В Чаколе тихо. Слишком тихо. Сердце красивой и богатой деревни, точки схода некогда многолюдного сельского «куста» по средней Пинеге, как у тысяч русских деревень, бьется с перебоями. Нет работы, сгорела школа, закрыт фельдшерский пункт. И когда кажется, что конец неминуем, на пути надвигающейся пустоты встают трое. Мария, Анна, Екатерина. Потому что не может исчезнуть деревня, где похоронена великая русская сказительница, где открыт уникальный музей и где спасен храм.
Текст: Екатерина Жирицкая, фото: Андрей Семашко
Лодка мягко упирается в песчаное дно. Позади – обрывистые красные глиняные берега, заброшенные деревни на высоких кручах, длинные речные косы. Четыре часа по широким просторам Пинеги, и мы в Чаколе. Самый короткий путь сюда – по воде.
По одной из версий, «Чакола» на финно-угорском значит «грибное место». Жила здесь когда-то чудь белоглазая, оставившая после себя вдоль Пинеги десятки названий – Пиринемь, Нюхча, Веркола, Кеврола. Потом с низовий Пинеги сюда добрались новгородцы, и тогда появились новые имена: Веегора, Шотова Гора, Кусогора… Или как вымершая, глядящая на солнце и на Чаколу из-за реки Водогора.
Первое письменное упоминание Чаколы относится к 1471 году. В грамоте говорится, что новгородцы отказываются от этой земли в пользу Московского княжества. Сколько веков до этого жили тут люди, не знает никто, но в светлом чакольском песочке за деревней, там, где начинается сосновый борок, местные до сих пор находят медные чудские колечки. А если пойти в сосновый бор, густо заросший черникой и белым мхом, то выйдешь к кладбищу. Говорят, когда-то оно начиналось сразу за церковью, но за много веков его старая часть стерлась, заросла деревней, и осталась вот эта, более молодая, уже тоже скрытая лесом.
В Чаколу – единственную на всю округу имевшую приход – умерших свозили со всех окрестных деревень. Если, не дай бог, распутица и река еще не встала плотным льдом или, напротив, не очистилась от него окончательно, гробы складывали по берегам в сараи. А потом, когда позволяла успокоившаяся вода, клали в лодку и везли к последнему пристанищу в Чаколу – отпевать и хоронить.
Сегодня над замшелыми кладбищенскими плитами возвышается другой памятник – черная раскрытая книга.
…Надежда Андрияновна Глухарева, директор Музея Марии Кривополеновой, сыплет рядом крестом пшено – пусть прилетят птицы – и рассказывает: под этой плитой никто не лежит. Когда вспомнили о Махонькиной могиле, она уже затерялась. Нищенский деревянный крест – тот самый, доска с которого теперь хранится в краеведческом музее Пинеги, – валялся рядом. Вот и все, что осталось от могилы великой русской сказительницы, вечной странницы Махоньки – Марии Дмитриевны Кривополеновой.
МАХОНЬКА
«Десятое декабря 1915 года. В большой, переполненной до отказа зале Архангельского торгово-промышленного собрания на эстраде маленькая беззубая сморщенная старушка в синем крашенинном костыче (сарафане. – Прим. ред.). Белые рукава с крупными черными горошинами. Повойник, поверх которого пестрый, завязанный узлом у подбородка платок. Отрывисто, словно подбрасывая на руке веселые самоцветные камешки, старушка поет <…> Она поет просто, с лукавым удивлением и радостной убежденностью, словно сама сейчас видит, как плывут по синему морю жернова, как на горе «корова белку лает», а степенный гуляка таракан, прогулявший сорок лет да все за печью, вдруг вышел себя показать да на людей посмотреть к печному столбу и, увидав в лохани воду, спрашивает: «А не то ли, братцы, все синё море?» <…> И вот уже весь зал гудит и вторит ей». Так описывает архангельская газета «Северное утро» концерт Марии Дмитриевны Кривополеновой, который она дала землякам, возвращаясь из Москвы на Пинежье. Гениальная нищенка, обласканная столицами, шла на родину.
