Двери в Ад открылись в четверг, после обеда.
Это случилось на седьмом этаже, а вовсе не на шестом и даже не на тринадцатом – дело-то было в девятиэтажке: обычной, типовой, одноподъездной. Номер квартиры был 42, но никаких цифр на двери, покрашенной коричневой краской для пола не было. Ничего не было, даже дверной ручки. И внутри квартира была самой обычной: ремонт, случившийся лет 40 назад, скрипучий паркет, запах не прожитой хорошей жизни. В прихожей свален какой-то хлам, натянуты веревки для белья, на которых до сих пор висело застиранное полотенце.
Большая комната, "зала", в последние годы всегда заперта на ключ, а теперь дверь была распахнута, бесстыдно предлагая рассмотреть кое-что очень личное. С первого взгляда ничего такого в комнате не было. Сервант возле стены, на полу потертый ковер, в углу некое убогое подобие кресла. Просто старая заброшенная комната – в серванте пусто, никакого хрусталя, никаких безделушек, только толстый слой пыли. Здесь давно никто не жил… Впрочем, кое-что все же было. Фотография. Довольно большая, хотя словно бы сделанная на документы. Черно-белый мужчина на ней совсем не улыбается, но взгляд кажется очень живым. Он молод, лет 30, не больше, но от фотографии идет ощущение ранней старости. Видимо, из-за черной ленты в углу. Фотография без рамки – просто прислонена к стене.
Ковер на полу очень старый, весь в бурых пятнах. Обычный ковер, если бы не кое-что: прямо посередине на нем очерчен круг, внутри которого нарисован витиеватый знак. Старый ворс уже не мог ничего впитать, и свежая кровь блестела и сияла в лучах послеобеденного солнца. Кровяной след тянулся до самой ванной, в которой шумела вода…
Пустая пыльная комната с этими пятнами крови на полу, с этим зловещим знаком, лучах яркого солнца выглядела странно и грустно – такое чувство бывает перед самыми похоронами, минут за двадцать до печальной церемонии.
В ванной загрохотало – что-то большое упало в окружении тазов и ведер. Солнце, словно испугавшись этого звука, спряталось за тучу.
Комната завибрировала и будто растянулась. Мужчина на фотографии слегка, одними уголками губ, улыбнулся – но через секунду фотография сгорела, оставив лишь горстку пепла.
Посреди комнаты стояло Нечто.
Оно начало жадно втягивать воздух своим длинным рылом, глаза горели огнем преисподней, жесткая щетина, росшая клочками, встала дыбом. Черт прошелся по комнате, вышел в коридор. Их-под двери ванной струйкой сочилась кровь, успев собраться в небольшую лужу.
Тогда Черт заухал, захрипел, рыло его задергалось, обнажая страшные клыки. Смеялся он или плакал?..
Дверь в ванную распахнулась, Черт увидел на полу свою мать.
И стала тьма.
***
Когда было по-настоящему нужно, паники не случилось.
Люди просто возвращались домой, открывали подъездную дверь, входили… И все.
Многоквартирный дом – это не развалюха на краю деревни. К нему подведено множество коммуникаций. В нем живет много людей; и немало просто приходит в гости или по работе.
И люди отвыкли удивляться. Но привыкли отворачиваться и делать вид, что ничего плохого не происходит, что все нормально, да и вообще может подростки шумят или может кто-то кино снимает. Зачем вмешиваться в то, что тебя не касается?
Бомжиха Света ходила по двору и голосила:
— Черт! Черт пришел! Люди, ловите его!
Старик Иван сидел на скамейке возле дома и качал головой, глядя на мечущуюся бабенку.
— Белочка! – философски рассудил он наконец, принявшись ворошить клюкой жухлые листья, — эй, милая! Как тебя! Успокойся, нет никаких чертей! Я точно знаю, что нет!
— Так вот же он! – заплывшее Светино лицо затряслось, заколыхалось, нижняя губа оттопырилась. Горячие слезы стекали по щекам и падали на землю, – Вот же он, деда!
— У меня однажды было такое. Давно… Я тогда старшего сына хоронил. Пил месяц… Или больше. А потом – разом! Все, не могу больше. День не пью, два не пью. А потом смотрю – полезли… Черти. С рогами.
— С рогами?..
— Ну! Как у оленей.
Черт невольно коснулся головы.
