Часть 1
Ванька Мокрый дергался, как эпилептик. Или – словно его током било, хотя баранка, за которую он держался, была изолирована (как и положено всем уважающим себя баранкам в солидных автомобилях типа трехлетнего Марк-II, в котором в данный момент находился сам Ванька и его напарник Шуруп). В салоне не гремела музыка (ее там вообще не было), и, по совести, никаких видимых причин для дерганья у Мокрого просто не было. А он дергался. Возможно, музыка звучала в его голове, но точно утверждать невозможно – по слухам, три психиатра безвозвратно свихнулись, пытаясь понять, что у Ваньки Мокрого в голове. Что уж говорить о простых смертных?
Короче, Ванька дергался, и это нужно принять, как данность. Тем более что это было его обычное состояние. И, кстати, поэтому у Мокрого Ваньки не было друзей. Совсем. Ни одного. И Шурупа, сотрудничество с которым длилось уже не первый год, тоже нельзя было назвать Ванькиным другом. Хотя, надо отдать ему должное, выдержкой Шуруп отличался отменной, и на Ванькины подергивания внимания не обращал. Почти.
Однако была у Мокрого еще одна особенность, которая даже несгибаемого Шурупа порой приводила в бешенство. Ванька говорил. Много. В основном - чушь.
- Какое твое любимое число? – надергавшись от души, вдруг спросил он.
- 69, - кисло, потому что понял, что начинается самое нудное, самое противное из того, чем может грозить общение с Мокрым Ванькой, буркнул Шуруп.
- Слышь, - самодовольно хохотнул напарник, - я тут недавно книжку читанул, «Занимательная психология». Ну, для общего развития. В нашей работе-то психология нужна, чо. Короче, прикольно. Задачки там разные, тесты. Я вкурил по полной. Теперь любого могу по полочкам разобрать. Вот ты говоришь – 69? Ну, чо? Сексуально, братишка! Любимая поза, по-любому. А самое такое, которое ты не любишь?
Шуруп слегка призадумался. Ванька, хоть и надоел до судорог в желудке, умудрился задать забавный вопрос. Если с любимым числом все получилось просто, хоть и не вполне честно: Шуруп действительно, чтобы отвлечься от конвульсий напарника, мысленно смаковал позавчерашнюю ночь, проведенную с соседкой, у которой муж уехал на охоту – то ли за рогами, то ли для того, чтобы обеспечить семью пропитанием; рога ему великодушно подарил Шуруп, что же до пропитания, то относительно этого ясности не было - к моменту окончания упомянутой ночи муж все еще копытил зверя (или зверь копытил мужа). Вариантов была масса, но ни один из них Шурупа не интересовал – он свое получил, на чем и успокоился. И да, поза «69» той ночью была первой по популярности, так что здесь Мокрый Ванька угодил в яблочко.
Но вот что касается самого нелюбимого числа… Как тут ответишь однозначно? Или хотя бы неоднозначно. В чем заключается эта самая нелюбовь к какому-то числу? Как вообще его можно любить или не любить? Сама постановка вопроса отдает психопатологией. И Шуруп брякнул наобум:
- Восьмерка.
Такой ответ, в свою очередь, заставил озадачиться Ваньку Мокрого. Легкое раскладывание по полочкам любого индивида оказалось не таким легким. Ваньке пришлось напрячь мозг – дело не очень привычное, но не невозможное. И Мокрый постарался.
- Я счас, счас! – сказал он для начала. – Не подсказывай, я сам! – Хотя Шуруп даже при желании подсказать ничего не мог, потому что ответа не знал. А дальше Ванькину мысль понесло по буеракам – впрочем, кажется, вполне привычным путем, так что сам он нисколько не смущался диковинностью своих выводов. – Если уронить восьмерку на бок, то это – бесконечность, так? Бесконечность – это когда прешь и прешь вперед, и ничто тебе не мешает, никакая бл.дь не затормозит. А тут – бац! – и твою бесконечность на дыбы поставили! – в порыве энтузиазма он даже ладошками по баранке прихлопнул. – И ты в нее лбом – чпок! – а там уже восьмерка. Прервали твой полет. Короче, восьмерка – это облом бесконечности. Ты за это ее не любишь?
Шуруп был сражен наповал логикой собеседника. Поэтому не нашел ничего лучшего, чем, облизав разом пересохшие губы, согласиться:
- Примерно.