Мария Дмитриевна Кривополенова, Махонька, как прозвали ее – маленькую, легонькую, сухонькую – земляки, была одной из самых великих и точно самой яркой, выразительной и артистичной из последнего поколения сказителей стáрин. «Русский Север – <…> последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере. И закат этот был великолепен» – так определит место Марии Дмитриевны в русской культуре архангельский писатель Борис Шергин. Исполнители былин называются сказителями, и это верное название, вторит ему известная собирательница фольклора Ольга Озаровская: в исполнении былин чрезвычайно важно умение выразительно «сказывать». Мария Дмитриевна Кривополенова пленила всех своим «драматическим талантом» – мимикой, искусством менять тембр голоса в зависимости от развития содержания: «Вся она во власти своих образов, и от полноты переживания ей мало былинного текста», – отмечает Озаровская, которой не раз приходилось наблюдать выступления Марии Дмитриевны. «Все зримо, каждый жест идет в ряд со словом. Голос ее поражал глубиной, силой и музыкальностью, было в нем что-то от органа. Это голос большой певицы. Интонации у нее тонкие, иногда только намек, но есть и выразительный акцент, и выдержанная, многозначительная пауза», – напишет о Махоньке в своих воспоминаниях выдающийся архангельский ученый, а в ту пору слушательница Бестужевских курсов Ксения Гемп. Знала Мария Кривополенова наизусть более 60 старин и рассказывала их, ни разу не исказив канон.
Природу главного дара Махони – ее умения чувствовать жизнь – до конца своих дней будет пытаться разгадать уроженец Пинежья, русский писатель Федор Абрамов. «Эта маленькая глазастая старушонка была самым загадочным, самым удивительным существом на Земле. Всего-навсего в ней было напихано, от всех взято: от взрослого и от ребенка, от праведницы и от скомороха, от вечной бродяги-странницы и от вéщей, все понимающей старушки, какую только и можно встретить в сказках. <…> Есть, есть чудеса на свете. А раз есть чудеса, есть и люди, которые их творят», – напишет Абрамов в незаконченном романе «Чистая книга», которому отводил главное место в своем творчестве. А Махоня должна была стать одной из его главных героинь.
Работая над книгой, Федор Александрович поговорил со множеством земляков Махоньки, что позволило сохранить и донести до нас ее образ. В отличие от многих других талантливых сказителей русских былин, чьих имен и судеб мы уже никогда не узнаем, облик Кривополеновой, ее манера исполнения и мироощущение были сохранены для истории воспоминаниями образованных людей, которых она очаровала неординарностью. Махонька – случайно извлеченный на свет, пойманный трубой фонографа, вспышкой фотоаппарата осколок старой Руси.
Формальная биография Марии Дмитриевны Кривополеновой умещается в несколько строчек. Родилась 31 марта 1843 года в деревне Усть-Ёжуге. Нищее детство, неудачное замужество в соседней Шотогорке, разоренный дом, одна с дочкой на руках идет зимой пешком из Вологды, десятилетия бродяжничества по окрестным деревням, почти в 60 – встреча с фольклористом Александром Григорьевым, первая запись на фонограф. Григорьев уже тогда отметит ее дар: «По знанию старин Марья является первой среди опрошенных мною по реке Пинеге. Старины она знает хорошо («истово»), поет она быстрым распевом духовных стихов, энергично, отрывисто, с резкими ударениями». После встречи с Григорьевым будут еще пятнадцать лет забвения и бродяжничества. И только тогда, когда ей исполнится 71 год, произойдет событие, круто изменившее ее жизнь.
«ПО КУСОЧКИ»
Дочь Марьи вышла замуж в соседнюю деревню Кусогору, с детьми жила впроголодь. На старости лет Махоня по-прежнему ходит по деревням, собирает кусочки: «Белые, теплые внучатам снесет, черные высушит и сухарьки в лавочку продаст (там их для скота покупают)». Дочь посылает мать в город Пинегу: «Там хорошо подают». Та возражает: «Лучше в Архангельско поеду. Там знакомци есть. Хоть и дальше ехать, да уж знаю куда». Поехала вниз по Пинеге. Ветер загнал пароход на мель. Пока сидели на мели, бабушка съела весь свой хлеб. Вышла на берег: «Пойду-ка в соседнюю деревню – в Великий Двор».
