День уходящий сумерки напряг;
залив в себя тоски зелёной вермут -
бесчестит солнце.
В горести безмерной -
оно безвольно прячется за кряж.
И ряд теней, что вечером бледны,
растёкся сплошь, заполнив всё собою -
и дно ручья, от света днём рябое,
и цепь каменьев, и седой ледник.
Огонь костра в неистовстве своём
бросает свет на трещины в оскале.
Боясь огня, стихает пир шакалий,
и ночь сползает с гор в один приём.
Зависла тишь. Луны кошачий глаз
полночным вором вылез на вершины
и будто жаждет зреть, как завершим мы
немой пожар, не выгорев дотла.
Черствеет хлеб, не мил рубин вина,
гнетущий лёд вгрызается в ладони,
полузабытых строк бесстыжий дольник
звучит внутри. До дольника ли нам?
Стихи сейчас - немыслимая блажь.
Горбатый ритм изматывает мерно,
не возбуждая, словно бром в кавернах,
и пластилином вытеснен булат.
В долине спит продрогшее село,
былое с нами там - уже остыло,
как в кружке чай.
Саднит, что было силы
об острый взгляд задетое крыло...