Ветер

Сначала пришла тревога. Обвязала горизонталь плотной кромкой страха, отравила воздух, вплелась в него толстыми косыми строчками. Потом подул ветер, рвано, неистово — затопил потоками уличной пыли, оцарапал душу, вымотал, обездвижил. В пятый день всё смешалось, превратилось в грязное месиво, поглотившее город в своей тёмной глухой утробе.

Сидя за рулём старого внедорожника, Катор решал, куда отправиться: на юго-запад — по ветру, или на северо-восток — против него. Ветер менял направление так часто и быстро, что не было абсолютно никакой разницы с чего начать — успеешь отведать всякого, — но выбирать было приятно. От старых привычек не так-то легко избавиться, особенно когда речь идёт о пресловутом контроле над жизнью. Смешно. Сейчас это просто смешно. Жалкие клочки былого контроля давно уже растворились в пыльном вихре, оставив лишь растерянность, помноженную на крайнюю степень удивления. Впрочем, последнее длилось не так уж долго.

Монотонный гул стихии стал почти неразличим человеческому уху. Пойманные в ловушку люди понемногу привыкали к новым погодным условиям. По крайней мере, первая волна паники заметно спала, они притихли, прячась по углам, сплёвывая песок и считая часы заточения. Но Катор был твёрдо намерен сменить пейзаж и чем скорее, тем лучше.

Время шло. Самодельный флюгер из тонкой жестяной ленты на радиоантенне бешено таращился вправо, указывая не самый безопасный путь — южной трассой здесь давно не пользовались, кто знает, что их там ждёт. И потом, это не компас. Нечего выискивать подсказки и высматривать знаки судьбы там, где их нет. Катор улыбнулся, тут же об этом пожалев: трещины на губах снова закровили. Он посмотрел на женщину, спящую рядом — Элина хотела бы ехать к солнцу — и мягко, чтобы не потревожить жену, вывернул руль влево, на восток.

Изредка, когда ветер стихал, ему удавалось разглядеть синие предрассветные облака, несущиеся вдаль так стремительно, словно это была иллюзия, огромный таймлапс на небесном экране. Потом всё так же быстро затягивалось снова и приходилось медленно, почти вслепую, ползти по безликой дороге; на некоторых участках ярко-белого пунктира разметки как не бывало. Песок своё дело знает. «Где-то там должен быть просвет, штиль. Тьма не может длиться вечно», — думал Катор, стараясь не замечать режущей боли в глазах. Воздух сухой, колючий; веки казались наждачкой. Везде идёт глубокая шлифовка. Внутри. Снаружи. Ещё чуть-чуть и можно начинать сначала. Всё вокруг превратится в гладенькую, не испорченную неопытной рукой человечества, заготовку. В идеальную болванку под идеальную модель нового мира. Ещё чуть-чуть.

Иногда ему думалось, что буря живая. Что это вовсе не облако пыли, а огромное осмысленное существо, призванное вытянуть наружу то самое, глубоко и надёжно спрятанное внутри каждого, растащить по частям хорошее и плохое, кто чем богат, методично выскрести людское нутро, взять измором и не останавливаться, пока не останется лишь бесполезная органическая оболочка. Быть может, это и есть долгожданное избавление, которому просто глупо сопротивляться, как глупо сопротивляться болезненному, но такому необходимому лечению. Катор представил неукротимый безжалостный ветер, зловещей дланью склонившийся над землёй, как ловко он оперирует потрёпанное тело жизни, вспарывая, потроша и терзая то, что когда-то приносило счастье.

Он прикрыл глаза, пытаясь добыть хоть каплю влаги для слизистой. В носу уже давно свербело и покалывало и стало как-будто нормой. Во всяком случае, это вряд ли было самым тяжёлым из того, к чему им ещё предстояло привыкнуть. Фильтр пока что справлялся, хотя и не идеально: в салоне сильно пахло пылью, поры забиты, в горле першит. Впору всплакнуть, чтобы облегчить себе жизнь и видимость, но он не станет. Не хватало ещё, чтобы Элина проснулась и посчитала его слабаком. Нет, уж. Этого он не допустит. Всё будет в порядке. Они выберутся. И помогут остальным.

