Особняк был нескромный – аж в три этажа. О стиле говорить не приходилось, потому что на момент строительства заказчика интересовала лишь быстрота постройки: чтобы государство (маловероятно, но все же) или нехорошие друзья-конкуренты (что куда более вероятно) не успели отобрать честно наворованные деньги, или, еще хуже, спровадить его в мир иной. Он, собственно, так и сказал тогда архитектору: «Ты эта, братан… За пару месяцев мне тут покрасивее сделай. Этажа в три, в четыре. Баблом не обижу». Архитектор получил аванс, обслюнявил пальцы по самое запястье, пересчитывая деньги (три раза, чтобы убедиться, что не ошибся), и понял, что – к черту эстетику, к черту искусство! Финансы нужно осваивать. И ровно через пару месяцев на указанном месте выросло трехэтажное нечто из красного кирпича. Странная помесь ампира и готики, которая, однако, ничуть не смутила новоявленного владельца – тем более что это был первый частный трехэтажный особняк на пятьдесят километров в округе.
Потом случилась попытка облагородить прилегающую территорию. Ландшафтный дизайнер, судя по всему, в раннем детстве подвергся атаке стаи дятлов, жестоко издолбивших ему мозг, но и в этом случае заказчик не выказал излишней придирчивости. Все та же спешка с целью успеть прожить наворованное не давала ему делать это качественно. И поклеванный дятлами ландшафтный дизайнер наклепал восемь дорожек-радиусов (шесть из которых вели в никуда), поставил пять открытых павильонов-беседок (к трем из которых было невозможно пробиться сквозь декоративные, но крайне густые заросли), и зачем-то установил на участке в хаотичном беспорядке шесть статуй, среди которых были копии Давида, Девушки с веслом и даже Пионера-горниста, который напоминал дизайнеру о босоногом детстве и пионерлагере, а больше никому ни о чем не напоминал, потому что на пионера-горниста был непохож совершенно, зато шортами походил на англичанина-колонизатора в Африке, правда, почему-то, с мухомором (вместо горна) во рту.
Заказчика, напомним, эстетическая сторона вопроса волновала слабо. Он принял работу дизайнера-идиота, отвалив за нее не меньше денег, чем архитектору – за постройку особняка. Потом меньше, чем в неделю, обнес все это великолепие глухим двухметровым забором – и отправился в ресторан отмечать новоселье. Там, у самых дверей (он даже успел подержаться за ручку) его и прихлопнул киллер. Одним-единственным выстрелом, прямо в затылок. Концов, как водится, не нашли.
Безутешная вдова, которой в наследство досталось что-то около 30 миллионов в долларовом эквиваленте, быстро и по дешевке распродала все активы покойного (включая особняк), и отправилась доживать свой вдовий век на Французскую Ривьеру. Поскольку вдове не было еще и 25, то вдовий век грозил затянуться. Впрочем, при хороших деньгах это было даже приятно. На беду, ума у вдовы оказалось даже меньше, чем у претерпевшего от дятлов дизайнера, и уже через неделю она умудрилась спутаться (прямо на пляже) с местным жиголо-альфонсом сомнительного происхождения. Жиголо отличался излишне смуглой кожей, длинной писькой и ненавистью к дензнакам. Как только они оказывались в пределах досягаемости, жиголо стремился отделаться от них любыми возможными способами: наркотики – значит, наркотики; казино – значит, казино. Да мало ли, что может придумать человек, одержимый истинной страстью? Неумная вдова своего неуемного трахаля поддерживала во всем, тем более что предлагаемые способы борьбы с дензнаками казались ей (и, собственно, были таковыми) очень занятными, приятными и веселыми. И вот: ночью, упоровшись дорогой наркотой, он тыкал в нее своей длинной писькой, днем они шли в казино или катались на собственной яхте (опять же не без тыканья), вечером устраивали развратную вечеринку, и так – день за днем, месяц за месяцем. Считать вдова умела только до пяти (именно столько пальцев было у нее на правой