Какой ангел заступился в этот миг за Махоню? Но только в то время у своей подруги Прасковьи гостила в Великом Дворе известная фольклористка Ольга Озаровская. Сын хозяйки заметил под окном старенькую нищенку. Пожалев ее, попросил у матери денег, чтобы подать старушке. Решив отблагодарить за дар, нищенка спела несколько былин. «И вышло счастье. Для нас обеих. <…> когда рассыпала она <…> свой старинный словесный жемчуг, ясно увидели мы, что перед нами настоящая артистка», – вспоминала Ольга Озаровская эту встречу.
Идет 1915 год. Два года в жизни Махоньки будут полны невиданной славы и почета. 63 концерта в Москве и Петербурге, на Украине, Северном Кавказе. Всюду полные залы. «По земле не ходила, на руках носили», – рассказывала Марья. Медаль Русского Географического общества, внимание художников и скульпторов. Ото всех сбежала – обратно, в Кусогору. Раздала все деньги и подарки и снова, гонимая нуждой и жаждой делиться своими старинами, пошла «по кусочки».
Через шесть лет будет еще один триумф, теперь уже в советской России. Снова полные залы, академическая пенсия, выделенная Луначарским. Обещанная квартира с секретарем в Москве. И снова она выберет Пинегу. Сиротскую долю, вечную дорогу. Людей, которые платят ей добрым словом и кусочками хлеба за то, что она уводит их с этой земли то в палаты Владимира Красно Солнышко, то в лесные чертоги к говорящим медведенькам, лисонькам и заюшкам…
И хотя, по словам очевидцев, умерла она на руках у родни, молва упорно не желает соглашаться с тем, что сказочная старушка вот так вот просто взяла и покинула исхоженную ею вдоль и поперек пинежскую землю. Нет, утверждает миф, заморозила ее, 81-летнюю, насмерть белая вьюга. И, безуспешно пытаясь отогреться на печке в чужом доме, она будет продолжать делать то, что делала всю жизнь. Рассказывать старины. Говорить с очарованными ею людьми голосом прошлого, который все забыли, а она – помнит.
«Даже нищенствуя, Махонька не кусочки собирала, радость. Чтобы потом снова ее разнести людям. Ворохом вывалить»… Далась-таки Федору Александровичу Абрамову главная Марьина загадка.
У НИХ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ
…Из детства Анна острее всего помнит запах сухой травы. В сельских магазинах в 1990-е было пусто, в колхозе зарплату выдавали мукой, и мама все время пекла шанежки: поутру вся полка большого комода на кухне была забита восходящими на дрожжах пирожками. Летом шанежки складывали в большую корзину, отец заводил трактор, прицеплял тележку и – айда, семья, на покос. «Детство в деревне – это очень много работы», – прочно усвоила Аня. С 8 лет на детях оставался дом, с 10 они работали на всех сельских работах наравне со взрослыми. День на покосе, чтобы в награду под вечер забраться с братьями-сестрами на самый верх душистой – «казалось, с двухэтажный дом!» – копны сена и с высоты гордо смотреть на проплывающую мимо родную деревню.
Это сейчас Анна Злотко – известный в Архангельске дизайнер. «А тогда другой жизни я не знала, – говорит она. – До 14 лет дальше райцентра не выезжала. Да и не хотелось. Была уверена – отучусь на учителя и вернусь домой, по маминым стопам, в родную школу». Поступила в Архангельский технический университет, каждое лето приезжала домой к родителям. А потом – на ее глазах – наступил перелом. «Я видела, как с каждым годом деревня пустеет». Молодежи оставалось все меньше. Все ровесники Анны уехали. В Чаколе перестали рождаться дети. «Иду по деревне, а у меня слезы на глаза наворачиваются от тишины. Я же помню Чаколу другой – полной радостного детского крика. Последние тридцать лет в Чаколе всё только закрывали. И я поняла: если мы не начнем здесь что-то открывать снова, наши родители будут последним поколением деревни».