Остальные. Он уже и не помнил, когда в последний раз видел живых людей. Большинство упорно отсиживалось по домам, как следует заделав окна и двери, и не желая ничего менять. Те, кто помоложе, совершали короткие набеги на супермаркеты, или лазили по квартирам менее везучих соседей, чьи бездыханные, запылённые тела, похожие на маленькие земляные насыпи, всё чаще попадались по дороге. Нет, люди не были безразличны. Просто хоронить то, что уже и так почти сравнялось с поверхностью, не имело особого смысла. Да и небезопасно это. А надежда пережить стихию пока что была сильна.

Отца Элины они всё же закопали, прямо во дворе, перед домом. Там, куда смогли дотянуться, без риска. Лёгкие курильщика не выдержали такой нагрузки. Старик попросту задохнулся, зайдясь в чудовищном хриплом приступе. Катору и самому порой казалось, что он доверху набит песком. Иной раз он даже сдерживал кашель, боясь в один прекрасный момент обнаружить на ладонях сгустки проклятой пыли, безбожно проникавшей в каждое маломальское отверстие на одежде и теле, и ещё больше напугать жену.

Нервное напряжение достигло своего апогея с последней горстью земли, наскоро брошенной на скромную могилу. Смерть отца стала последней каплей и помогла сдвинуться с места, принеся боль и облегчение одновременно. Ждать было больше нечего. Пора попытаться найти выход. Даже если он односторонний.

Элина проснулась за секунду до того, как Катор резко затормозил, объезжая внезапное препятствие.

— Не волнуйся, — сказала она. — Я не испугалась.

Потом взяла платок, смочила его водой из пластиковой бутылки и тщательно обтёрла лицо, будто от качества результата зависело их будущее.

Катору вспомнилась их свадьба. Тогда она вот так же тщательно стирала с его лица следы своей помады и хохотала, тут же целуя снова...

— Мы уже далеко от дома? — спросила Элина извиняющимся тоном. — Я так крепко уснула. Даже странно.

Катору хотелось подбодрить жену, сказать, что нет абсолютно ничего странного в том, чтобы отключиться на несколько часов после того, как только что похоронил близкого человека; хотелось назвать её ласковым словом, улыбнуться. Но ничего из этого он не сделал, словно опасаясь растратить силы на нежности и поплатиться за свою беспечность.

— Поспи ещё, силы понадобятся.

Вот и всё, на что его хватило. Он и сам не мог понять, почему вдруг стало так сложно проявлять эмоции и так сильно захотелось замкнуться. Элина, похоже, испытывала то же самое, потому как в салоне грохотала угнетающая тишина, разбавленная лишь звуком двигателя и редкими покашливаниями.

Через два часа они, наконец, добрались до центра. Огромный торговый комплекс на перекрёстке широких магистралей, несмотря на то что внутри горел свет, выглядел пустым и заброшенным. Если сюда и наведывались люди, то сейчас ещё было слишком рано «для покупок». Тем лучше. Катор оставил машину чуть поодаль от главного входа, надеясь, что пыль скроет её от жадных глаз мародёров. «Хоть какая-то польза от чёртова песка», — мрачно подумал он, повыше натягивая шарф и помогая Элине спрыгнуть с высокой подножки джипа.

В здании было тихо, почти спокойно. Толстые стены поглощали шум, а тонированные стёкла фойе не позволяли ужасающим панорамам улиц проникнуть внутрь и разрушить хрупкую иллюзию безопасности. Место как нельзя лучше подходило для убежища: почти нетронутые, ровные ряды продуктовых полок, свет, вода, а главное, ещё пригодный для свободного дыхания воздух, фильтруемый мощными системами. Катор приготовился защищаться — наверняка они здесь не одни. Но обойдя практически весь первый этаж, метр за метром, и так никого и не встретив, он уже не был в этом так уверен. И от этого стало не по себе. Будто бы те, другие, знают что-то такое, чего не знает он, и может прямо сейчас они с Элиной, сами того не подозревая, делают свои последние шаги навстречу чему-то ужасному.

