В дверь колотили и колотили ногами. «Москвичи, вставайте! Всю охоту проспите! Вставайте!» В окна тоже стучали, но нежнее, боясь разбить хрупкое стекло.
Оторваться от подушки было невозможно. Словно налитая свинцом, тяжелая, после вчерашней самогонки, голова простреливала дикими болями при каждой попытке сделать любое движение. Ноги еще не проснулись. Руки были ватные, чужие. Откуда-то сбоку, в голову, медленно, как бумажная лента старинного телеграфа, вползли две мысли: «Во сколько мы разошлись? В пять? Шесть? – и, вторая, больше похожая на просьбу измученного организма. – Где вода? Не взял?» Снаружи пожалели окна, но продолжали настойчиво колотить в дверь. Каждый удар сапогом усиливался в больной голове. Изверги! Понимая, что это не закончится, обхватив голову руками, я собрал все силы и крикнул в пустоту: «Хорош колошматить! Идем!» Вместо обычно грубого мужского окрика получился какой-то неровный, срывающийся, подростковый вопль. Но дверь оставили в покое. «Парни, подъем, вставайте, а то дом разнесут!» - на кроватях, расставленных по периметру избы, еще двое бедолаг пытались вернуться из сна в суровую похмельную реальность.
Медленно, как уставший борец, я откинул два тяжеленных одеяла, перевернулся на бок, сел на кровать и коснулся ступнями пола. Пол был ледяной. Ноги мгновенно отреагировали приливом бодрости. Маленькая избушка в одну комнатку с кухней, отделенной только русской печкой-полуторкой, промерзла за ночь. Когда ложились спать, никто не додумался затопить печь. Впрочем, ночью и раздеться не нашлось сил, и хорошо - не надо было одеваться, осталось только отыскать теплые носки. Вот они, под кроватью. Встав на непослушные ноги, я толкнул Михаила, спящего на соседней кровати: «Вставай, Миш, Колян приехал!» И не дождавшись ответа, вышел на кухню. На не высокой деревянной лавке у печи стояло черное пластиковое ведро с водой. Рядом лежал эмалированный ковшик. Добраться до воды мешала прозрачная пленочка льда. Первый глоток воды до боли свел зубы, но провалившись, не принес наслаждения. От второго рот наполнился колючими и хрустящими осколками льда. Боже, что за утро, оживаю! В дверь снова начали стучать, надев валенки и куртку, я вышел на улицу.
К нашему приезду уже как неделю устойчиво держалась плюсовая температура. Градуса 3-4, но первый снег местами уже успел превратиться в кашу, а по оврагам, наполняя их водой, побежали ручейки. И только этой ночью зима ворвалась обратно в свои владения со снегом и 15-ти градусным морозом. Во дворе весело пританцовывая и играясь, утаптывали свежий снег две лайки – Амур и Дымок, которых выпустили из вольера и привязали к изгороди. У двери стоял Николай, виновник и утреннего переполоха и вчерашних поздних посиделок.
«Коль, здорово, кто-то мне вчера говорил, что от твоей самогонки голова не болит?» - я зачерпнул обеими руками пушистый утренний снежок, освежил лицо, а оставшийся комок приложил ко лбу.
«А она у меня и не болит! – улыбнулся коренастый мужичок в зимней военной форме и шерстяной серой шапочке. – Я пойду ребят разбужу, а ты перекуси, Митрич тебе покажет, и собирайся уже!»
«Вот же конь! Ты сколько не пей, два часа на сон и вперед аллюром!» - в голове мелькнула мысль, которую я не произнес вслух. Да, завидую я сейчас твоему деревенскому здоровью.
«У меня со вчера все готово! А насчет завтрака даже не знаю, полезет ли?» - мысль о еде немного воротила, но с каждым вдохом колкого морозного воздуха все больше занимала желудок.
Дорога за калиткой была полна знакомых и не знакомых мне людей, каждый из которых занимался своим делом – кто-то курил и неспешно переговаривался, а кто-то, разложив охотничье снаряжение, совершал только ему одному понятные пассы над патронташем или ружейным ремнем. У соседнего домика стояли три одинаковых темно-зеленых УАЗика. На капоте у одного из них расположилась «полевая кухня». Тут колдовал Митрич.