Мокрый Ванька довольно оскалился:
- Да я ж тебе говорю – я такие задачки, как семечки! Или вот еще: какая твоя любимая…
Да, Шуруп был на редкость терпеливым человеком. Но даже у самого терпеливого есть пределы терпения. И Шуруп их достиг. О чем и сообщил напарнику в такой вот (дословно) форме:
- Слышь? Иди в пи.ду, психолог доморощенный!
Он был далеко не первый из тех, кого Ванька Мокрый доводил до кипения. Тому, собственно, давно следовало привыкнуть к реакции окружающих на свою беспокойную персону. Но он не привык. И потому удивлялся каждый раз, как в первый раз. Вот, примерно, так:
- Да ладно, чо ты?
- Достал! – объяснил Шуруп. – Два часа уже едем, а у тебя пасть не закрывается. В башке звенит.
Но Ванька не был бы Ванькой, если бы так сразу отступил. Он и не отступил, предложив:
- Ну, давай, хоть на последний ответь. Самый главный.
- Какой еще самый главный?
- Ну, про цвета.
- Какие еще цвета?
- Ну, какой твой самый любимый цвет?
- Ты после этого точно заткнешься? – в голосе Шурупа проскользнула плохо скрытая нотка надежды. Ему очень, очень, очень хотелось тишины. Не факт, что Ванька согласится, а если и согласится – то выдержит, сдержит слово. Но попытаться стоило. – Хотя бы минут на десять?
- Да я на полчаса заткнусь, - вдруг свеликодушничал Мокрый. – Я тебе говорю!
- Смотри, - недоверчиво вздохнул Шуруп. И на всякий случай предостерег: - А то ведь я помогу.
И Ванька Мокрый тут же выдал:
- Какой твой самый любимый цвет?
- Белый, - не задумываясь, выпалил Шуруп. Успел ли он продумать ответ? Или его действительно привлекал именно белый? Вероятно, он и сам не смог бы сказать наверняка. Но ответ прозвучал, ввергнув Ваньку в легкий шок.
- Белый?! – проблеял он. – Да ты гонишь!
Шуруп только молча моргнул. Очень медленно – чтобы выглядело внушительно, чтобы собеседник сразу уяснил – нет, не гонит. Именно белый.
- Ну, хрен с ним. Пусть будет белый, - вынужденно согласился Мокрый. И принялся, по своему обыкновению, извращаться мозгом: - Шмотье отпадает, да? Я у тебя еще ни одной белой шмотки не видел. Ух! Ну и задачки ты ставишь! Ладно, херня. Надо просто подумать. Белый цвет… Снег? Да ну нах, ты зиму терпеть не можешь. Или чо – типа, дневной свет и все такое? Ерунда, мы с тобой в основном по ночам вещи делаем. Тогда чо? Чо я там еще читал? Белый цвет символизирует чистоту и невинность, в нем невесты женятся, и все такое, бла-бла-бла. Только какая, нахер, в тебе чистота и невинность? – Тут он на всякий случай скосил левый глаз в сторону спутника. Но Шуруп лишь криво ухмылялся, глядя на дорогу прямо перед собой. – Э-э, друган! – вдруг осенило Ваньку. – Да ты от мелких сосок в белых передниках торчишь! На школьниц дрочишь, а?! – и он весело пихнул Шурупа локтем в плечо.
Это было не совсем так. Юные смазливые мордашки Шурупу, конечно, нравились, но исключительно в эстетическом плане. По схеме «полюбовался-улыбнулся-забыл». Но объяснять сию схему довольно придурковатому (чего уж скрывать) напарнику он посчитал излишним. Однако, прежде, чем согласиться, уточнил:
- Еще варианты будут?
- А чо, с этим я пролетел? – Ванька Мокрый вдруг скис.
- Считай, что угадал, - сжалился над ним Шуруп.
И снова расцвел Ванька! Оскалил рыжие зубы и самодовольно изрек:
- Я ж тебе говорю, что такие задачки, как семечки, хаваю! Давай – какой цвет больше всего ненавидишь?
- Красный. – И снова Шуруп ответил, не задумываясь. А Мокрого такой ответ окончательно расколбасил.
- Фашист, что ли? – заржал он. – Тебя бы Сталин на первом суку расстрелял!
- Тебя бы он тоже не «Герцеговиной Флор» накуривал, - рассердился Шуруп. И, во исполнение договоренности, потребовал: - А теперь тупо заткнись на полчаса. Я тишину хочу послушать.