Он остановился, в отчаянии глядя на жену и ощущая невыносимую усталость. Нужно уже наконец раскрыть рот и поговорить с ней, поделиться чувствами, но не получалось. Вместо того, чтобы взять необходимое и продолжить путь, ему безумно хотелось здесь остаться. Интуиция или слабость — в такие моменты уже не важно, что тобою движет, и Катор подчинился порыву.

— Идём наверх, — сказал он, хватая Элину за руку. Элина не спорила. И эта покорность внезапно его разозлила, но он по-прежнему молчал. Молчал.

За окном восьмого этажа начиналось огромное рекламное полотно — полупрозрачная сетка с фрагментом старинной картины, изображающей трёх танцующих дев. «Удивительно, как ветер не сорвал их лёгкие одеяния и не унёс прочь», — подумал Катор и усмехнулся. Вопреки всем ожиданиям рисунок сохранился почти идеально и оставался отчётливым и ярким, словно кто-то направил на него прожектор, выхватив из общего бесцветного марева.

— Боттичелли, — прошептала Элина, и Катор вновь испытал раздражение. Не всё ли равно?

Они стояли и смотрели на бледные одухотворённые лица, Элина с печальным восторгом, а Катор с густым отвращением. Что-то омерзительно-жестокое, шипя и булькая, разливалось в его душе. Он всё глядел и глядел на смиренные профили, на округлые чистые тела, на золотистые локоны, и ненавидел их всё больше.

А потом Элина закричала. Катор не сразу осознал увиденного: тогда лишь, когда третья тень упруго ударилась о сетку и плавно полетела вниз. Люди, будто камешки, брошенные в окно возлюбленной, тёмными скорченными фигурами летели прямо на них, впивались в Катора обезумевшим от ужаса взглядом и навсегда соскальзывали в мутную бездну. Никто не кричал. Даже рты их не были раскрыты. В немой агонии они подлетали до самого окна и падали на землю. Снова и снова.

Элина распахнула окно и застыла. Что они могли сделать? Ворвавшийся в комнату песок хлестал по лицам, душил, ослеплял. Пространство вмиг превратилось в хаос. Распластавшись на полу, Катор бессмысленно тянулся к сетке — даже если бы он смог до неё добраться, схватить кружащих в воздухе людей ему бы всё равно не удалось. Карающая длань подавала знаки, мучила, издевалась. «Вы следующие, — ревел ветер. — И некуда бежать».

Через несколько минут всё закончилось. И вихрь, с невероятной лёгкостью поднимавший людские тела на немыслимую высоту, прекратился. Сплошная стена бурой пыли спокойно заметала следы трагедии.

— Что нам делать?

Катор вздрогнул. На какое-то мгновение он забыл о жене. Ему вдруг померещилось, что он здесь совсем один, и теперь он смотрел на неё рассеянно. Казалось, они теряли связь, отдалялись друг от друга всё больше. То, что было так важно ещё несколько часов назад, сейчас не имело никакого значения.

Он рассмеялся.

— Подыхать, милая. Нам придётся сдохнуть.

Катор чувствовал, как из него по крупинке выветривается душа. Он не мог залатать брешь в тонкой оболочке. Не мог остановить неизбежное. Глядя на плачущую жену, не испытывал ничего, кроме всепоглощающей злобы. Никакой жалости. Никакой нежности. Никакой любви. Все его чувства свелись к одному простому и понятному желанию: закрыть глаза и уши, и бежать, бежать, бежать, пока не доберётся до тихого чистого места, до прозрачного недвижимого воздуха, до покоя. Наверное, так и начинается конец. С безразличия.

Зачем ему эта женщина? Дрожащее жалкое тело. Плевать на её судьбу. Что с того, что это его жена? Любимая, его Элина — надуманные ценности, утратившие смысл. К чёрту любовь, заботу, преданность! К чёрту балласт! Он должен лишь самому себе. В одиночку он выкрутится. Только это важно. Никто, ничто больше.