руке), поэтому о деньгах не беспокоилась. И ровно через пять лет оказалось, что яхту отняли за долги, в казино их больше не пускают (даже требуют чего-то там вернуть), и даже косяк дешевой травки купить не на что. Жиголо, потеребив сексуальный подбородок, сдал вдову в местный бордель для руссо-туристо. Вдове было уже под тридцать, и последние пять лет не лучшим образом сказались на ее внешности, тем не менее мамка (в виде толстого пятидесятилетнего итальянца с бородой) отвалила жиголо за живой товар двести баксов, после чего трахаль вернулся на свой родной пляж. Там у него, правда, не заладилось: пятилетка активной наркоты сделала его длинную письку тонкой и вялой, а одних только пальцев с языком не каждой леди хватало. И через три месяца полуголодного пляжного существования жиголо внезапно исчез с приморского пейзажа – проявившись на автомойке, где в руках у него все так же привычно был длинный и гибкий, но уже резиновый, а не кожаный, шланг… А что вдова? А она, минут 15 повозмущавшись для приличия, успешно трудилась на ниве интим-услуг еще три с лишним года, пока не завернула ласты от передоза дешевым героином – вместе с 16-летним сыном какого-то знакомого (по мужу - то есть, еще до вдовства) банкира. Этого самого сына она тискала в припадке нежности, когда тому было шесть лет. Тискала она его и десять лет спустя. Так их и нашли в одиноком горном шале – тискающихся, очень мертвых и абсолютно голых. Какой-то глупый барыга недоразбавил «хмурого», а пара по привычке ширнулась полной дозой. В последний раз.
Впрочем, все это лирика. Морали в ней нет никакой. Вдова, как и ее жиголо, как и сын банкира нас интересуют постольку-поскольку, а лучше сказать – не интересуют вовсе. Наш объект – Сергей Ильич Маховиков, человек, в свое время купивший у глупой вдовы вышеописанный особняк. С.И. Маховиков, а попросту Бык, являл собою тело под два метра ростом 130-киллограммового веса, 45-летней выдержки, увенчанное жестким бобриком изначально черных, но теперь уже изрядно седеющих волос.
Когда-то Сергей Ильич беспредельно бандитствовал в компании таких же, как он, отморозков. Но с тех пор немало воды утекло, и отморозки, нечаянно уцелевшие в кровавой кутерьме лихого десятилетия, остепенились. Каждый, правда, по-своему, но кто и каким способом – о том ниже. Что же касается господина Маховикова, он же Бык, то этот стал владельцем заводов, газет, пароходов, а также нефтяных вышек и миллиарда с лишним долларов США.
Положа руку на сердце, особняк этот, при всей его нескромности, для Быка стал маловат – в моральном плане. Но избавляться от него хозяин не спешил – хранил, как реликвию, как свое первое по-настоящему стоящее приобретение. И даже в честь 20-летия основания собственной (правда, с изрядным долевым участием тех самых своих старых подельников) промышленно-финансовой империи решил закатить званый ужин с народными гуляньями именно на территории означенного особняка. С приглашением нужных людей, само собой. А таковых набралось, ни много, ни мало, под три сотни. Поздний вечер, галстуки-бабочки, луна и звезды, дамы в изящных платьюшках… Все, как в лучших домах Лондона, как говорится.
В заинтересовавший нас момент Сергей Ильич беседовал с другом юности, одним из тех самых отморозков, речь о коих велась выше. Друга звали… Неважно, как его звали, ибо в нашем повествовании он будет проходить исключительно под своим давним позывным – невзрачным, но прилипшим намертво. А позывной был – Мутя.
Сам Мутя едва доставал Быку до подбородка, был сухощав (но не субтилен) и лыс, как футбольный мячик. На носу его не без вызова поблескивали очки в дорогой оправе, да и костюм, в который он изволил облачиться, сидел на нем лучше, чем дорогущий прикид – на собеседнике. Тяжеловесный, мясистый Бык умудрился наделать складок даже на ткани, которая неким известным кутюрье позиционировалась, как немнущаяся.
