Он любил спорт, но предпочитал роль арбитра — судил футбольные, волейбольные и теннисные матчи. В детстве он боялся мертвецов. В юности, зная, что мать читает его дневники, выбирал случайную дату и вписывал — «самоубийство». Но это были лишь злые шутки. Жизнь неоднократно испытывала его на прочность, и не всегда он проходил проверку. Зато проверку временем — самую сложную и объективную — прошла его музыка.
«В годы террора не было дома в стране, где бы люди не дрожали, прислушиваясь к шелесту проходящих машин и к гулу поднимающегося лифта». Из воспоминаний Надежды Мандельштам.
Вот и Дмитрия Дмитриевича, в одночасье ставшего опальным композитором, лифт пугал. На дворе был 1936-й год. Каждый вечер Шостакович выходил на лестничную площадку с собранным чемоданом и ждал...
Он ждал, что двери лифта откроются и его заберут — сначала на допрос, а потом — как сложится. Композитор не хотел, чтобы за ним пришли в квартиру, где спали жена и дочь. Он предпочитал ждать судьбу в подъезде.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович не очень интересовался политикой. Почему же он оказался в зоне риска? Из-за музыки. Его опера «Леди Макбет Мценского уезда», на премьере которой присутствовал Сталин, была разгромлена в статье «Сумбур вместо музыки». Композитора фактически включили в список «врагов народа».
А ещё он дружил с Тухачевским. «Красный Наполеон» был большим любителем музыки и даже занимался изготовлением скрипок на досуге. А в 1937-м году его расстреляли. Дмитрию Дмитриевичу довелось побывать на допросе, где ему настоятельно рекомендовали вспомнить всё, что говорилось в квартире Тухачевского о готовящемся покушении на Сталина. И он был готов вспомнить всё, чего не было и подписать любые бумаги. Но с маршалом было покончено. И повторного допроса не случилось, так как следователь, жаждущий воспоминаний Шостаковича, тоже был отправлен «в отставку».
Потом было высочайшее прощение и, спустя двенадцать лет, новые обвинения — в формализме и «пресмыкательстве перед Западом». Следом — новое прощение, поездка в США в составе советской делегации, совершённые подлости, безоговорочное признание, автомобиль с шофёром, немощная старость, смерть и музыка.
Советская власть изрядно потрепала Дмитрия Дмитриевича, она же его и обласкала. Но разве автомобиль с шофёром, премии и почёт — это достаточная плата за жизнь, проведённую в постоянном страхе? Да, Шостакович боялся — боялся долго и мучительно. Потому и подписывал письма, к которым совесть его не хотела иметь никакого отношения. Потому и читал с трибуны речи, состряпанные за него чиновниками.
Но был ли он трусом?
Война застала Дмитрия Дмитриевича в Ленинграде. Он отказался эвакуироваться сначала с консерваторией, потом — с филармонией. Композитор оставался в городе вплоть до категорического распоряжения члена военного совета фронта А. А. Кузнецова. Шостакович рвался на фронт, подавал заявление в народное ополчение, работал на строительстве оборонительных рубежей.
Идти против толпы он тоже не боялся. В своей книге «Ветер истории» Феликс Чуев описывает следующий эпизод: композитор Евгений Голубев был выдвинут на Сталинскую премию. Все проголосовали за, один — против. Когда Сталин узнал, что этим единственным был Шостакович, он вычеркнул Голубева из списка лауреатов.
Да и в музыке он оставался верен себе. Пользующуюся невероятной популярностью «Песню о встречном» и всё своё киношное — «понятное народу» — творчество он не любил, но это была довольно скромная дань за покой. В симфониях — хитрил и давал надзирателям возможность услышать то, чего не имел в виду. В струнных квартетах — спасал свою душу и примирялся с творческой совестью.
В книге «Шум времени» Джулиан Барнс высказывает мысль о том, что трусом быть сложнее, чем героем. Героизм — явление сиюминутное, а трусость — на всю жизнь. У Шостаковича хватало смелости бояться. И кто знает, застолбил бы он себе место в вечности, если бы не эта вынужденная, практически героическая трусость, если бы не жестокая критика, хищные взгляды прихвостней тирана и горе-композиторов? Быть может, Дмитрий Дмитриевич в 1941-м не написал бы Седьмую симфонию, не тряхни его жизнь в 1936-м? И уж наверняка не было бы Четырнадцатой, будь жизнь композитора ровнее и проще.
А как вы думаете, должен ли художник быть жертвой обстоятельств и творить вопреки? Пишите в комментариях. Успехов!
