Произведения Драбкина А.Л.

«Собака бывает кусачей только от жизни собачьей» — слова детской песенки обо всех нас и о тех особенно, кого по причине малолетства жизнь заставляет чаще демонстрировать зубы, нежели разум. А «кусачих» с каждым годом становится всё больше, сведениями о них пополняются огромные милицейские картотеки, где фиксируются кражи, грабежи, дерзкие хулиганские выходки, побеги из дома, ночевки в подвалах, на чердаках. И приходит день, когда у инспекторов, учителей, родителей созревает решение заключить маленького бродягу, наркомана, алкоголика, вора, в специальное учебное заведение, именуемое спецшколой для трудновоспитуемых подростков...

Тело покойного наспех завернули в покрывало, предварительно натянув на его голову полиэтиленовый пакет. На этом погребальный обряд был закончен. Внизу у подъезда ждал автомобиль, который по замыслу участников похоронной процессии должен был послужить катафалком. Водителя не насторожило отсутствие гроба, оградки и памятника, а также место захоронения, куда предложено было отвезти тело. Его оградили от волнений, сказав, что надо бы отвезти за город и закопать издохшее животное. Труп был обнаружен случайно людьми, собиравшими папоротник. Дождь, которому безразлично, где размывать почву, неторопливо...

Цаля Цырульник был не просто ночным редактором. Он был мегатонной кладезью энциклопедических знаний. Цаля смог заставить меня ночью отыскать в редакции ключ от кабинета, где хранилась Большая советская энциклопедия, только для того, чтобы уточнить факт, место и время того или иного события. Цаля был настолько толст, что без посторонней помощи уже не мог встать со стула, но ровно столько же он умел шутить по этому поводу. — Сашка, — говорил старик, устав от чтения гранок газеты, — нет бы тебе сбегать в «монопольку» и принести старику чекушечку, а потом мы бы с тобой пригласили девчонок, и они бы нам… убрали со стола весь этот хлам и нарезали бы колбаски...

В «Биробиджанскую звезду» я пришёл уже без партийного билета, сдал этот некогда очень ценный для меня документ секретарю парткома завода «Дальсельмаш» Володе Сахову. Предварительно заплатил все до копейки взносы, написал заявление и таким образом прекратил все свои взаимоотношения с родной Коммунистической партией. Я был не первым, кто в это время сдавал партийный билет, и свои действия уже не считал поступком. Валентина Михайловна Ерошкина — секретарь горкома партии позвонила и высказала искреннее сожаление по поводу моего решения, однако само решение это не изменило, а с Валентиной Михайловной у меня по сей день хорошие отношения...

Вообще-то, я всем рассказываю, что стал журналистом случайно, в связи с исключением из партии и потерей работы. Тогда, в 1985 году, будучи, как положено, членом КПСС и находясь в должности второго секретаря райкома комсомола, нагрубил такому же члену партии, да еще и заведующей отделом пропаганды. Это другая история и когда-нибудь обязательно расскажу её. А пока не рассказал, то шёл по улице Ленина просто так, отчаявшись найти хоть какую-то работу. За спиной было двадцать восемь лет нескучной жизни с тремя поступлениями в институт, службой в стройбате, замужеством моей школьной подруги и ранней...

В январе 1993 года новогодний ледовый городок был на том же самом месте, где и сейчас. Горка была огромной, а её дорожка - скользкой. Второго января меня угораздило упасть там и вывихнуть плечо. Мне полагался больничный лист, но я не стал его получать, и поэтому восьмого января после обеда прокурор Биробиджана Виктор Иванович Кизикин поставил мне, следователю, задачу выдвинуться к дому номер девять на Пионерской улице, где убили сотрудника ГАИ Олега Лисина. Я знал Олега ещё мальчишкой, у нас мамы дружили. Впрочем, я тогда не думал об этом – работал и всё. А сегодня шёл мимо этого дома, увидел мемориальную табличку и вспомнил, что в прошлом году Олегу перевалило бы за сорок...

