Я тогда вся из себя правильная мать была.
Как раз стало модно свободное пеленание. Чтоб руки новорожденного болтались в пространстве, а ноги чтоб «лягушечкой». Медсестра из поликлиники объяснила, что, пеленали нас в СССРе туго, по рукам и ногам – и вон что получилось! От дисплазий до скованности мышления. Совков, мол, растили с пеленок! В прямом смысле!
И вот сыну годик, он у меня первый, начиталась литературы и всего придерживаюсь: утром каши, вечером кисломолочное. Обязательно овощи – цветная, брюссельская, кольраби – все на парууу, а мясо измельчить. Конфет не давать, чай не подслащивать. Кокосовый матрасик, дневной сон, прогулка в любую погоду. Ботиночки чтоб ортопедические, маечки, чтоб хлопковые. Раннее развитие, малая моторика, шнуровки, пирамидки, цвета и формы. Глен Доман, монтессори-шмонтессори. И Моцарт адаптированный колокольчиками.
Я думала, буду шагать в ногу со временем, растить свободную личность, гражданина мира. Свободное пеленание мозгов.
И тут мне надо делать большой юбилейный материал про старейшину Осташковского кожевенного завода (я заодно - редактор газеты «Осташковский рабочий», это было круто). Старейшине – 85, она уже, понятно, на пенсии. Дали мне ее адрес. Прихожу – дом пятиэтажный, но лестница деревянная, шаткая. И квартира на последнем. Внутри старушка со светлыми веселыми глазами. И сама светлая и веселая.
Дальше как полагается – обстановка - очень бедненько, но очень чистенько, стены камышовые и будто тоже шатаются, как лестница. Мы садимся за круглый стол со скатертью, вышитой анютиными глазками, выцветшими, как глаза старушки. Часы тикают, кран капает, радио на кухне неразборчиво шебуршит.
Я как идиот расспрашиваю про трудовой путь, и она мне рассказывает, как он начался. Как в 41-ом завод эвакуировали, как долго ехали по железной дороге через полстраны. Причем люди ехали чуть ли не на тех же платформах, что и станки. Станки же важнее! Они и сами так думали. А еще думали, как бы уже скорей добраться и там, на месте, производство наладить. И действительно – сначала под открытым небом станки свои поставили и запустили. Тут же! Стали выпускать кожи, выполнять и перевыполнять. И четко видно, что ей до сих пор это доставляет громадное удовлетворение.
Жили, говорит, мы конечно очень скромно, голодно, в бараках. Пол там был земляной, перегородок никаких – тока занавесочки между кроватями. Но ничего, говорит, нас и дома-то никогда не было! Так – прибежим, чуть-чуть поспим и на работу.
Все это так радостно рассказывает. Я сижу под впечатлением. И тут между делом:
- Да! Я же еще там Сашку своего родила! В эвакуации-то.
И я такая – ШТО? И вспоминаю свою пароварку, пеленки, глаженные с двух сторон, развивающие игрушки. И представляю – земляной пол, холод-голод, занавески, завод, война… Сашка.
Тут как раз ее сын на обед приходит. Здоровенный такой. А потом внучка. Тоже взрослая, большая.
Ну и, кончено, под конец, она без пафоса сказала, что прожила счастливую насыщенную жизнь. И ни об чем не жалеет. И никаких сомнений в искренности.
После чего я к брокколи как-то поостыла. И к раннему развитию тоже.
Не то чтоб говорю, что это нормально – так жить, рожать в бараке в перерыве между сменами. Не то чтоб считаю, что не надо стремиться к нормальным условиям и цивилизации: утром свежевыжатый сок, вечером опера. Просто понимаю, что не при моей жизни. У моих вон родных бабушки с дедушкой (военным) гардеробным шкафом всю жизнь был ящик из-под снарядов. «А что? Очень удобно. С ручками. Переезжать хорошо и спать на нем можно».
Я ж наоборот, очень хотела, чтоб у меня и детей все было по-другому. В Москву вот приехала жить и работать. В оперу успела три раза сходить и один раз на балет. Недавно мечтала уехать в заграничную поездку. Увидеть миррррр. Но как удачно, что не успела привыкнуть к хорошему! У нас тут опять - кризис, инфляция, обнуление, конституция переписана. И нам тут снова про «потуже затянуть пояса». Мы ведь это умеем! Мы привычные. В этом смысле у нас подходящие гены - пятое поколение сидит с затянутыми.
Ну и новая волна отваливающих на ПМЖ.
Остающиеся чувствуют себя бодро. Привычно и гордо смиряются с лишениями. А я, чтоб утешиться, вспоминаю осташковского передовика. Чтоб было сподручнее спать на ящике из-под снарядов и мыслить: «Ниче-ниче, и в войну люди жили». "Ниче-ниче. Мы потерпим, может, хоть наши дети..."
Родила бы сейчас – пеленала бы туго.
Прячу загранпаспорт. Иду к станку.
(Из книги "Одна и дети")
