Тело покойного наспех завернули в покрывало, предварительно натянув на его голову полиэтиленовый пакет. На этом погребальный обряд был закончен.
Внизу у подъезда ждал автомобиль, который по замыслу участников похоронной процессии должен был послужить катафалком. Водителя не насторожило отсутствие гроба, оградки и памятника, а также место захоронения, куда предложено было отвезти тело. Его оградили от волнений, сказав, что надо бы отвезти за город и закопать издохшее животное.
Труп был обнаружен случайно людьми, собиравшими папоротник. Дождь, которому безразлично, где размывать почву, неторопливо разрушил наспех сделанное укрытие, земля осыпалась, и это вызвало обыкновенное человеческое раздражение у прибывших на место происшествия специалистов. Налицо был «темняк» — так говорят в случае, когда информации ноль не только о преступлении, но и о потерпевшем. Случается, такие дела надолго «зависают», то есть остаются нераскрытыми. Оттого и раздражение, которое тем не менее постепенно перерастало в азарт, присущий любому, кто занимается поиском, точнее — сыском.
Вообще-то, нашли потерпевшего на территории района и к раскрытию преступления привлекли сыщиков из райотдела, но специалистам с первых минут работы стало понятно, что убийство (характер преступления тоже ни у кого сомнения не вызывал) совершено в городе, стало быть, следствие по делу будет вести городская прокуратура. Так сложилась оперативно-следственная группа: заместитель начальника Биробиджанского РОВД Игорь Киселев, оперуполномоченные уголовного розыска Игорь Хайбулов, Владимир Гузман, Олег Запорожец и Сахрат Гусейнов (последние двое направлены областным УВД для оказания практической помощи). Следователь прокуратуры города Сергей Приходько и водитель Юрий Полынский.
Есть две категории людей, видящих мир в чёрном свете. Скептики — в силу особенностей характера и психологии, и сыщики — они, даже будучи оптимистами, вынуждены (такова профессия) наблюдать чёрные элементы действительности. К примеру, может ли быть существо более грязным, нежели человек, которого мы сейчас разыскиваем?
Сидя в машине или выходя из неё, заглядывая в немногочисленные пивнушки и во дворы магазинов, где сейчас принято продавать спиртное, мы автоматически пропускаем мимо нормальных, чисто одетых людей, но сосредоточиваемся, когда встречается грязное пропитое существо, глаза которого источают единственную страсть — «бухнуть». По ориентировке, Коля (здесь и в дальнейшем имена подозреваемых и свидетелей изменены) выглядит, как большинство бомжей, без большого количества индивидуальных особенностей во внешности: худой, грязные чёрные волосы, одет… по сезону. Коля последний, кто приходил к потерпевшему и приглашал его куда-то на заработки. По оперативным данным, Коля может проживать в кочегарках, называют даже конкретные адреса, и там действительно все знают Колю, стоит только обозначить его приметы. О нём говорят, как о неизбежном явлении, к которому привыкли.
— Короче, я про их дела не знаю, кто-то говорил, долги были у того мужика, тут по этому поводу разборки устраивали, вроде как корефаны приходили с него долг истребовать, подняли кипеж, так им накатили. Сам-то он не приходил, за углом стоял, говорят. А Коля давно не появлялся, когда работал, так тот мужик к нему заходил пару раз. У них один разговор, где вмазать достать…
Даже бичи, случайно встречающиеся в городе, знали Колю.
— Так я его вчера возле девятиэтажки видел. Там «белую» давали. Говорят, он на пасеку к Серёге свалить хотел. Пока тепло, говорил, там поживу, может, выберусь как-нибудь…
В пивной, что у вокзала, Колю враз узнали по фотографии. Было 11 часов обычного рабочего дня в середине недели. А «контингент» пьяно звенел поллитровыми банками, толпился у стойки и толкался у столиков. «Контингент» клял «тузов» наверху и вещал о том, что там развалили страну. В углу под самым окном мирно спал мужик, и его никто не трогал. Милиция, которую вызывали, не приезжала. Милиция, приехавшая по своей инициативе, мужика не брала. Нужен был Коля, его не было. Он затарился тремя литрами пива за полчаса до нашего прихода и, должно быть, «ушёл под крышу», а крыш у него может быть много и может совсем не быть…
После полудня кончилось пиво в привокзальной пивнушке, где по-прежнему в углу спал уставший мужик. И теперь Колю здесь искать было бесполезно. Его не было и среди десятков испитых бродяг, промышляющих у винно-водочных, и мои спутники Гусейнов с Запорожцем всё чаще в разговоре говорили о том, что зацепиться надо бы за «хату», это наиболее реальный путь.
