Единственной силой, способной противостоять этой бесчеловечной бойне, оказывается только сама жизнь и её главная надежда, её избранник - человек.
Те, которых несли на носилках или волокли под руки, обгоняли его, а он тащился сам. Его спину предварительно обработали, туго перебинтовали, но она горела так, словно он по-прежнему находился в охваченном огнём " бэтээре ". Рана от пули также разболелась. Стук в голове сменялся мёртвой тишиной.
Но он был жив.
Он тащился по песку и выбирал, в какую из двух " вертушек ", прилетевших за ранеными, выгоднее попасть - в первую или вторую.
" Ми-8 " не выключали двигателей. Лётчики оставались в кабинах и поглядывали вниз, на несчастных, которых доставляли к их вертолётам.
Он дотащился до первой " вертушки ", прислонился к подрагивающему дутому баллону и подождал, пока внутрь втащат самых " тяжёлых ". У некоторых из них не сгибались ноги, у других были искалечены и руки, и ноги, так что не сгибалось ничего. с этими возились по нескольку человек.
Момент, когда бы он мог ступить на металлическую лесенку, всё не наступал.
Наконец ему закричали:
- Давай во вторую! Здесь перебор! - Он огрызнулся, но двинулся ко второй.
Вторая " вертушка " ничем не отличалась от первой. Но в первой была пара его дружков. Только и всего.
Во вторую втягивали последних горемык. Его втиснули между люком и парнем с раскоряченными, диковинно вывернутыми ногами. Люк поставили на замок. Вертолёт разгонял двигатель и вибрировал каждой заклёпкой. В голове тут же образовалась пустота. Во рту было сухо. Так сухо бывает только в алюминиевой миске после еды на горячем ветру.
Но зато он был жив.
Там, внизу, у колёс " Уралов ", их было, конечно, немало, но, пожалуй, не столько. Может быть, потому, что там был горизонт и было небо. А здесь, в этой замкнутой, гремящей душегубке, только они - перебитые и перемолотые, окровавленные и оглушенные.
Он даже не пытался шелохнуться: ни одного свободного сантиметра. Все обрели единство. Все забыли о жизни, оставшейся у каждого в прошлом: у одних - среди золотых хлебных нив под Ярославлем, у других - среди зелёных мандариновых плантаций Абхазии, у третьих - в тени виноградников Молдавии, у четвёртых - в прохладе прибалтийских дюн, у пятых - среди высоких трав Поволжья, у шестых, у десятых, у пятнадцатых...
Никакой разницы. Никто не стонал. Никто не просил помощи. Но они инстинктивно искали опоры, и потому даже те, кто был без сознания, прижимались друг к другу.
Он смотрел на бинты с проступающими пятнами крови и, когда пятна заплясали перед его глазами, закрыл глаза.
Вертолёт ушёл вверх. Дальше произошло то, что в толк взять очень трудно.
В какой-то момент вертолёт замер в небе и, описав ломаный круг, стал как будто возвращаться на землю. Но он не возвращался, а падал. Падал камнем. Лётчики предпринимали отчаянные усилия, но они оказались напрасными. Тяжёлая машина с тягучим, надсадным рёвом врезалась в каменную землю, и сотни больших и мелких обломков охватило ревущее, яркое пламя.
Всё было кончено...
" Уважаемые Тамара Фёдоровна и Павел Брониславович!
Обращается к Вам командование подразделения, в котором проходит службу Ваш сын Леонид... При выполнении боевого задания он был ранен, но вместе с товарищами продолжал ожесточённый бой... После того как подоспела помощь, раненых стали отправлять в госпиталь. Тут и случилось непредвиденное: вертолёт, в котором находился Ваш сын, после взлёта, через несколько десятков метров, потерял управление и упал. Леонид оказался единственным живым среди тех, кто находился на борту вертолёта... В настоящее время он лежит в Кабульском госпитале. Недавно мы его посетили. Травмы головы, руки и ноги, полученные при падении вертолёта, а также спины - полученная в бою - проходят. Сейчас у него всё хорошо. Хотя в первое время его состояние было тяжёлым.
С уважением командир 3-й роты майор Ф., зам. командира по полит.части лейтенант Г. 14.04. 88 года ".
Его лечили около шести месяцев. Он менял госпитальные койки в Кандагаре, в Кабуле, в Ташкенте, в Саки, в Минске.
В конце концов усилия врачей и собственная жизнестойкость подняли его на ноги. И тогда он был отпущен домой, к родным, к друзьям, к своей прошлой, счастливой жизни на земле, укрытой по утрам лёгким, как свет, туманом.
Большое счастье - пройти через всё это и остаться живым.
Великое счастье - через это не проходить...