- Ну чо, Бык, долго еще? – развязно спросил Мутя, внося непередаваемый диссонанс между собственным видом и манерой держаться. – Душа праздника требует. А кишка – хавки.
- Без Василисы начинать не будем, - сытым, утробным голосом отрезал Бык.
- Да кто он такой? – с ноткой презрения отрезал Мутя. – Кем был, тем и остался. А мы с тобой в люди выбились. Я – вон, целый депутат Госдумы.
Это была истинная правда. По партийным спискам Мутя заполучил депутатскую неприкосновенность и место в известном органе государственной власти, и считал себя не менее уважаемым человеком, чем Бык. Василиса же… Ах, да. Василиса, он же Василий Степанович Герончик, был третьим из славной когорты отморозков, давшей путевку в жизнь Быку и Муте (и не давшей еще доброму десятку их подельников, легших во сыру землю в те самые лихие девяностые). Сын уголовника, Василиса, в отличие от своих соратников, с криминальной дорожки сходить изначально не собирался – и, надо отдать ему должное, к успеху-таки пришел. Если, конечно, это можно считать успехом. Впрочем, Василиса считал именно так, а на мнение остальных ему было плевать. Так что Мутя был не совсем прав утверждая, что Василиса кем был, тем и остался. И, как будет видно из дальнейшего, даже сам Мутя, может, и подсознательно, осознавал во неправоту.
Бык же, в очередной раз услышав похвальбу Мути относительно своего депутатства, лишь поморщился и процедил:
- Ага. Мы все тобой гордимся.
Но Мутя то ли не улавливал нюансов, то ли все, что касалось его лично, воспринимал исключительно всерьез, а потому самодовольства не растерял.
- А ты чо в депутаты не хочешь? – спросил он. – Боишься, что не потянешь?
- А нахера мне этот геморрой, Мутя? – Бык снисходительно, словно на ребенка, посмотрел на депутата. – Я себе таких, как ты, уже 15 штук приобрел. Пока хватает.
Такое заявление внезапно задело Мутю за живое. Настолько, что он побледнел лицом, и, хоть и не без труда, выдавил сквозь зубы:
- Меня-то не так просто купить!
- Да ты чо, братан? – Быка позабавила реакция собеседника, и он изобразил удивление. – Те – шестерки, а ты – друган. Друганы не покупаются, они просто рядом, когда нужно.
Мутя с готовностью купился на этот грубый подхалимаж, просветлел ликом и взбодрился голосом
- Все-таки, будем ждать Василису? – уточнил он.
- Будем.
Бык слегка, чтоб не зашибить, хлопнул товарища по плечу и, решив, что здесь больше говорить не о чем, с прищуром и не без гордости осмотрел толпу приглашенных. Толпа была трезва, а потому скучала, вытаптывая ландшафтный дизайн, который уже давно следовало вытоптать, а лучше – совсем залить напалмом. Бык понял, что еще десять минут такого времяпрепровождения – и у гостей останутся не самые приятные воспоминания об этом празднике. И Бык начал действовать.
- Господа, господа, господа! – он пошел к гостям, привлекая к себе внимание громкими хлопками над головой. – Минуточку внимания. Произошла небольшая заминка. Мы, юбиляры, ждем очень дорогого для нас человека. Сегодня он в одиночку продолжает дело, которому мы посвятили юность. Так что переход в банкетный зал временно откладывается. Но я постараюсь компенсировать это неудобство. Федя! – он щелкнул пальцами, вызывая распорядителя, и распорядитель тут же материализовался из отсыревшего ночного воздуха. – Распорядись, чтобы гостям подавали спиртное и легкие закуски. У официантов оплата почасовая, нечего им без дела простаивать, - в этом месте Бык позволил себе легкий смешок. – И еще, Федя! – крикнул он вдогон распорядителю, который, в порыве послушания, уже мчался распоряжаться. – Пусть оркестр тоже переберется на свежий воздух!