По-разному можно поделить Биробиджан: на первый, второй и третий. И вот я словно впервые вижу «второй» Биробиджан, город в городе. Мир, наполненный бичами, где, как в мафии, всё связано, даже если у тебя нет прописки и фамилии. «Культурные центры» этого «второго» Биробиджана смещены в сторону окраин реального города. Они — в деревянных бараках, с окнами, обтянутыми полиэтиленом. Два основных пункта «культурной программы» — пьянка и драка, — как правило, устраивают посетителей, сюда еще не докатились законы рынка, и входной билет ничего не стоит. Достаточно постучать в дверь. Негромко, если знаешь, что тебе откроют, увесисто, если в этом сомневаешься, а уж если хозяин вовсе несговорчив и ему не до тебя… можно ломануть дверь и развеять сумрачные сомнения в том, нужен ты здесь или не нужен, уважают тебя или… Двери таких квартир красноречиво рассказывают о жизни хозяев и служат ориентирами для участковых инспекторов и сыщиков.
Так вот, если бы в нашем городе открыли музей криминалистики, то дверь Алёны Павловны могла бы запросто занять в нём почетное место. Выбивали её гораздо чаще, нежели открывали нормальным способом. Сама Алёна жила в квартире с ребёнком и со всяким, кто желал с ней жить. Иногда она уходила из дому к своим возлюбленным, в то время как другие «возлюбленные» в очередной раз выламывали многострадальную её дверь. Саму Алёну тоже часто били, но она об этом молчала, и если получалось, то сама рассчитывалась с обидчиком. По информации, имеющейся у оперативников, именно с Алёниной квартиры потерпевший отправился в свой последний путь.
Я не был при том, когда Алёну с подругами забирали с «хаты». Наверняка всё было довольно банально, с одним лишь вопросом со стороны женщины: «Чё за дела?». Кореец, доставленный оттуда же, вообще ни о чём не спрашивал, а лишь стоял навытяжку в дежурной части УВД, был внимателен к каждому произносимому слову и всё равно ничего не понимал. Он периодически повторял две фразы, которые, по-видимому, означали: «Я не знаю этих женщин, отвезите меня в свою милицию». Напрасно чуть позже его русская подруга Алёна спросит: «А милого моего корейчика зачем забрали? Он у меня хороший…»
Но прежде, чем отправиться с оперативной группой на квартиру, скажу лишь, что Алёна в ней создала ещё и то, о чём мечтает завотделом по международным связям горисполкома: она организовала «клуб интернациональной дружбы»: корейцы из КНДР, оторванные от дома длительной командировкой, находили здесь ласку. Они, в свою очередь, делились с продажными женщинами теплом, температура которого была конкретно обозначена на бутылочной этикетке. Такой ненавязчивый сервис, этот безвалютный обмен взаимовыгодными услугами устраивал всех, а самой хозяйке даже приносил определенный доход. Здесь посланцы КНДР получали, может быть, впервые в жизни уроки формирования рыночных отношений.
Алёна моментально решала проблемы этих мужчин, связанные с длительным воздержанием. Получив от гостя умеренную плату, она отправляла его же в винноводочный. Тот же, готовый на всё ради плотской любви, беспрекословно повиновался, он приносил изрядное количество спиртного, которое делало Алениных подруг сговорчивыми или вовсе неспособными отказать в желании.
