Когда-то у меня был жених. Его звали Виталик. Я его так и называла – Виталик. Он тоже не скрывал наши отношения и всем говорил: «Это моя невеста – Машка».
Мы могли пожениться. Жить долго и счастливо. Ну, и дальше, по сценарию.
Одна беда. В период самого что ни на есть рассвета наших чувств мы жили в одной квартире с его бабкой. Не помню, как её звали, поэтому и тогда и мысленно теперь называю ее «та бабка».
Бабка любила Виталика и категорически не принимала меня. А еще мою маму. Точно не знаю, когда в бабкиной голове созрел план нас извести, но к его реализации она приступила рьяно и незамедлительно.
Есть подозрения, что бабка проштудировала всю научно-популярную литературу на тему «Как грамотно довести соседей по коммуналке», а потом уже созрела для написания собственной методички.
Маму бабка изводила телефонным терроризмом. Телефонный аппарат у нас был один и висел он, такой зелененький с тяжеленной трубкой на негнущемся металлическом проводе, намертво прибитый к стене в коридоре. Бабка регулярно жаловалась на больные ноги, но как только "наш зелененький" начинал надрывается на всю коммуналку, она, не давая никому шансов, прискакивала в коридор, часто в одном тапке и со спущенным чулком, немного растрепанная, но великолепная в осознании своей победы.
- Алло-ууу, - выла она в трубку громко, чтобы мы обязательно слышали каждое ее слово. Бабке никогда никто не звонил. Звонили только маме. Бабка это знала и выла громче. – Эта-то? – уточнял она громогласно, подчеркивая все свое отношение к «этой-то». – Эта-то как обычно – в лесу с мужиками.
Маме звонили с работы, и каждый раз удивлялись стойкости моей мамы, которая, невзирая на тридцатиградусные морозы или проливной дождь уже пол года пропадает в лесу с мужиками.
Первое время мама робко выглядывала из комнаты, чтобы опровергнуть бабкино заявление, но время шло, а ее локация не менялась. Ни жара, ни холод не могли выгнать мою мужественную маму от мужиков из леса.
Наконец, коллеги перестали звонить маме, и бабке стало скучно. Тогда она стала грозиться написать (да-да - ударение на второй слог) нам в суп.
Я долго и живо представляла, как бабка подтаскивает к плите старую шаткую табуретку, подгнившую и всегда чуть влажную от постоянного нахождения на кухне, кряхтя, поднимает перевязанные эластичным бинтом толстые ноги, взбирается наверх, задирает синий фланелевый халат и… Тут мое воображение подбиралось к точке невозврата, и я закрывала глаза.
Не знаю, что там все было на самом деле, но это история дала мне полное психологическое право всю оставшуюся жизнь ненавидеть суп.
Когда мамы не было дома, бабка бралась за меня. Я для нее была мерзким тараканом, которого ее любимый внук называет «моя невеста – Машка».
Но со мной было просто. Я ее жутко боялась. Стоило мне по неосторожности выйти одной из комнаты, как я тут же натыкалась на бабку. Ее громоздкая фигура в халате, пахнущем щами и хлоркой, коричневые плотные чулки, которые заканчивались внизу пахучими войлочными тапками, и растрепанной пучок вокруг круглого красного от кухонного пара и злости лицо, сразу и надолго заставили меня пересмотреть отношение к замужеству, да и к самому институту брака в целом.
Виталик очень меня любил, но даже за его плотной фигурой в колготках, поверх которых были натянуты хлопковое синие шорты, я не чувствовала себя в безопасности.
В общем, как ни печально, мы расстались. Он был идеальный жених. Его мама работала в парке аттракционов через дорогу, и многие сочли бы наш союз корыстным с моей стороны. Но шанса доказать искренность своих чувств у меня уже не было.
Мамино начальство, дабы спасти маму от мужиков и неминуемой простуды, которая рано или поздно настигла бы её в лесу, выделило маме новую квартиру (тогда еще так можно было).
Мы съехали стремительно. Ни с Виталиком, ни с детским садом во дворе, куда я ходила целый длинный год, проститься мне так и не удалось.