— И где ты, дед, таких видел? – спросил Нечистый.
— Знамо дело. В углу, над шкафом. Мелкие такие. На огурцы немножко похожие. Только с рогами.
Черта затрясло от смеха.
— Огурцы с оленьими рогами?
— Вот те крест!
— Да не надо, не надо… Давай только без этого.
Дед несколько секунд смотрел в одну точку, а потом словно очнулся.
—А кто говорил?
Бомжиха заголосила с новой силой, перекошенное ее лицо все меньше походило на человеческое. Черт хрюкнул, длинное рыло сморщилось, обнажая клыки. Дед, качая головой, засобирался домой – он только сейчас понял, что забыл взять с собой таблетки, а в груди как-то совсем нехорошо защемило, закололо, начало гореть.
Была золотая осень и Черт с удовольствием вдыхал пахнущий пожаром воздух. Гудели машины, слышались людские крики, сразу у нескольких случился в этот миг сердечный приступ. Как же давно он был этого лишен…
Деда Ивана он помнил. Он тогда, годы назад, был не дед, а вполне себе крепкий мужик, у которого было двое сыновей. Леша и Степа.
Леха умер по-глупому и совсем молодым. Есть много способов умереть; один хуже другого. А Лешка просто был хорошим парнем, который носил очки и поздно возвращался домой с учебы. Вечно задерживался… Черт его хорошо помнил, потому что Леха почти был его другом – они иногда разговаривали. И он никогда не смеялся над убогим. Никогда.
В гробу он выглядел почему-то старше, чем был, как-то строго. В толпе тогда проскакивали слова: "Ублюдки… Гопота… Все равно не найдут…". Иван все сидел возле сына, глядя на него сухими глазами. И молчал. А потом да, ушел в запой.
Черт был почти рад его видеть, насколько это вообще возможно. Но дни деда были сочтены.
Но не ради Ивана он здесь…
Черт вышел на середину двора. Мама хорошо постаралась, достала его. Но нужно было еще кое-что… Нечистый неторопливо нарисовал на земле Знак. Линии, прочерченные массивным копытом, зажглись зеленоватым светом. Черт стукнул ногой три раза – и три раза вздрогнула земля. Во всем районе завыли собаки, а птицы всполошено принялись метаться по небу. Сразу несколько человек в своих квартирах скончались.
Бомжиха Света кинулась наперерез Черту, хотела его толкнуть, но лишь поймала взгляд – в котором полыхало пламя Геенны и упала, окаменев.
А из Знака лезло Нечто.
А потом свет угас и Черт, радостно засмеявшись, поднял с земли посланца. Он выглядел как очень маленький хилый человек – лысый череп, пустые, бессмысленные глаза. Нечистый бережно понес его в подъезд.
— Не буди Лихо, пока оно тихо! – смеясь, сказал Черт, - Клянусь, скоро здесь начнут твориться интереснейшие дела, не чета предыдущим. Да, Лихо?
Человечек сонно моргнул.
— Ничего, скоро тебя разбудят, - успокоил Черт. – Тогда уж нарезвишься.
Мимо них, матерясь и гремя бутылками прошла толпа подростков. Черт проводил долгим взглядом и пламя Геенны блеснуло ярче.
— Совсем скоро.
Света подползла к лавочке и тихонько заплакала.
***
Лифт проехал до третьего этажа и остановился.
Ася и Юля разорвали поцелуй, от резкого толчка кабины разлилось чье-то пиво. Кнопка вызова диспетчера умерла – никакие нажатия на нее не действовали.
— Б****! – с чувством выругался Демид, – Где номер лифтера?
В кабине было темно, но кто-то включил фонарик на телефоне и подсветил информационную табличку. Номер там был, хотя цифры были очень размазанные.
— Ты звонишь?
— Сети нет!
— И меня.
— Б**, у нас тоже. Слышь, Демидос, проведем вписку прямо здесь.
Грохнул смех, восьмиклассники принялись стучать по стенам, радуясь приключению.
Лихо сонно моргал, глядя на двери лифта и прислушиваясь к творящейся там вакханалии. Дети… Просто дети… Плохо воспитанные, распущенные, но все же дети. Они могли бы повзрослеть и забыть все, что творили в юности, или наоборот гордится этим, радоваться тому, что не были лошками – ровно до того момента, когда их собственного ребенка кто-нибудь не изобьет до инвалидности. Все могло быть… Но в этот день, сегодня, линии жизни сходились в одну точку.
