Я только что окончил четвертый класс. Самое начало июля. Стоит жара. Недавно был мой день рождения, и у меня прекрасное настроение, как и у большинства советских детишек. Идет еще только первая половина каникул, до начала нового учебного года — как до Луны.
Для ребенка, оставшегося на лето в городе, выбор развлечений в ту пору был прост: велосипед, игры типа футбола, волейбола или бадминтона во дворе, купание в Озерках, где народа в такие дни было как в Анапе в разгар курортного сезона…
На лето в Ленинград приезжал чехословацкий Луна-парк с аттракционами, там можно было выиграть в тире жвачку или порошковый лимонад, но он располагался в Парке авиаторов, на другом конце города, да и нормально покататься там стоило порядка трех рублей, практически целое состояние.
Поэтому в основном мы кучковались возле дома, и идея поехать поздравить нашу классную руководительницу с днем рождения была воспринята с восторгом. Предстояло целое путешествие. Мы, трое или четверо, договорились встретиться возле школы. И этой небольшой делегацией отправились, с букетом под мышкой и каким-то небольшим подарком, к нашей замечательной Галине Ивановне.
Несмотря на наличие стационарных телефонов, никому и в голову не пришло договориться с Галиной Ивановной об этом «официальном визите». Мы же сюрприз готовили! И, естественно, предполагалось, что она должна была сидеть подле оконца и ждать, когда ж сюрприз-то появится.
В ту пору ни я, ни мои товарищи не могли похвастаться серьезными успехами в географии родного города, поэтому поиск местожительства Галины Ивановны занял довольно много времени. Навигаторами в те давние времена служили прохожие, а в будний день их не так-то просто было найти на Тихорецком проспекте. Когда мы все же обнаружили требуемый адрес, сюрприз поджидал нас.
Домофонов тогда еще не было, мы радостно вошли в подъезд и начали жать на кнопку звонка. Но, сколько мы ни жали на нее, дверь так и не открылась.
В то время в подобных случаях самой правдоподобной гипотезой было «пошла в магазин». Поэтому один из нас остался дежурить около подъезда, а остальные принялись исследовать местность на наличие магазинов и Галины Ивановны в них.
Продолжалось это несколько часов. Мы постояли, походили, посидели на скамеечке. Опять же по очереди сходили попить кваса из бочки, установленной прямо на улице. В итоге устали не понарошку — и в какой-то момент отправились по домам, не солоно хлебавши.
А на следующий день я плохо себя почувствовал. Утром я думал, что просто простыл, хотя, конечно, в такую погоду нужно было умудриться это сделать. Но к вечеру мне стало совсем плохо, и бабушка вызвала скорую. Сказать, что я перепугался, это ничего не сказать. Приезд скорой к парадной в те годы рассматривался как ЧП районного масштаба.
Был поздний вечер пятницы. Привезли меня в больницу полусонным, с температурой под 40, поэтому приемный покой я не помню. Очнулся только под утро, уже в палате, когда медсестра запихивала мне градусник под мышку. Она мне и сообщила, что у меня подозрение на менингит и мне будут делать пункцию.
Я когда-то слышал про это заболевание, и мне стало совсем страшно, потому что взрослые говорили, что если шапку зимой не надевать, то можно заработать менингит и стать дурачком.
А слова «пункция» я не знал, но догадывался, что оно ничуть не лучше первого, и перспектива стать дважды дураком не добавляла оптимизма.
Достаточно скоро меня забрали на эту самую пункцию, причем обошлись без присутствия родителей: перед советскими врачами проблема получения их согласия, видимо, не стояла. Мне объяснили, что пункция — это не еще одно заболевание, а способ исследования, когда тебе вкручивают специальную иголку в позвоночник и берут спинно-мозговую жидкость для анализов.
Так я на практике выяснил, что означает выражение «в бараний рог тебя сверну». Для удобства проведения манипуляций пациенту приходится принимать весьма изощренную позу. Боль была адская. Я запомнил эту экзекуцию настолько хорошо, что даже сейчас, почти сорок лет спустя, вспоминаю и вздрагиваю.