Мутя, сперва двинувшийся было за Быком, остановился, прослушал начало речи – и скрылся в неизвестном направлении (есть основания полагать, что он раньше прочих решил добраться до богатых залежей спиртного, причем, прямо в банкетном зале; согласно его рассуждениям, как ближайший соратник хозяина вечеринки, он-таки имел на это право).
Не успел Бык завершить речь, как у него снова появилась компания.
Она состояла: из средних лет молодящейся дамы (крашеной блондинки с упругим телом), звавшейся Кларою Александровной Компанеец, и двух ее дочерей, нажитых единолично, без мужа или сожителя, и даже неизвестно от кого (Клара Александровна вообще предпочитала все делать единолично, потому что страсть как не любила делиться). Старшей, Ангелине, недавно исполнилось 19, она была стройна станом, но с явным намеком на будущую полноту, что выражалось в более пухлых, чем следовало бы, бедрах, и большой груди. Кавалеров это, впрочем, не отпугивало – по молодости лет все составляющие Ангелиночку детали выглядели очень привлекательно, а что будет на их месте через 10 лет – ну, кому это интересно? Кавалеры брали здесь и сейчас, в будущее они не заглядывали.
Вторую дочь Клары Александровны оригинальнейшим образом звали Анжеликой, и было ей 18 лет. Иными словами, некогда Клара поставила перед собой задачу: обзавестись потомством, решила ее чуть более, чем в год, после чего посвятила себя решению каких-то иных вопросов. Это говорит о том, что натурою она была целеустремленною и решительною.
От сестры своей Анжелика отличалась: во-первых, чертами лица, в которых проскальзывало что-то откровенно восточное; а во-вторых, фигурою. Она была тонка, изящна, и тот самый призрак будущей полноты, который просматривался в Ангелине, в Анжелике отсутствовал начисто.
В настоящий момент обе барышни исполняли роль почетного эскорта при своей матушке, но при этом – безо всякого интереса. Их глазки сновали по сторонам в поисках достойных внимания молодых людей. А таковых, к их сожалению, на приеме было немного – публика собралась, большею частью, зрелая, интереса у барышень не вызывающая. Между тем сестры жаждали общения с противоположным полом – и отнюдь не духовного. Потому что, скажем по секрету, и Ангелина, и Анжелика обожали плотские утехи, а особенно им нравилось предаваться разврату в местах, мало для этого приспособленных, с риском быть замеченными посторонними людьми. Не станем рассуждать, плохо это или хорошо – в конце концов, девочки уже достигли совершеннолетия и могли сами решать, где, кому и в какой позе отдаваться.
- Сергей Ильич, вы нас заинтриговали! - Кларочка жеманно потрогала Быка за мясистый локоток и улыбкою организовала симпатичные ямочки у себя на щеках. – Кто этот таинственный незнакомец, которого мы ждем, и чему же вы, все-таки, посвятили свою юность? А то столько слухов ходит…
У Быка случился приступ вожделения. Он петухом выпятил вперед свою и без того бочкообразную грудь, накрыл огромной волосатой пятерней тонкие дамские пальчики на своем предплечье, и покровительственно-снисходительно загудел:
- Кларочка, милая! Я знаю, как вы заработали свой первый миллион: с помощью своего изящного носика, который оказался в нужное время в нужном месте. Но со мной этот номер не пройдет. Я стреляный воробей, и делиться информацией не стану. Тем более что очередного миллиона вы с нее все равно не поимеете. Пойдемте лучше к эстраде, выпьем чего-нибудь и послушаем музыку. Сейчас как раз должны появиться официанты и оркестр.
И он, атомным ледоколом взрезая толпу, без усилий повлек даму за собой.
- Вы страшно загадочный человек, Сережа! – сподхалимничала Клара Александровна, часто перебирая ножками (Бык не особо старался подстроиться под ее шаг). – И мне с каждым разом все сильнее хочется разгадать вас.