Элина молчала. Что-то в его голосе, взгляде отрезвило её. А может дело совсем не в этом. Может, она тоже прозрела, распознала истину, как и он, отделила зёрна сути от плевел сентиментальной шелухи. Катор смотрел, как она уходит. Вот он, осколок хрупкого плеча, исчезающий в дверном проёме, затылок, плотно обтянутый жёлтой вязаной шапочкой, прядь серых матовых волос, покрытых пылью, словно толстым слоем детской присыпки. Какого они цвета? Он не мог вспомнить. Или не хотел. Пусть лучше так и останется: испуганной, плачущей, серой. Ненужное, слабое звено. Мутный образ из прошлого.

Элина забрала машину. Грязная груда металлолома медленно уползала дальше на восток. Катор едва ли мог различить её очертания, он скорее представлял, чем видел на самом деле. Наконец-то он отдохнёт. Не нужно больше ни о чём волноваться, не о ком больше заботиться, кроме самого себя. Не нужно искать выход. Он сам его отыскал. Выход — это свобода от чувств. Свобода от любви.

Всё, о чём Катор мечтал сейчас — тишина. Спасительные стены центра больше не казались ему надёжным укрытием. Шум ветра, скрежет песка проникали в голову с новой оглушительной силой. Его мутило, слюна превратилась в пену, из носа шла кровь. Катор сходил с ума, метался по коридорам. Он не помнил прошлого, не думал о настоящем, не страшился будущего. Мир сократился до размеров подсобки, до границ старой морозильной камеры, в которую, теряя сознание, ему всё же удалось забиться…

Тихо… Тихо… Тихо…

Когда это началось он точно не помнил, но точно знал, когда закончилось. Гул оборвался так резко, что Катор пришёл в себя. Боль, измождённость, потерянность сменились ужасом осознания: Элина!

Снаружи мерцало солнце. Долгожданное затишье прорисовывало улицу; с каждой секундой сквозь густой, словно расплавленный янтарь воздух, раскрашенный разными оттенками охры, сквозь тусклый от ещё не осевшей пыли свет, она проявлялась всё чётче, всё глубже пробивалась на восток.

Катор бежал. Измученные лёгкие с хрипом выталкивали воздух, сердце стучало в горле, цеплялось за последний выступ надежды.

Машина оказалась ближе, чем он ожидал. Слишком близко. Элина едва преодолела милю. Полтора километра страха — ничтожная плата за счастье, если бы он только увидел её живой. Сейчас. Немедленно!

Салон был пуст. Раскрытая дверь слилась с песчаным барханом, увенчанным жёлтой шапочкой и прядью пепельных волос.

***

— Разведены, — услышал Катор и открыл будто бы чужие глаза.

Пережитый ужас электрическим скатом бился в груди, не давая нормально дышать. Он с трудом разжал пальцы, въевшиеся в мягкую обивку подлокотника, попытался что-то сказать, но вышло лишь невнятное кряхтение.

Напротив, не обращая внимания на его корчи, сидел судья и спокойно перебирал дела. Через минуту он пригласит следующую пару и перестанет тратить на него время. Катор заставил себя сфокусироваться на перевёрнутых портретах. Сотни мужчин и женщин жаждали проверить отношения с помощью компьютера.

Это должно быть весело, сказала Элина, узнаем о себе что-нибудь новое, и он согласился попробовать, чтобы доказать ей обратное.

Отыскав в памяти точку отсчёта, он почти что пришёл в себя и тут же обернулся. Из ярко освещённой комнаты, не дождавшись конца процедуры, выходила его жена. Катор физически ощутил, как она расстроена и всё же испытал облегчение: жива. Чёртова симуляция была так реалистична, что у него до сих пор колотилось сердце. Облегчение и… стыд. Элина не могла знать, что творилось в его голове, но судья озвучил вердикт прежде, чем он успел объясниться. Вид её разочарованного лица мешался с картинками виртуальной реальности, всё ещё мелькавшей перед глазами. Катор не думал, что будет так потрясён, увидев Элину мёртвой. К такому нельзя подготовиться, даже если знаешь примерный сценарий.