И тогда на помощь навсегда приютившей ее Чаколе пришла Махонька. Мама Ани, библиотекарь ныне закрытой чакольской школы, Надежда Андрияновна Глухарева, всю жизнь водила интересующихся гостей на могилу к Марии Кривополеновой. Рассказывала о ней. Но северными ледяными зимами по сугробам не нагуляешься. Всегда хотелось где-то собраться, обогреться, продолжить разговор за чашкой чая. Да и Мария Дмитриевна заслуживала большей памяти, чем одинокий памятник на местном кладбище. И тогда дочь и мать решили: будем делать нашей Махоньке музей. Да не просто музей, а культурный центр, чтобы и гостевой дом, и резиденция для художников, и конференц-зал для исследователей.
Администрация поселения выделила им заброшенное здание сельской библиотеки, носящей, по иронии судьбы, имя Кривополеновой. Они обратились за помощью к руководителю НКО «Открытая идея» Светлане Пачиной, написали заявку на президентский грант и выиграли его. Вскрыли в библиотеке полы и ужаснулись: косметический ремонт, на который был рассчитан грант, не предполагал замену сгнивших венцов – нижних бревен, держащих весь сруб. И тогда, как когда-то на сенокос, на ремонт дома вышла вся семья. Начали сами, ну а потом и строительная бригада из местных подтянулась. К началу весны, пока не начался ледоход (строительный лес в Чаколу по-прежнему возят по зимнику, замерзшей реке, а не по дороге. – Прим. авт.), обновленный «Марьин дом» сиял чистотой. Построенный в стиле экоминимализма и внутри похожий больше на «Зеленую школу» московского парка Горького, чем на традиционный сельский музей, «Марьин дом» надежно хранит Махонькину память. Что из мемориальных вещей могло остаться через век от нищенки, у которой и дома-то своего не было? Фотографии. Традиционная для того времени одежда. Прижизненные издания старин. А еще, когда сносили дом, где встретила свой смертный час Махоня, Надежда Андрияновна и Аня спасли подлинные вещи. Дверь, которую она открывала и закрывала, окно, через которое она смотрела на дорогу, сундук, вешалка. Все остальное сделает Марьин голос и сила слушательского воображения.
«Аня, стал ли «Марьин дом», как вы задумывали, деревенским центром притяжения?» – спрашиваю я. Да, все сюда идут, отвечает она. Заезжие художницы останавливаются, чтобы рисовать деревню и делать выставки, пожилые чаколянки собираются на чай, молодежь летними вечерами не сгонишь с новомодных качелей у музея, приезжающие к бабушкам дети налепили кучу Махонек и устроили выставку. Анин односельчанин, бывший чакольский ветеринар и главный местный волонтер Алексей Заварзин, говорит, гордится тем, что строил «Марьин дом»: «Приятно после себя хорошо сделанное дело оставить». «Махонька была такая неубиваемая, неунывающая, она так любила жизнь. Значит, у нас все получится», – верит Анна.
ЧТОБЫ БЫЛО, КУДА ВЕРНУТЬСЯ
«Видите, здесь проходит естественным рвом один овраг, с той стороны – другой, а русло Пинеги еще в начале ХХ века шло прямо под высоким берегом Чаколы. В такой естественной крепости и возникло городище, самая старая часть деревни – Городок, как у нас его сейчас называют», – рассказывает Катя, пока мы взбираемся по крутому подъему к темнеющим на пригорке домам. Если Анна Злотко хранит историю Чаколы в вещах, то Екатерина Сухотская – в слове. Экономист по образованию, главный бухгалтер по профессии, петербурженка Катя – создатель главного краеведческого ресурса Пинежья, сайта «Пинежье.инфо».
Ее девичья фамилия Исакова, а прадед был Чащин, объясняет Катя. Исаковы и Чащины жили на Пинеге с XV века. И почти все друг другу – далекая родня: «Если поискать, и в Веегоре найдешь родственников, и в Кусогоре, и внизу по течению». А ее прадедушка носил две фамилии сразу. Сначала был Чащиным. Потом женился, но не привел невесту к себе в дом, а сам пришел жить в ее семью. Однако на Севере было правило: раз сам не строил дом, перебрался к жене, где уже живет родительская семья, будь добр взять ее фамилию. Свою фамилию забываешь. Так и ее прадедушке пришлось отказаться от своей фамилии, рассказывает Катя. Все его дети, вместо того чтобы быть Чащиными, стали Исаковыми. Даже когда дед уходил на войну, его записали как Исакова, хотя до 20 лет он жил под фамилией Чащин. Так, Исаковым, и пропал без вести.
