Впервые я влюбилась в пятом классе – новенький был до крайности симпатичным, а я столь же уверена в себе, поэтому мне было очевидно, что выбрать другую даму сердца он никак не мог. К сожалению, сам новенький об этой безальтернативности не знал и совершенно не обращал на меня внимания. Помню, как в шестом классе я на его глазах разорвала все подаренные «валентинки», в том числе и свою – дальновидность никогда не была моей сильной стороной, – а в десятом делала ему домашку по истории. Впрочем, это уже было из чистого альтруизма.
К счастью, после этого безответная любовь обходила меня стороной много лет и вернулась совсем неожиданно – перед окончанием школы. Мне было 17, и тогда единственными заботами были мысли о поступлении в университет и догадки, как зовут того мальчика, который каждый день играет на черной лестнице. На бессмысленные хождения по ней я тратила кучу времени, но так и не узнала, чье имя мне шептать в подушку.
Через пару месяцев моего вертикально направленного паломничества я узнала не только это, но и имя его девушки, что меня немало позабавило – он мог бы без проблем поменять одну М. на другую и даже не заметить. Но моего имени он не знал, поэтому такой выгодный обмен даже не приходил ему в голову.
В 17 лет у меня было одно завидное качество, которое с ходом истории испарилось в вечности. Любовные переживания редко отвлекали меня от дел, поэтому я без проблем готовилась к экзаменам и занималась своей насыщенной семнадцатилетней жизнью. Поэтому я, хоть и с крайним неудовольствием, довольно поздно узнала, что одну М. сменила другая. Или как минимум попросила подвинуться. Об особой любви моей темноволосой мечты ко всему лучшему сразу знали все. Я старательно закрывала на это глаза, хотя в моей напускной слепоте не было никакого смысла – стать пусть и очередной мне никто не предлагал.
День моего совершеннолетия выпадал на понедельник, что открывало незавидные перспективы начать заниматься в восемь и закончить во сколько придется. При этом меня заметно бодрили новая золотая юбка и еще более новое ощущение взрослости, поэтому восемнадцать начинались во всей своей полноте, даже несмотря на понедельник. Именно в тот день и состоялся наш первый полувизуальный контакт: встреча его глаз с моей спиной.
От неожиданности, что он находится в опасной близости от меня (нас разделял только парень, чье имя мне не вспомнить даже под страхом смерти), я поступила единственно возможным в той ситуации образом: отвернулась к подруге и с напускной увлеченностью рассказывала ей о чем-то бесполезном. Подруга мужественно вытерпела мой приступ аскезы, а вечером удовлетворенно заключила, что «он на тебя смотрел, а это не просто так».
Следующие недели проходили в привычном для меня режиме авралов и суматошной беготни по кругу. Полувизуальный контакт был, казалось, безвозвратно потерян, а хождения по черной лестнице участились. Там я часто видела его стоящим в обнимку с двумя любимыми женщинами – трубой и М. Спустя шесть лет он поменял их обеих и не однократно, что говорит о том, что его единственными незыблемыми страстями были музыка и однотипные женские имена.
Все изменилось в довольно пасмурный апрельский четверг. Желание стать лучшей на курсе за месяц только укрепилось, поэтому восемь утра я встретила за роялем, тщетно борясь с попытками прикорнуть на белоснежных клавишах. Мой сон как рукой сняло, когда я увидела оповещение о новом контакте, просящемся в друзья. От восторга чуть не сыграв вместо Моцарта Марш Мендельсона, я нажала на заветную кнопочку «Добавить» и обратилась в ожидание. Но хорошенького понемножку: став онлайн-друзьями, мы не перемолвились ни словом. Вместо этого я перемолвилась словом, да не одним, со всеми своими знакомыми и уже набросала список подружек невесты...