"ЭТО МАМА! МАМОЧКА ЖИВАЯ!.."
«Дура, ну какая же ты дура! Что ты сделала со своей жизнью, да ладно бы только со своей. Сколько горя ты принесла самым близким людям. Дура, бедная ты моя дура…» Эти отнюдь не похоронные мысли крутились в голове у Марины, пока шла церемония погребения – по-немецки сухая и сдержанная.
На маленькое кладбище маленького германского городка приехали немногочисленные родственники и знакомые семьи Шольц. Человек пятнадцать. По российским и, тем более, кавказским меркам – всего ничего. И вряд ли кто-то из них на самом деле искренне скорбел по погибшей Мадине. Да, невестку с Кавказа не любили. И было за что.
Семь лет назад, провожая сестру к жениху в Германию, Марина уговаривала ее еще раз хорошенько все взвесить. Но разве та послушает! Она никогда не принимала всерьез советы своей близняшки. Мадинка всегда была безрассудна, бесшабашна и безумно везуча. У нее с малых лет было все самое лучшее, и это притом, что росли девочки в небогатой семье своей тети – отца не знали, а мать умерла, когда крошкам было чуть больше года. Вот как-то умела Мадя получить все, что ей хочется. Лучшее платье, лучшая кукла, лучший мальчик в параллели. Марина всегда оставалась в тени. Впрочем, она не особо переживала. Видно природа, отдав всю яркость одной, оставила всю сдержанность и рассудительность другой сестре.
С Марком Мадина познакомилась в Москве, когда ездила в гости к подруге. Флирт, романчик, и вдруг оказалось, что парень из Германии всерьез запал на бесшабашную девчонку. Уже через полгода Мадинка уезжала, чтобы стать фрау Шольц в родном городе Марка. Со стороны невесты гостей на свадьбе не было, впрочем, немецкая родня жениха особо не горевала по этому поводу, невесты им вполне хватило – уж праздновать-то Мадя умела. Наутро Марк, хохоча, рассказывал молодой жене о ее вчерашних «подвигах», а свекровь Ирма с самого начала пожелала держаться от невестки на расстоянии. Потом родилась Эрика, которая чуть ли не с первых дней жизни стала воспитываться у немецкой бабушки. А вскоре Марк насмерть разбился на машине…
Жизнь Мадины сделала крутой виток вниз. Все реже она приходила к дочке, все чаще ей приходилось менять место работы, с каждым разом устраиваясь на худшую. Когда-то неплохая портниха, она уже не могла кроить и держать в руке иглу. Покатилась по наклонной: алкоголь, а потом и наркотики.
Когда позвонили из Германии, Марина долго не могла понять, что пытается ей сказать нанятый матерью Марка переводчик. А он все твердил: «большой укол», «много препарата». Знавшая о пагубной склонности сестры, Марина, похолодев от услышанного и не желая верить, но, уже понимая, что ничего не изменить, переспросила: «передозировка?»
Надо отдать должное Шольцам, они дождались приезда Марины, сами организовали похороны, поселили сестру невестки в своем доме. Эрика, впервые увидев тетю, закричала по-немецки: «Это мама! Мамочка живая!». Марина разревелась, а девочку увели. Позже малышку подвела к Марине бабушка и сказала: «Она уже знает, что ты мамина сестра». Марина обняла племянницу, но не могла ей ничего сказать – девочка не знала русского, а Марина не говорила на немецком. Так и стояли молча, обнявшись.
Так же обнявшись, шли они с кладбища. А вечером Эрика принесла к Марине в спальню ворох игрушек и рассадила их на кровати. Бабушка, стоя в дверях, молча наблюдала, как они играют. Утром хозяйка дома впервые заговорила с Мариной. Смешивая русские, английские и немецкие слова, она пыталась объяснить сестре своей невестки, что хочет, чтобы она погостила у них несколько дней. Это нужно девочке. Чувствуя, что Мадькина свекровь не испытывает к ней особой приязни, и, самое страшное, хорошо понимая причину такого отношения, Марина пожала плечами: «Окей» - и показала на пальцах, что останется неделю.
Эти семь дней племянница не отходила от нее ни на шаг. И даже строгая бабушка уже не так сухо разговаривала с Мариной. Объяснялись жестами и на уровне какого-то необъяснимого понимания людей, объединенных общей бедой. Потом Марина уехала домой, а девочка стала ей звонить каждую неделю и хвастать новыми словами на русском, выученными специально для ее «либен тёти».
Через год Марина пригласила Эрику с бабушкой к себе в Нальчик. Она бы не осмелилась звать их в свое общежитие на окраине города, но подвернулся случай. Уезжала ее подруга и попросила присмотреть за довольно приличной квартирой. Марина влезла в долги, накупила подарков, приготовила праздничный обед, заказала такси от аэропорта. Подросшая Эрика, издалека увидев Марину, радостно скакала и махала руками, а, пройдя контроль, кинулась ей на шею. Бабушка Ирма сухо улыбалась, но тоже обняла сестру своей непутевой невестки. А дома она сказала: « У Эрики никого нет, кроме меня и тебя. Я хочу позвать тебя к нам». И когда Марина попыталась объяснить, что взять отпуск она не может, а бросить работу нельзя, Ирма уточнила: «Нет, не в отпуск. Навсегда».
Еще год ушел на оформление документов, изучение языка и сборы. Уезжала налегке, словно оставляя со старыми вещами свою старую жизнь, неудачи и одиночество. Сойдя с поезда на маленьком железнодорожном вокзале старинного германского городка, Марина увидела бегущую навстречу уже совсем большую племянницу. «Тетя, ты приехала домой!», - старательно выговорила девочка русские слова.