Однажды он видел, как она тонула, но то был сон, чёрно-белый, какой-то чересчур рельефный и плоский одновременно, словно выжженный на доске, и тогда Катор понимал, что спит.

— Я не согласен с решением, — сказал он.

— Это ничего не меняет, — ответил судья.

— Вы же видели: я бежал за ней! Я хотел её спасти.

— Это ничего не значит.

— Это значит, что я люблю её. И не хочу развода.

— Нет, это значит, что ваше сознание, как тело с отрубленной головой — дёргается механически. И эти конвульсии — это любовь по остаточному принципу. Вы вспомнили о жене только когда закончилась буря. Машины невозможно обдурить.

— Но…

— Мозгу нет никакой разницы в реальности ли происходит, то, что происходит, или нет. При первой же возможности, он выдаст вас с потрохами. Вы позволили ей уйти, всё равно что бросили. И, предупреждая ваш вопрос, сообщаю: это будет в открытом отчёте.

Катор смотрел на судью, не соображая, что на это сказать, но никак не мог взять себя в руки и подняться. Он словно отупел от этой «процедуры». Возможно ли такое? Сколько прошло через этих адептов ИИ несчастных подопытных кроликов? Кто отвечает за последствия?

— У меня есть право на вторую попытку? — спросил он, скривившись от собственных слов.

— Уверяю, результат будет тот же, — отрезал судья. Потом внимательно посмотрел на Катора и сказал, смягчившись: — Послушайте, никто из вас не подавал на развод в действительности. Отсутствие любви, по сути, не повод. Некоторые женщины, конечно, думают иначе и после таких вот развлечений реально разводятся. Но будем надеяться, ваша не так чувствительна.

Катор вышел в коридор с горящим лицом и потными ладонями.

У дверей обжималась парочка. Девушка краснела и смеялась, пока мужчина нашёптывал ей на ухо. На майках у них были надписи: «just married». Катор поймал себя на мысли, что злорадствует и… завидует. Он подавил секундное желание спасти пока ещё счастливых недоумков от бездушной инквизиции в лице искусственной нейронной сети и ограниченных алгоритмов и отправился к выходу, чувствуя себя идиотом за свои же деньги. Но с каждым следующим шагом ситуация отдалялась, виделась больше нелепой, чем пугающей.

В конце концов это всего лишь дурацкий компьютерный тест. Не позволят же они машинам решать за них? Он знает, что любит свою жену. Он никогда не изменял ей. Какие кому ещё нужны доказательства? И разве можно отвечать за игры подсознания? Что это вообще такое? Набор неконтролируемых реакций. Химия. Физика. Да и чёрт с ними с обеими! Затея была глупой с самого начала, глупой и совершенно им ненужной. Зачем же теперь всерьёз воспринимать её исход?

Он нашёл жену на улице. Элина сидела на скамейке в сквере возле суда. Её застывший силуэт аккуратно отпечатался на фоне закатного неба. Катор опустился рядом.

Красный отблеск солнца совсем не мешал ему помнить цвет её волос. Они были платиновые, всегда были платиновые, с сиреневым отливом в пасмурные дни, и с карамельным в ясные.

— Что там было? — спросила она.

Катор взял её за руку. Она не сопротивлялась.

— Буря.

— Метафорическая? — Элина улыбнулась.

— Нет, настоящая. Тонны долбанного песка, непрекращающийся ветер.

— А женщины?

— Только мёртвые, — сказал Катор, и, помолчав, добавил: — Мы похоронили твоего отца.

И всё-таки он оправдывался. Смотри, милая, как мне было тяжело. Я бросил тебя в состоянии аффекта. Ещё не известно, как бы поступила ты… Катору стало тошно, и страшно, и смешно.

Но Элина вдруг сжала его ладонь.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Идём домой.

#фантастические рассказы #искусственный интеллект #стихия