- А ваши дочери не будут против? – ледокол бросил быстрый взгляд через плечо, где Ангелина и Анжелика, по-прежнему следуя в кильватере своей матери, продолжали сканировать гостей на предмет подходящих кавалеров.
- Сережа! – Кларочка звонко и мудро рассмеялась. – Мои девочки уже совершеннолетние. Они будут разгадывать других мужчин.
Флирт, начавшийся, кажется, так внезапно, развивался на удивление стремительно, перескакивая через все общепринятые этапы и ступени. Видно было, что уже и Сергей Ильич готов выпрыгнуть из штанов, и Клара Александровна – избавиться от лишнего тряпья, называемого «вечернее платье» (или хотя бы того, что было под ним), чтобы доставить друг другу удовольствие. Ларчик успеха открывался просто – для Быка с Кларочкой это был далеко не первый опыт, а флирт заменил обычную прелюдию, и оба уже подыскивали взглядами укромный уголок, где прелюдия могла бы перерасти во что-то более существенное. Но тут явилось нечто.
Внезапное, как и всякое нечто, оно резко прекратило бурление гормонов. Нечто это носило прозвание «Штука», и также принадлежало к когорте друзей юности Быка. Будучи на полголовы ниже хозяина вечеринки, Штука имел такие же широкие плечи, не имел ни капли жира на жилистом теле и, в отличие от остальных приглашенных, был одет в джинсы и белую водолазку с закатанными рукавами, из которой торчали до неприличия мускулистые, покрытые густым рыжим мехом, руки.
Одной из этих волосатых рук Штука схватил Быка за шею, без видимых усилий пригнул к себе – и повлек в сторону, подальше от лишних ушей, сопроводив это действо злобным:
- А ну, поди сюда! Разговор есть!
Стоит отметить, что даже среди своих соратников Штука слыл беспредельщиком. Наверное, все же напрасно – даже самые дерзкие его выходки всегда заканчивались успешно (не считая, разумеется, очередного временного периода возбуждения у сотрудников милиции, что несколько затрудняло деятельность всей честной компании, а попросту – банды, или, официально, ОПГ; впрочем, милиция возбуждалась на любое телодвижение любого «друга юности», так что винить в этом исключительно Штуку не стоит). Из вышесказанного можно сделать вывод, что Штука не был отморозком в привычном смысле – он просто на порядок лучше других умел просчитывать риски, отчего позволял себе действовать намного более дерзко. Ко всему прочему, избегал лишних шума, крови и позерства, поэтому оставлял минимум следов и ни разу не привлекался даже в качестве свидетеля. Словом, Штука был настолько феноменален, что к нему с опаской относились даже свои. И Бык, большой, толстый и важный, покорно засеменил следом – под изумленными взорами Кларочки и ее дочерей, никак не ожидавших подобного оборота. К чести Сергея Ильича, он мужественно старался высвободить шею из цепкой хватки товарища, но из этого ничего не выходило. Штука, хоть и проигрывал в росте и, особенно, в весе, был намного сильнее Быка. А потому уже очень скоро оба оказались вне пределов слышимости.
Остановившись под нелепым, напоминающим икебану-переросток, деревом, Штука наконец освободил Быка, и тот, тяжело дыша – то ли от ярости, то ли от унижения, а скорее, от всего сразу - пропыхтел:
- Ты что себе позволяешь? Ты эти свои замашки брось! Здесь, промежду прочим, великосветский прием. Одних депутатов – как свиней нерезаных. Миллиардеров – три штуки, включая меня. А миллионеров – еще больше, чем депутатов…
- Завали хлебало, Бычара! – оборвал его темпераментную, возмущенную речь Штука – и заглянул глаза в глаза. Холодно, по-змеиному - отчего у его собеседника язык прирос к небу и слова, понятным образом, остались где-то внутри: то ли в гортани, то ли в черепной коробке. – Слушай на меня. Чо за херня у тебя здесь творится? Кого мы ждем? Василисушку?