В каждом углу жилища, где производился обыск, присутствовал облик его хозяйки. Грязная паутина, распятая по стенам и потолку, будто гирлянда на балу ведьм. Нищенская мебель, недавно опорожнённые бутылки и… обои, оторванные явно не из детской шалости. Пожалуй, это единственное, что было сделано в доме, чтобы скрыть следы недавней трагедии. До остального, видать, так руки и не дошли. Кровь на стенах, дверях не замывалась, хотя со дня совершения злодеяния прошло более месяца.
Во время обыска я увидел брошенный на комод школьный портфель. Это единственное, что показывало присутствие в доме ребёнка. Впрочем, могли остаться незамеченными мной какие-то вещи в шкафу. Эксперткриминалист тщательно рассматривал каждую из них и откладывал то, на чём имелись пятна бурого цвета. Не могу вспомнить, было ли там что-либо детское.
А про ребёнка сказал мужик, иногда уходивший из дома к Алёне. Тот мужик тоже был тогда в квартире, но о его делах разговор другой, а вот про мальчонку он вспомнил при случае, когда рассказывал мне, как примерно с месяц назад Алену поколотил кто-то.
— Так вот, тогда, — говорил он, — пацану её тоже досталось, только она молчит, и пацан, понятное дело.
Пока проводили обыск, в отделе шёл обстоятельный, «за жизнь», разговор с Алёной, и в этом разговоре появились первые штрихи к будущей картине происшествия, и восстанавливать эту картину ещё только предстояло.
Сколько ни пытался уловить момент, в который Игорь Киселев, руководивший розыском, переходил от разговоров за жизнь к разговору о деле, — не мог. Иногда этот переход был плавен, иногда стремителен. Вот и сейчас мы входим в кабинет к Киселеву и видим картину трогательного ночного чаепития. И не побывай я сейчас дома у Алёны Павловны, подумал бы: какой молодец Киселев, совсем не бюрократ, засиделся вечером на работе, вошёл к нему человек, просто о жизни поговорить пришёл, так он чаю предложил, а не как какой-нибудь: «Приходите в приёмный день». Впрочем, я и так точно знаю, что чай Игорь Вячеславович предлагает совершенно искренне, а то, что за чаем Алёна вдруг просит, чтоб, если можно, её в отдельную камеру поместили, так не вина в том Киселева, не он предложил тему беседы — действительность.
Мы поднимаемся из-за стола и едем по квартирам, какие показывает Алёна. Их много, где у её знакомых может быть «крыша». В нашем маленьком городе много «крыш». Но людей, которых мы ищем, там нет. Мы ездим до тех пор, пока кому-то из ребят не приходит в голову поразительная по простоте версия:
— Мужики, — говорит кто-то, — а вам не кажется, что она нас просто дурит? Неохота ей в камеру, вот и катается…
Алёна отправляется туда, куда ей неохота. Кто-то остается в засаде, сетуя, что так и не успел поужинать, а в распоряжении группы ровно пятнадцать минут на проверку ещё одного адреса. Ровно в двадцать четыре часа хозяева просто не пустят в квартиру, и тогда стоять им до шести утра в подъезде, безропотно созерцая действительность. Немного удовольствия за пятьсот рублей с компенсацией и бесплатную форму, которую одеваешь только по праздникам.
Перед дверью Игорь Хайбулов делает вид человека, которого можно в случае необходимости спустить с лестницы. Он нагло звонит в дверь и говорит голосом человека, добравшегося сюда с большим трудом:
— Санёк дома?
— Нет его, — отвечает хозяйка и посылает Игоря по… определенному направлению.
— А где он, где Санёк?
Слово Санёк у Игоря выходит очень специфически.
— Позови его! — кричит он.
Наступает момент, когда хозяйка убеждается в своей решимости спустить с лестницы гостя. Она звенит ключами, открывает дверь и… на пороге возникает Олег Запорожец с добрым лицом и открытым удостоверением.
— Уголовный розыск.