Но вскоре выяснилось, что пункция — это только начало моего персонального ада. Вероятность остаться дурачком сохранялась: быстро пришел ответ по анализам, и, к сожалению, диагноз подтвердился — у меня был менингит.
Пять-семь уколов в день еще можно было как-то пережить, хотя к концу пребывания в больнице моя пятая точка напоминала решето. Но главная беда заключалась в другом. Оказывается, следующие 15 дней нужно было провести исключительно в горизонтальном положении. Да-да, 15 дней мне не то что стоять или ходить, сидеть было ЗАПРЕЩЕНО — все так же под угрозой стать дурачком.
О кроватях, на которых нужно было лежать, для поколения миллениалов стоит рассказать отдельно. Они были металлические, с панцирной сеткой. Для простоты представьте себе прямоугольный железный батут, только очень узкий, чуть шире среднего человека. Со временем пружины растягивались, и, как не сложно догадаться, такие кровати под вашим весом прогибались. Наша медицина никогда не страдала излишним вниманием к пациентам, так что обеспечение горизонтального возлежания больного было делом самого больного и его близких.
Моя мама где-то достала и привезла в больницу кусок оргалита, который был запихнут под матрас. Естественно, конструкция была не самой надежной. Раз или два я оказывался на полу посреди ночи, попросту соскальзывая вместе с оргалитом. В ужасе, боясь встать и превратиться в дурачка, я как-то водружал все это хозяйство, вместе с собой, обратно на кровать и засыпал в холодном поту.
Чтобы иметь возможность посещать меня в любое время, маме на весь период моей болезни пришлось стать санитаркой на всю нашу палату. Таким элегантным способом детская инфекционная больница решала проблему нехватки персонала. Присутствие мамы очень сильно мне помогало, но не отменяло горизонтального положения.
Через пятнадцать дней меня опять забрали на пункцию, но то ли в этот раз медсестра была более умелой, то ли организм шел на поправку, но все было намного безболезненнее. После этого мне стало морально легче, так как результаты анализов были хорошие, но начались следующие пятнадцать дней в лежачем положении.
А поскольку риск стать дурачком резко сократился и, как говорила моя бабушка, отлегло от одного места, лежать стало намного тяжелее. Но страх сохранялся, и только на десятый или одиннадцатый день я решился немного нарушить этот режим. Когда меня перемещали на другую койку, поближе к окну, я сделал самостоятельно несколько шагов.
Какое же счастье было просто посмотреть в открытое окно! Полминутки полежать животом на подоконнике и увидеть лето с четвертого этажа. Помните, как сосет под ложечкой от высоты? После почти месяца лежания это было воистину прекрасное чувство...
Из больницы меня выписали, но последствия этой истории сказывались еще очень долго. Представляете, что для меня означал запрет читать на протяжении от шести месяцев до года? Форменная трагедия. Отказ от телевизора я еще как-то мог пережить, тем более, что программ было всего три. Но вот книги… Ничего, как-то все выдержал.
Только много лет спустя бабушка, мамина мама, рассказала мне, как тяжело переживала мама мою болезнь. Получилось ужасное совпадение: она в кои-то веки на два дня уехала на теплоходе на Валаам, а тут со мной такая история. Тем более, что причины болезни мы так и не узнали, так что ничто не мешало ей чувствовать себя отчасти виноватой в том, в чем не было никакой ее вины. Я представляю себе, как ей было за меня страшно.
Потому что теперь моя очередь переживать за нее.
Собственно, потому я и решил рассказать эту историю. Врачи всего мира рекомендуют самоизолироваться всем, кто может это сделать, особенно людям сильно старше среднего возраста.
Я понимаю, это неприятно и даже страшно — пусть это и рекомендуют делать для их же собственного блага. Возникает чувство протеста. Желание самоутвердиться. Но если пожилой человек не хочет думать о себе — пусть он подумает о тех, кому он дорог. О тех, кто переживает за него.
Может быть, моя история поможет им смириться с необходимостью посидеть дома. Да и школьникам, которых не пускают во двор, она пригодится.
Помните, можно многое пережить, было бы терпение. А уж старшее поколение переживало и не такое.
Берегите себя и своих близких!