Катя – один из главных чакольских человеческих моторов. Она организовала первый в Чаколе экологический субботник, когда вышедшая на улицу вся деревня вычистила от пластикового мусора окрестный лес. Она ввела моду на сбор использованных батареек и регулярно вывозит на утилизацию заполненный контейнер, который стоит теперь в местном сельпо. Она привезла в Чаколу волонтеров фонда «Общее дело», который по всему Русскому Северу спасает от разрушения деревянные храмы (см.: «Русский мир.ru», №6 за 2014 год, статья «Общее дело». – Прим. ред.). Четыре года волонтерской работы – и церковь Великомученицы Екатерины, та самая, где сначала крестили, а потом отпевали Марию Дмитриевну Кривополенову, уцелела. Сегодня в Екатерининской церкви вновь слышны молитвы. «Памятник архитектуры. Охраняется государством», – сообщает доска на стене.
А еще Катя Сухотская помогла вернуть в человеческую память Ламбасскую пустынь.
О Ламбасской пустыни Катя узнала, когда начала заниматься историей своей семьи и своего края. Архивы утверждали: в лесу, куда она привыкла ходить за грибами, когда-то был монастырь. В XVII веке в 4 километрах от Чаколы, на крутом берегу Пинеги, некий старец Христофор основал обитель. Позже Ламбасская пустынь потеряла статус монастыря, но сохранила две приходские церкви.
«Папа, где пустынь?» – допытывалась она у отца. «Не было тут никакого монастыря. Коммуна в лесу после революции была, а монастырь – нет. Только вот помню, – вдруг добавил он, – бабушка место на лугу за холмом, где коммуна была, «под Спасом» называла». Вновь погрузившись в архивы, Катя выяснила, что один из соборов пустыни носил название Спасского и именно на церковный праздник Спаса у стен монастыря проходили ярмарки.
Повез Катю отец «к Спасу», и на месте бывшей коммуны, в архангельской тайге, нашли они заросшие мхом развалины. Потом вместе с волонтерами «Общего дела» отыскали в деревне Матвера Александра Денисова – мастера, который резал кресты. И следующим летом там, где когда-то стоял монастырь, возвышался поклонный крест.
«Думаю, это – возвращение долга. Все поколения моей семьи жили на этой земле. Я первая, кто бросил Чаколу. С XV века – первый отрезанный ломоть», – признается Екатерина. Но сегодня бежавшие в города 30-летние возвращаются на Пинегу. Без работы, школы, больницы – не в состоянии здесь жить, как жили их родители раньше. Но и бросать эту землю не хотят. Катя видит, как растет интерес к ее сайту, как пинежане, осевшие в городах, жадно ловят новости со своей малой родины. Вместе с интересом ее читателей к родной земле растет и их желание что-то здесь изменить, считает Екатерина. В последнее время «городские» чаколяне активно выкупают родительские «гнезда», которые они продавали в 1990-е: «У нас в деревне больше не осталось брошенных, бесхозных домов».
Цель ее сайта, говорит Катя, напоминание: ты – человек, который может гордиться своей землей. Твои предки – сильные, отважные люди. Поэтому, может быть, надо приехать и восстановить отчий дом, чтобы, если решишься, было, куда вернуться. «Конечно, сейчас это утопия. Но говорят, мысль материальна. Если о чем-то очень сильно думаешь, это получится», – надеется Катя.
***
…Мы уплываем обратно, за реку. Лодочник Сергей перевозит нас на тот берег, где начинаются хоть какие-то проезжие дороги и дальше – понятная городская жизнь. Деревянная чудская Чакола, как распластавшийся у кромки леса корабль, остается привязанной к своему пинежскому причалу – тремя прочными нитями, тремя стойкими характерами, тремя яркими судьбами. Марией, Анной, Екатериной.