В 1991 году следом за моим младшим братом мама уехала в Израиль. Она очень скучала по внукам и только потому оставила Биробиджан. Уже через несколько месяцев после её приезда на «истоическую родину» маленький город Нацерет Элит узнал её, как знал Биробиджан. А как вы думаете, могла она, со своей беспокойной натурой и в своём возрасте, стать иной? Внучка захотела спагетти? Пожалуйста. Мама пошла в магазин и увидела там изделие в полиэтиленовой упаковке. Она решила, что это как раз то, что надо. Только надпись на иврите, а на этом древнем языке она читать не умела. На идиш – без проблем, как-никак далеко за спиной было семь классов Бираканской еврейской школы, но иврит там не преподавали...

Помнишь, мама, я обманул тебя, сообщив, что мне залечили гастрит и я могу идти в армию? Терапевт из медкомиссии военкомата, твоя подруга, сказала, что гастрит как был так и остался, она предлагала отсрочку. Я отказался и ушёл… в стройбат, а мечтал о пограничных войсках. Я был тогда дураком, мама? – Ты хорошо сохранился, сынок, – отвечала ты, покручивая левой рукой у виска. И снова становились очевидными две вещи: наличие у тебя чувства юмора и отсутствие правой руки. Стройбат – неизбежная закономерность, ожидавшая двоечника, дважды не поступившего в юридический институт. Уход в армию был событием для меня и вечным удивлением для тебя...

Мы все жили бы долго и счастливо, если бы навечно остались в своём детстве. Любой из вас, назвав меня сумасшедшим за такие слова, будет конечно прав, но при этом сам, убейте меня, хоть на секунду вспомнит себя маленьким, и обязательно там, где ему было особенно хорошо. «Вихри враждебные веют над нами Тёмные силы нас грозно гнетут…» – это Сенька Боринский, мой друг и официальный мищигинер нашего двора, поёт с балкона третьего этажа, аккомпанируя себе на баяне – я научил его играть. – Борина, сделай «Мясоедовскую», – кричит кто-то из пацанов. – Улица, улица родная… – изрядно картавя, орёт Сенька, но не успевает спеть даже первого куплета...

Старею должно быть. Всё чаще вспоминаю близких, ушедших в небытие. Вот бабушка моя, например, Эстер учила нас никогда не жалеть о потерянном, если, конечно, речь не идёт о близких и об их здоровье. Кстати, хоть другим это покажется и негуманно, но к близким бабушка никогда не относила животных. И если сдыхала собака, бабушка говорила: «Пусть, что должно быть вам, будет ей. Мейле». Так или иначе, животные всегда жили в нашем доме или рядом с ним. В основном это были собаки и свиньи. Кстати, ещё во время войны мой дядька отдал своего любимого пса Байкала на съедение заключённым, потому что большинство...

Я был бы недалёким человеком, если бы вдруг заподозрил свою маму Риву Яковлевну, старого коммуниста, в религиозности. Но недалёким я себя не считаю, хотя собственными глазами видел, как мама красит яйца накануне православной Пасхи. При чём русская Пасха до моей мамы еврейки, убейте меня, я не понимал. Почему, собственно, крашенные яйца, а не маца? Когда была жива моя бабушка, она приносила мацу из синагоги, и все мы кушали её с бульоном, и мама тоже. Бабушка перестала ходить в синагогу, потом умерла, и про мацу мы забыли, как забыли про то, что бывает еврейская Пасха, и когда она бывает. Для...

Бригаду называли еврейской вовсе не потому, что в ней работали евреи. Это был коллектив будущего, светлого будущего победившего всех нас социализма. Будущее виделось весёлым, как вся еврпейская бригада, неунывающим, как Гриша Сигалович, добрым, как Аркаша Гуральник, мудрым, как Изя Турок, беспечным, как старик Бэрик. А каждый из них был уникален и вносил свою лепту не только в победу самого социалистического соревнования нашего города, но и в формирование хорошего настроения у всего интернационального фабричного народа. Всё начиналось утром с перекура, ещё до включения станков. – Утром как обычно, – вещал кому-то старик Бэрик, – я разбудил Сурочку и сделал свои мужские дела...