В лифте что-то творилось. Большая кабина вместила в себя сразу девять человек, они тесно стояли рядом друг с другом, все же стараясь не грохнуть пакеты со спиртным. Кто-то снова вернулся к поцелуям, кто-то стучал по стенам, кто-то начал пить. А у одного в кармане был нож.
За что можно убивать своих одноклассников? За издевательства? За травлю? Или может быть потому, что ты обдолбан до невменяемости и тебе показалось, что это очень хорошая идея – всех зарезать. А когда они воскреснут, сказать им: "Ну вы и пе****лы болотные! Орали как сученьки!". Они же должны воскреснуть…
В кабине раздались крики, сначала одиночные, потом они перешли в полный ужаса хоровой визг.
Глаза Лиха открылись шире, во рту показался хищный ряд мелких зубов.
— Хороши! – Черт затряс головой, длинное рыло поднялось кверху, — Крови этих засранцев тебе хватит?
— Мало, – ответил Лихо, – но я почти проснулся. Теперь хочу есть…
Черт махнул когтистой лапой и двери лифта открылись. Посреди кабины стоял парень и ошалело тряс головой. У его ног лежали мертвые тела; сам он был весь в крови.
— Иди сюда, – позвал Лихо.
Парень машинально шагнул к человечку, который теперь сам стоял на хилых ногах.
— Ты всех убил, знаешь?
— Они сейчас воскреснут… На хате респаун…
— Нет. Не воскреснут. Они умерли навсегда. Люди, вы стали чудными, всякие глупости вам приходится объяснять.
Парень провел рукой по лицу – остался густой красный след. Мальчишка. Ребенок почти.
Он заорал – сквозь пелену измененного сознания что-то начало доходить, пока смутно… Будто просыпаешься… Просыпаешься…
— Ничего, – сказал Лихо, – Иди сюда. Я тебе помогу.
Мальчик сделал шаг к монстру преисподней и тут же был проглочен.
***
Я лежала, вжавшись лицом в грязный пол и прислушивалась. Вдалеке раздавался страшный гул, кто-то кричал. Но здесь, по близости, вроде бы никого не было. Сейчас. Нужно бежать…
Едва я попыталась подняться, как меня вывернуло. Вонь горелой плоти. Господи… Господи помоги…
Но Он отвернулся.
Я все же с трудом села, прислонилась к стене, густо вымазанной кровью. Не важно… Плевать… Нужно выбраться… Только… Только… Нужно…
Подкатил еще один приступ тошноты, который, как ни странно, принес облегчение. В голове слегка прояснилось, насколько это вообще было возможно.
Так… Я просто возвращалась с работы… Просто шла по лестнице – лифт не работал… Шла… А потом…
Пустой желудок вновь свело судорогой и хотелось пить. Хоть бы глоток воды… Ничего… Нужно просто выбраться из подъезда… Там люди… Там всегда люди…
Да, я возвращалась с работы. И увидела на лестнице окровавленный труп. Мужчина, это был какой-то мужчина. Я закричала… Выронила сумку… Побежала назад. Но там, сзади… Это был коренастый человечек, я запомнила лишь его зубы – острые, как у пираньи. Он шагнул ко мне, широко раскрывая рот. Я побежала вверх.
До этого момента я ничего не знала про страх. И мои почки тоже.
Я не знаю, что случилось, но это меня спасло. Стены разъехались, подъезд стал огромным залом, по стенам которого было множество дверей. Я кинулась к первой попавшей. За ней были еще двери… И еще… И еще…
Всюду были мертвецы. Всюду были кровь и внутренности. И запах… Так не пахнет дерьмо, так не пахнет мертвечина. Я не знаю, что вообще может так пахнуть. Не знаю…
И крики. Повсюду кричали.
Нужно выйти… Выйти из подъезда…
Эта мысль стучала в висок и отдавала страшной болью. От этой мысли тошнило еще сильнее. Но знала, что она правильная. Нужно искать выход из этого Ада…
Я поползла вперед. Руки и ноги еле двигались, как ватные. От усталости. От страха. Может я сплю? Это очень страшный сон. Но просто сон. Я вся напряглась, пытаясь проснуться, и почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы. Нет…
Чудище идет за мной… Он догонит, совсем скоро догонит…
Мне захотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Так я и сделала.