Санёк, а точнее Александр Николаевич, хозяин квартиры, мужчина лет сорока, со слегка опухшим лицом возникает в дверях. Отец шестерых детей, дедушка, волочится по квартире, одевается и на ходу отвечает на вопросы. Неожиданно оказывается, что его восемнадцатилетний друг Сергей спит здесь же, в этой квартире, а мы ищем его, безмятежно дремлющего под батареей на коврике. Первый раз в жизни Серёге надевают наручники, а Александр Николаевич пока лишь — свидетель. Он будет им до утра, а утром Серёга даст показания…
Квартира, которую мы покидали сейчас, ничем не похожа на «хату», в которой произошло убийство. Здесь чисто и на окнах висят шторы, а не паутина. Здесь растут дети и это видно, а на заспанном хозяине — чисто выстиранная майка. И жена, хоть ругается, так не Алёна всё же. Обычная уставшая женщина. Зачем, спросите, я стал проводить эту параллель? Да опять же из-за того, что хозяин квартиры, оставляя её, периодически находил покой и душевное равновесие у Алёны. А виной тому была любовь, будь она неладна. Я знаю, вы начнете смеяться, но и это реальность. Давайте не будем сбрасывать её со счетов. Александр Николаевич много раз уходил к Алене, был бит и каялся, а однажды получил от любовницы ножевое ранение и даже в больницу не обратился. Он мог месяцами не появляться у неё, занимался огородом и пасекой, но проходило время — и ноги снова несли его в грязный притон. И если это не любовь, так что же? В разговоре со мной Александр Николаевич «мучительно» вспоминал события минувшего месяца. И ничего, абсолютно ничего, кроме Алёны, вспомнить не мог. Каждый её недостаток искренне возмущал его. Он говорил о том, как противно было видеть ему пьяные толпы в квартире, он презирал Алёну за ложь и распутство. А говоря об этом «искренне», вовсе не понимал, о какой конкретно драке в квартире Алёны идет речь, если драки у неё каждый день, и когда они начинаются, то он, возмущенный, сразу уходит. Чтобы всё было тихо и мирно. А если у его сына с Танькой, Алёниной подругой, чего-то там, так у сына своя голова на плечах имеется. И вообще он старается в одно время с сыном к Алене в квартиру не приходить.
Он непрерывно курил и вызывал сочувствие, какое можно испытывать к человеку, заблудившемуся между чувством и разумом. Он «ничего не знал» и переживал за сына, за внуков, он устал от противоречий… Но утром Серёга дал показания, и пусть не всё встало на свои места, но развеялся серый туман, которым окутан был печальный эпизод в квартире Алены. И коль виновен Санёк в содеянном, пусть суд покарает его за прегрешения, но простит ли Господь за то, что ходил к Алёне вместе с женатым сыном своим, и знал, как спит тот с грязной бабой, которую Алёна продает корейцам за четвертной.
За то, что он так же испачкался кровью, как и тот, кто накануне праздника в квартире у Алёны до смерти забил человека, потому что вместе с сыном своим принимал участие в захоронении трупа, после выглядел стыдливым и невинным и говорил, что если и грешен в чем, так это только в любви к беспутной Алене.
— Тот мужик нам слова не сказал. Зашёл на кухню и после пошёл в комнату. Там у них с Аленой Павловной скандал вышел. Потом его били все, и я тоже ударил. Кто-то сказал: «Не надо так», и я ушел спать в комнату… Сначала мы хотели сжечь его, собрали обувные колодки из капрона, но потом не нашли топора, чтоб, значит, разрубить, и решили закопать за городом. Примерно такие показания даст Серёга, а чуть позже заговорят и другие посетители «салона Алёны Павловны»…
Оставшиеся беспризорными корейцы еще не раз будут толкаться в опломбированную дверь «интерклуба». Груженные бутылками, будут крайне недовольны и побредут в сторону своих бараков. Они, возможно, найдут другой притон, где за талоны и наличные деньги получат нехитрые удовольствия. Город в городе, «действительность в действительности» будут существовать, и мои знакомые из уголовного розыска изо дня в день будут проводить каторжные операции по удалению метастаз обширной опухоли, поражающей город…
1991 год