как бы я хотела умереть,
Чтоб бабочкой потом вспорхнуть веселой!
Слетать бы на душистые цветы,
Благоуханье сладкое впивая,
И опуститься на его плечо…»
А.Ахматова.
перевод из классической корейской поэзии
Я плачу который день. Я который день не выхожу из дома и плачу. Если не плачу, то сижу, раскачиваясь на стуле, обняв себя руками. Курю, глядя в одну точку, и на каждый звонок телефона дергаюсь. И каждый раз, посмотрев на высветившийся номер, не беру трубку. Не она. Не она. Не она. Плачу. Не стыдно.
Господи, прошу, кричу шепотом, пусть придет кто-нибудь!!! Ну, не кто попало, а тот, кто поймет меня...
Время остановилось. То темно за окном, то светло. А время остановилось. Сколько дней прошло? Не знаю. Время кончилось. Его не существует. Боль внутри меня тягучая-протяжная... сижу–раскачиваюсь.
И вдруг звонок в дверь.
Как старик, встаю медленно и, шаркая ногами, бреду к двери. Это не она, она всегда открывала дверь своим ключом. Но где-то в подсознании теплится: а вдруг...
На пороге стоит Марьянка.
Марьянка друг. Она улыбается. На щеках ямочки. В руках футляр со скрипкой. Я делаю шаг навстречу, прижимаю их к себе – и Мярьяну, и футляр, и в нём дивную живую скрипку, и всхлипываю.
– Что ты? Что ты? – она отстраняется, смотрит на меня снизу вверх. – Мррр?
Это Марьянка. Это наш с ней пароль на все случаи жизни. Он может означать всё что угодно, от «тебе плохо?» до «как здорово, давай выпьем!»
– Мррр…
Я тяну ее в комнату, улыбаясь мучительно сквозь слезы и говорю:
– Попросил Боженьку: «Пошли мне того, кто поймет меня...» И ты пришла. Спасибо Боженьке...
Я не кликуша. Нет. Но почему-то вселенная откликается на этот позывной: «Боженька, пошли мне не то что хочу, а то что мне нужно».
Мне нужна Марьяна. Я это теперь точно понял.
Марьянка сочувствующе, пытливо смотрит на меня. Улыбается. На ее щеках появляются ямочки. Как я люблю Марьянку. Я обожаю Марьянку. И её эти ямочки обожаю, и всю её такую понимающую и настоящую.
– Я как чувствовала,– достает бутылку мартини из глубокого кармана куртки.
– Ты – золото! – кричу я, ощущая, как боль отступает. И, поверьте мне, дело не в мартини.
Мы наспех накрываем на стол. Открыв футляр, Марьянка выуживает из него сначала скрипку, потом, из бокового кармана для нот, кулек конфет и сырную нарезку.
Я бестолково открываю дверцы шкафов, пытаясь хоть что-то найти съедобное. Нахожу несъедобные разномастные бокалы – один коньячный, другой для шампанского. А и пофиг.
Мы садимся на табуретки, друг напротив друга.
Я наливаю.
– Рассказывай! – Марьянка снова улыбается.
Я, против воли, всхлипываю. Губы дрожат.
– Ну-ну... большой мальчик. Съешь конфетку.
Улыбаясь сквозь слезы, беру конфету.
– Сыграй?
Она пригубливает мартини и легко, с удовольствием берет скрипочку. У Марьяны прима.
– Что хочешь?
– Сыграй истерику...
Она прилаживает «фомовский» мостик, берет трость смычка и на секунду замирает, прислушиваясь к чему-то там внутри себя. Кисть руки опускается, резко взмывает вверх, смычок отплясывая нервную тарантеллу. Звуки сменяются, прыгая от высокого к низкому.
Да. Она сыграла истерику. Что-то невообразимое. Спокойное и в то же время резкое. От тихого легато переходя на стаккато. Словно пламя огня пронизывает меня. Этак снизу вверх. Даже заштормило.
Она опускает смычок. Вопросительно смотрит на меня.
– Сыграй мне свое отношение ко мне, –слезы высохли. Я успокоился. Мне почти весело. Мне почти и смешно.
– Не боишься?
Продолжение следует