***
Вокруг, сколько хватало взгляда, были свечи.
Я попыталась пошевелиться, но не смогла. Хотя руки… Руки все же двигались. Я дотронулась ладонью до лица и ощутила, как оно болит. Наверняка сплошной синяк…
Свечи, сколько же их здесь.
Я опустила взгляд и увидела, что сижу за столом, передо мной стояла тарелка с едой. Столовые приборы, салфетки… Кто-то даже поставил вазу с цветами. Гвоздики. Мои любимые розовые гвоздики.
— Я знал, что тебе понравится.
Я дернулась от страха всем телом и поняла, что привязана к стулу или креслу – я никак не могла понять, на чем сижу.
— Не бойся, я не причиню тебе вреда. Будь хорошей девочкой.
Голос говорившего доносился сбоку, а потом я увидела кто говорит. Несколько секунд я мучительно старалась вспомнить его имя. Но вместо этого вспомнила день его похорон.
— Узнала? – Сеня едва улыбнулся, а я поняла, что впервые слышу его голос. Он всегда молчал… Тогда. Я думала, что он немой.
Он стоял передо мной, как всегда одетый в свой старый нелепый костюм, отцовский, наверно. Когда он умер мне было 18 лет, но я хорошо запомнила тот день. Тогда впервые ко мне пришло странное чувство: страха, жалости, отвращения и вины. Вины. Сеню похоронили в этом же костюме, и я помню, как тогда на меня смотрела его старуха-мать. С какой ненавистью. Но я же не виновата…
— Ты и правда была не виновата, – согласился Сеня и со вздохом присел на стул рядом со мной, – Никто был не виноват. Ты уж прости маму, она тебе столько пакостила… Но ей было тяжело без меня. Не на ком было отыгрываться.
— Неужели… Оно того стоило? – я еле выдавила из себя эти слова, сердце бешено колотилось от страха.
— Без тебя я все равно не смог бы жить. Ты тогда стала для меня всем. Светом. Воздухом. Жизнью.
— Я была почти ребенком…
— Молодой девушкой, - поправил меня Сеня и слегка коснулся пальцами моего лица. Я отпрянула.
Он вздохнул, вроде кротко, но от этого вздоха во мне все задрожало. Господи, дай проснуться…
— Здесь до него далеко, – заметил Сеня небрежно, – это не его царство.
В ушах словно наяву звучал крики его матери – сколько раз я слышала их по ночам!
"Сука! Это из-за тебя он повесился! Из-за тебя! Я тебя убью, клянусь! Запомни, шалава, убью!".
Я узнала о его чувствах, когда он прислал мне письмо. Хотя я догадывалась, когда он смотрел на меня. Он часто сидел на лавочке перед подъездом и просто смотрел на прохожих. Взрослый мужик с блуждающим взглядом. Я жалела его… Пока не начала бояться. Про него шепотом говорили: "Дурачок… Мать родила его от брата…".
Я боялась, что он меня убьет. А еще больше стала бояться, когда Лешу зарезали. Как раз, когда мы хотели пожениться…
На секунду мне показалось, что Сеня исчез и на его месте сидит страшное чудовище с длинной звериной мордой… Показалось.
Сеня грустно улыбнулся:
— Мне пришлось долго ждать. Как и тебе.
— Я умерла?!
— Нет… Пока нет. Не бойся, я не стану тебя убивать. Теперь я сам снова живой и ничего такого не нужно. Я вернулся… И мы просто можем быть вместе.
— Сеня…
— Тише… Не переживай. Видишь, я приготовил ужин…
— Как-то нет аппетита.
—Ешь! – в голосе Сени зазвенела сталь.
Я посмотрела в тарелку. Что за…
— Это мама. Я ее приготовил.
— Что?..
— Она убила себя, чтобы открыть для меня дверь. Я решил, что тебе будет приятно. Все же она столько крови тебе попортила… Попробуй, это вкусно.
В глазах у меня потемнело, а в ушах загудели трубы. Судорога прошла по пищеводу, но блевать мне было уже нечем. Сеня пододвинул мне тарелку, а я бешено затрясла головой. И заорала.
— Жри, сука!
