Найти тему
Тата Олейник

Карантинный Декамерон. День десятый - про папу и розы.

Иногда папа делал попытки обогатиться. Может быть, где-то в иной географической реальности этот номер у него бы и прошел, но жил папа в замечательной стране СССР, которая для таких экспериментов подходила плохо. Только однажды в перерыве между диссертациями папе удалось наняться лесорубом на Север -и там за сезон он заработал кучку дензнаков и отмороженные пальцы, и пожизненную боль в колене - но зато он купил себе замшевую куртку и нам с мамой по шубе, и еще осталось на немножечко пожить, а свою шубу я сожгла - совершенно случайно упав с нею в костер на пятый день ношения, в общем, больше папа над деревьями измываться не ездил и старательно водил жалом в поисках более теплых методов наживы. То есть, он, конечно, очень был бы рад, если бы ему платили крупные гонорары за его трактаты по Мильтону и Фолкнеру, но как-то советская экономика относилась к этим трактатам без трепета, а потому папина зарплата являла собою зрелище печальное и поучительное.

Вся наша семейная летопись той поры покоится, подобно диску земли на слонах, - на папиных Проектах, с той только разницей, что слоны все-таки больше имеют отношения к реальности.

Взять, например, эпопею с розами.

План был такой. Мы берем пустую комнату в нашей огромной и безлюдной, всего на две семьи, коммуналке - и превращаем ее в розарий. Да, в большинстве этих пустующих комнат обвалены стены и потолки, дыбом стоят половые доски, и проходить через жутковатые эти помещения нужно на цыпочках, чтобы тебе на голову не свалился с пятиметровой высоты недоупавший кусок лепнины. Но розам это наверняка без разницы, а что сыро - так цветочки это любят, и когда ванная академика Воробьева с третьего этажа снова протечет, то будем считать, что это просто плановый полив. (Кстати, ванна -то ладно, а вот унитаз академика Воробьева однажды-таки пробил пол, пролетел сквозь подъезд и целенький, на куске перекрытия, встал посреди нашего парадного - веселья-то было....Хорошо хоть без самого академика. Некачественно граф Шереметьев все же строил свои дома, на двести лет без ремонта - и то не хватило)

Так что папа сгреб содержимое семейной копилки, поназанимал у кого чего мог - и на вырученные деньги где-то приобрел много больших, ржавых ламп б/у дневного света, которые при включении шипели, как змеи, и мигали, как совы, и озаряли помещение синим бледным светом покойницой.

Потом папа колотил ящики. Кое-какие ящики он наклянчил в соседнем овощном магазине, кое-какие собрал из нашей, по папиным уверениям, уже ни на что не годной мебели, а еще часть комнаты занял просто мешками и ведрами, так как розам вообще-то все равно где расти - это, знаете ли, совершенно неприхотливые цветы, которым пластиковый кулек кинь - и они как начнут в нем цвести, как начнут...

...Ту ночь я помню, словно она была вчера. Мы с мамой - потные и чумазые - бегали с ведрами: прыгаешь через забор, перебегаешь дорогу, в каждой руке - по 15 литровому ведру с грунтом - бегом на второй этаж, по коридору, вытряхиваешь землю в ящик - снова вниз, через Страстной в свете фонарей, через забор в лихом прыжке - и вон во мраке уже виднеется фигура папы с лопатой, который уже нагреб кучу грунта на бульваре и сердится, что мы с мамой медленно землю носим....

На оставшиеся деньги папа накупил черенков элитных роз и принялся выращивать наше будущее состояние. У него все просчитано было - начиная с первого сентября и аж до Нового Года свежие оранжерейные розы будут разлетаться моментально - стоит только нам с мамой дойти до рынка на Цветном. Или без мамы... в общем, там разберемся, может, сразу на корню урожай перекупщикам будем сдавать, вот!

Розы пустили корни и стали расти. Папино счастье длилось примерно месяц, он проводил все свободное время в оранжерее: звякал там совками и шуршал пакетами с удобрениями. А потом розы в одночасье все сдохли. Высохли как палки - и даже на некоторых уже бутоны наклевывались - но все умерло и почернело.

Уж не знаю сколько лет папа потом не заходил в ту комнату - в которой все так и осталось: разваливающиеся ящики, запах земли, плесень, пыль и черные призраки роз.

Потом уже, когда я выросла и замуж вышла, мы эту комнату на себя записали, наняли рабочих, все вынесли и отремонтировали. Но один бутончик я сохранила - он у меня лежит -темный и сморщенный - в маленькой банке в ящике письменного стола. Уж не знаю - зачем.