Несколько лет назад мой замечательный друг Дмитрий купил домик в одной из западных областей России. Тут еще остались непролазные лесные чащобы, чистейший воздух и били ключи, наполненные прозрачной, как роса, водой. Правильней сказать, что в тупиковом хуторе, почти на самом краю леса, было куплено сразу два домика. В одном из них, на случай приезда Димы с супругой, содержался образцовый порядок, полный холодильник и заправленные кровати, а во втором допускались мужские полуночные посиделки с охотничьими байками. Поездка сюда сильно зависела от сезонного состояния дорог, но от Москвы занимала, как правило, не менее пяти часов. Прелесть близкого ночного неба с рассыпанными мириадами звезд, незабываемый местный колорит, водоемы, наполненные рыбой, и живность в лесу стоили потраченного на дорогу времени. Как рациональный хозяин, Дмитрий отремонтировал оба домика и поселил тут работника, который кормил и выгуливал охотничьих собак, завел небольшое хозяйство в виде кур, уток, пары поросят и небольшого огородика. На домашнюю птицу постоянно покушались лисы, на огороде, кроме лука, ничего не росло и так, скорей всего, было исторически правильно, потому что на дореволюционных картах эти места обозначались как купеческие охотничьи дачи и местные здесь всегда жили исключительно за счет леса.
Первым, с кем познакомился и сдружился тут Дмитрий, стал Николай. Втихую его называли Малахольным. До всего ему было дело, и застать его дома, сидящим на кресле у телевизора, было невозможно. Родился Колька в соседней деревне, тут же женился и убежал с женой в ближайший город, где служил в военной части снабженцем. Работа была подстать его темпераменту. Если что-то нужно было быстро и не дорого достать, всегда обращались к Николаю. На охоту он приезжал вместе с офицерами из своей части, которых ласково называл: «Наш коллектив!» Вот и сейчас, бездельничающие на дороге люди, в большинстве, были из Колькиного коллектива. К воякам прибилась пара местных охотников, отличить которых можно было по степени изношенности той же зимней армейской формы. У местных она давно выцвела и была в заплатках и со множеством зацепов от веток, тогда как офицеры одевались в новое. Местным был и Митрич.
Никто не называл его Петром Дмитриевичем Селивановым, все звали исключительно Митричем. Небольшого роста крепенький старичок с добрым улыбающимся лицом был душой любой охотничьей компании. У Митрича были запасены сотни историй, которые когда-то давно произошли с ним на охоте. Рассказывал свои байки, Митрич, поучительным тоном, при этом всегда оставался серьезным, с невозмутимым лицом, искренне не понимая, почему окружающие покатываются со смеху. Все, кто знал Митрича, говорили, что ему не меньше 65. Или больше. Сколько лет ему было на самом деле, никто не знал.
Митрич жил в соседней деревне, и все время проводил в лесу с ружьишком. Была у него, вроде, жена, которая взвалила на себя все домашние заботы. А Митрич, летом с собачкой на ходовой, зимой – с коллективом в загонной, со своей вечной тулкой, казалось, избегал быть привязанным к дому и хозяйству. Старухе ведь только дай заполучить «вольного сокола», дома ему найдется дел на пять лет вперед и тогда, прощай лес, прощай верный пес.
Кроме смешных историй, меня привлекала в Митриче поразительная энергия. Он мог запросто уйти ранним утром, чтобы сделать 30-ти километровый кружок по лесу и затем, затемно, вернуться с добычей, двумя отъевшимися глухарями, в полинявшем советском рюкзачке и, после пары часов отдыха, снова вернуться в лес, чтобы проверить капканы. Он никогда не пользовался форой молодых охотников и шел с ними наравне в загоне. Коллектив уважал Митрича, к нему обращались за советом и я ни разу, ни от кого, не слышал, чтобы его называли «дедом». Между тем, вне шумной и большой компании, Петр Дмитриевич становился не разговорчивым, предавался своим размышлениям, будто его подменили. Сколько раз я уже пытался разговорить Митрича, попробую и сегодня! Расспросить его мне хотелось о многом!
Другие статьи о моих охотничьих и кладоискательских приключениях:
1. Это может случиться с каждым кладоискателем!
2. Клад великанов. Часть 1. Кабачок «12 стульев»
Если Вам понравилась статья - отправьте ее своим друзьям и обязательно подписывайтесь на мой канал "Завтра будет лучше!
Вас ждут еще множество забавных историй, «преследующих» меня по жизни в путешествиях, на работе и в увлечениях и, конечно, мои исторические изыскания! Грустно не будет! Будет только лучше!