Он сгреб содержимое тарелки с ладонь и принялся размазывать мне по лицу. Я плотно сжала губы и как могла мотала головой.
— Жри!!!
Пальцы его удлинились, превратились в лапы с длинными когтями, лицо вытянулось в щетинистое рыло. Но я не сдавалась.
Глаза чудовища горели огнем.
Внутри меня поднялся крик. Я не разжимала губ, но была уверена, что Сеня тоже его услышал:
— Изыди! Исчезни!
Снова передо мной сидел мужчина в стареньком костюме не по размеру. Я, тяжело дыша, смотрела на него в упор и только сейчас заметила след от веревки на его шее.
Во мне проснулась какая-то древняя злость, которая поборола даже страх. Я взяла со стола салфетку и с омерзением вытерла лицо.
— Мы никогда не будем вместе, - это я почти прохрипела, – Ни в том мире, ни в этом. Слышишь, висельник? Никогда!
— Это мы еще посмотрим, – мужчина машинально провел рукой по шее, - Посмотрим, шалава!
— Скажи мне честно, - я посмотрела ему в глаза, — это ты убил Лешу?
Черт осклабился.
Ненависть заклокотала во мне страшной лавиной.
— Не думай, что сможешь со мной справиться, – голос Сени изменился, остался лишь гулкий вой Черта, – Ты ведь ни во что не веришь, даже в того, кого вечно поминаешь всуе!
— Когда ты стал таким?
— Как-как?
— Когда ты стал бесом? Ты родился таким?
Черт съежился и снова принял вид человека. Посмотрел на меня исподлобья и сказал медленно:
— Это прорастало не сразу. Когда меня избили во втором классе… Знаешь, они узнали, что я ссался по ночам и за это избили. Старшаки… И после этого я еще и сраться начал. Когда не понимал, что мне говорят другие люди и за это меня били и дразнили, кричали на меня. Когда мать заперла меня на сутки в кладовке, а потом тыкала носом в дерьмо, которое я там оставил. Когда про меня распускали слухи, что я собак ****… Знаешь, всего этого было очень много. Про себя они говорили – мы то нормальные… Слышишь? Они – нормальные… А я – урод. Ублюдок. А ты жалела меня. Тебя я тоже был противен. Но ты жалела… А теперь я вернулся, ради тебя. Мать так хотела, чтобы я вернулся. Она знала, что я продал душу и добавила еще и свою. Эта старая карга все же меня любила, хоть и заставляла все это…
— Что?
— Вам, чистеньким девочкам, этого не понять. У вас своя прекрасная жизнь, в которой вы счастливые выходите замуж и рожаете своим мужьям, пока матка не треснет.
Я не стала говорить, что мне уже почти 40 и что детей у меня не может быть никогда. Он это и так знал.
— Отпусти меня.
— Даже не мечтай.
Ненависть бурлила во мне и наконец нашла выход. В крике.
Я вопила, уже зная, что после такого вряд ли смогу говорить. Мои связки напряглись донельзя, я вся отдалась этому крику. И Черт сделал шаг назад. Мой крик оборвался.
— В тебе есть сила, я знал, я знал! – зашептал он горячо, пятясь назад, – мы будем вместе! Просто отдай свою душу Господину, и твоя сила умножиться в сотни, в тысячи раз!
Я медленно покачала головой, чувствуя: путы, что держали меня, исчезли.
— Любимая, я предлагаю тебе пари: если сможешь выйти из Ада живой – я навсегда отстану. Ну, а если… Тебя убьют… Или ты попросишь моей помощи… Тогда станешь моей навечно.
Мы молча протянули друг другу руки и скрепили спор.
Я встала из-за стола и пошла к двери, к тому месту, где она должна была быть. Но ее не было. Свечи начали гаснуть одна за одной, и я осталась в темноте. Ото всюду загрохотал смех Черта.
Я отдала свой голос, но взамен ко мне кое-что пришло. Подойдя к стене, я принялась ее ощупывать и нашла, что хотела. Положила ладонь на холодный камень, закрыла глаза. На долю секунды, я увидела, что стою возле своей квартиры, в подъезде, слышу голоса обычных людей и вой сирены. Но все пропало и снова была в каменном мешке, с Чертом.
Ненависть. Моя ненависть сильнее его.
Стена задрожала и обрушилась. Я вошла в лабиринт.