- Д-да. – Видно было, какого труда стоило Быку выдавить из себя это коротенькое слово. Даже в глазах, узких и заплывших жиром, отразилась великая мука. Только Штуку она нисколько не впечатлила и не разжалобила.
- Так. Понятно, - чеканно зафиксировал он. И, слегка подумав, заключил: - Короче, если через полчаса его не будет, я сваливаю. Я в Россию прилетел на сутки. Потому что один мудак, - для наглядности он пребольно ткнул пальцем Быку прямо под левый сосок, заставив того поморщится, - сказал, что можно решить все мои проблемы. Оказывается – просто нажраться, помацать депутатов, поблевать на миллиардеров – всех троих, включая тебя. Ты, вообще, догоняешь, что меня в любой момент могут повязать?
Да, друзья мои. Как бы ни был хитер Штука, сколь гроссмейстерски ни просчитывал бы он всевозможные риски при планировании своих дерзких предприятий, а совокупность содеянного им за, без малого, десять лет на криминальном поприще однажды взяла свое. Откуда-то (впрочем, секрет Полишинеля) органы узнали имя, адреса, явки и пароли, и попытались взять Штуку тепленьким. Но, осторожный, он успел скрыться – причем, не размениваясь по мелочи, сразу за бугор. После чего был объявлен в международный розыск по линии Интерпола. Штука, хитрый и мудрый, как Киплинговский Каа, особо расстраиваться по этому поводу не стал. Во-первых, Интерпол не имеет права арестовывать подозреваемых – только вести их розыск (так что возможность ускользнуть остается даже после того, как тебя найдут). Во-вторых, на территории многих стран есть такие глухие уголки, куда никакой Интерпол не доберется, и затеряться там – дело техники. Ну и, наконец, не каждая страна разрешает Интерполу беспрепятственно работать на своей территории. Большинство вводит ограничения – как, например, гегемон №1, то есть США. И Штука, как человек основательный, совместил пункты 2 и 3, поселившись в США, штат Нью-Мексико, провинциальный городок о полутора тысячах жителей. Под видом коммивояжера-неудачника, что позволяло с легкостью объяснять любопытным соседям частые и длительные отлучки. Дурацкая профессия, распространившаяся и в России под вывеской сетевого маркетинга, мелких торговых агентов и прочих подобных вещей. Но в России она все же чаще была приработком, здесь же, в цитадели демократии – вполне себе основной работой, от которой зависели и стол, и кров. То и другое, чаще всего, отвратительного качества. Штуку это, тем не менее, устраивало – в городке он появлялся пару раз в месяц, и не более, чем на неделю в общей сложности, на люди выходил в потертом костюме, при виде которого никто даже подумать не мог напроситься к нему в гости или – упаси, господи! – пригласить к себе. Поэтому никто из соседей не подозревал, что за обшарпанными стенами дешевого, хоть и обширного, домика псевдокоммивояжер вполне себе сибаритствует, кушая ложками черную икру, нежась в джакузи – и строя свои восхитительные, со всеми просчитанными рисками, планы не совсем (а чаще – совсем не) законного свойства.
Вот только в Россию – и Штука это прекрасно понимал – дорога ему была заказана. Федеральный розыск – не Интерпол, при задержании миндальничать не станут. Могут и пристрелить, как особо опасного. А в том, что на нем стоит это клеймо, он не сомневался. Потому год за годом, без особого сожаления и глупой ностальгии, продолжал жить двойной (тройной? более?) жизнью в глухом городишке затрапезного штата Нью-Мексико.
Но вот – рискнул. Потому что Бык, которого Штука держал за человека ответственного, гарантировал ему все, что только можно гарантировать в смысле безопасности. В качестве гарантии Бык потрясал всеми своими активами стоимостью более миллиарда – дескать, сквозь такие финансовые заслоны к тебе ни один мент не прорвется. А еще – Василиса. Мол, очень хочет пообщаться с тобой на предмет… Словом, очень хочет.
И Штука приехал. Хотя, по его прикидкам, риски от этого предприятия сильно перевешивали выгоду. Которой, возможно, не будет вовсе, ведь о чем там хотел поговорить Василиса, ему не открыли. Было сказано только – разговор очень важный. Но черт знает, что для Василисы важно – может, его в данный момент грибок стопы интересует больше всего на свете.
Так почему Штука решился на этот безрассудный, по собственным меркам, шаг (ведь никогда прежде подобных глупостей себе не позволял)? Он и сам не мог бы ответить. Хотя – нет, мог бы. Если б хватило смелости признать, что та самая ностальгия, без которой (очень хотелось в это верить – и, как казалось, верил безоговорочно) ему прекрасно жилось за границей, таки подспудно грызла его душу, его сознание, и наконец подточила их до такой степени, что он оставил свою обычную осторожность и рискнул. Всем. Читай – головой.
Но, рискнув, не забыл о том, что рискует. И – напомнил об этом Быку. Получив вполне ожидаемый, полный чувства оскорбленного достоинства, ответ:
- Только не здесь! Здесь все схвачено.
- С местными ментами? Может быть, - Штука насмешливо прищурился. Голос его сделался до отвращения приторным. – А ты в курсе, что менты бывают не только местные? А бывают даже не менты. Про Интерпол слыхал? Про ФСБ?
- Штука… Олежка, брат! – Бык виновато, часто-часто, заморгал. – У меня в натуре все схвачено.
- Твои яйца кем-то в горсточку схвачены, - заметил брат-Олежка. – До тебя это просто еще не дошло. А когда дойдет… Ох, смотри, чтобы поздно не было!
Бык насупился, запыхтел. Наверное, не любил, когда его яйца упоминались всуе. Потому тоже постарался уколоть собеседника – уж чем мог (а мог – не многим):
- А если ты Василису не дождешься? Он же залупится.
- Так разлупочная за углом, - беспечно отозвался Штука. – Я, если чо, записку с адреском специально для него оставлю – передашь, сбегает. Я вот чо-то не пойму, Бык. Ты ж тут такого крутого из себя корчишь, всех купить можешь, все вопросы порешать. А по факту ты кто получаешься? Сосок поросячий.
- Я не сосок! – Бык еще сильнее насупился. Его жирное лицо все как будто стекло к надутым губам, отчего стало напоминать головку члена. Штука заметил это, но решил не озвучивать. Потому что и без того имел, что сказать. И сказал:
- Выбор у тебя, конечно, есть, если соском быть не хочешь. – И хохотнул глумливо.
- Олег, ты не понимаешь, - уже жалобно промямлил Бык. – Я не могу обижать Василису. И тебе не советую.
- В смысле – по старой дружбе не можешь?
- В смысле – потому что у него на плечах теперь звезды выбиты. Он теперь даже среди законников в большом авторитете. Скажет слово – и мою империю за месяц в говно втопчут.
- Короче, Бычара, - Штука тяжело вздохнул, явно пресытившись разговором, - если я его не дождусь, ты передай этому очень авторитетному вору, что я его на болту вертел. Вместе с его возможностями.
- Олег! – взмолился Бык.
- Все! – отрезал Штука. – Я сказал.
- Могут возникнуть сложности.
- Ссышь?
- Да.
- А если ссышь, то как-нибудь поторопи этого генерала со звездами. По срокам я тебя сориентировал.
- Как?! – простонал Бык. – Он параноик, вроде тебя – все время мобилу отключает.
- Гонцов к нему зашли, - Штука, усмехнувшись, хлопнул собеседника по плечу – и пошел прочь. Обронив напоследок: - Или религия не позволяет?
Бык еще долго смотрел ему вслед тяжелым, угрюмым взглядом. И, хотя знал наверняка, что Штука не еврей, не мусульманин – да вообще никто в религиозном плане, - зачем-то буркнул под нос:
- В отличие от некоторых, она мне даже сало жрать позволяет!
Наверное, просто для самоуспокоения сказал.