Долголетие — это кара или награда? Для меня это неразрешимая проблема. И я, как журналист, не люблю встречаться со стариками. Скучно орать вопросы в глухое ухо, ловить пустой взгляд, пытаясь пробудить давно угасшие воспоминания.
Однако на этот раз всё было по-другому. Лидия Васильевна, несмотря на свои девяносто, явно прекрасно меня слышала, говорила негромко и спокойно, была стройна и сухощава. Подвели только глаза. Тёмно-карие, точно радужка в них съела зрачок, эти глаза из-за толстых линз старомодных очков казались огромными и завораживающими. Невесть откуда мелькнула странная ассоциация: старуха напомнила привядший цветок орхидеи под снегом.
Мне не пришлось пробуждать в ней воспоминания: память Лидию Васильевну никогда не подводила. Она рассказала о довоенном детстве, о смерти матери от туляремии в первый год войны, о редких письмах отца с фронта. Потом прогремели победные залпы... Вернувшийся отец…
А потом вдруг из бездн старческой памяти, из руин полувекового забвения неожиданно проступила удивительная история Золушки. История любви, доброты и человечности…
… 1946 год запомнился Лидочке отчётливо и ярко. Отчасти тем, что было голодно и постоянно, даже во сне, хотелось есть. Пекли лепёшки из листьев и цветков липы, варили борщ из крапивы. Лидочка, однако, была в лучшем положении, чем подруги: хоть и весила она жалких сорок три килограмма, у неё не было дистрофии, как у половины факультета. Отцу, доктору биологических наук, тогда подняли зарплату, он часто покупал хлеб с рук, а из поездок в рыбхоз иногда привозил пару судаков, и тогда в семье был настоящий праздник.
В университете говорили, что скоро отменят карточки и, несмотря на руины, нищету и голод, все надеялись на лучшее. Но Лидочка уже несколько недель ни на что не надеялась, потому что… неожиданно влюбилась.
К ним перевели трёх военнослужащих, демобилизованных из Германии, и, едва увидев одного из них, Андрея Соколова, Лидочка поняла, что пропала. Андрей казался сказочным принцем. Он попал в последний военный призыв, но, тем не менее, имел медаль «За отвагу». Отец сказал, что такое задарма не давали, это, мол, не за штабные дела, а за личное мужество на поле боя. Сам же Андрей был парнем скромным, никогда заслугами не хвастал, успевал неплохо, да вот беда, хоть почти все девчонки в группе по нему сохли, никому никаких авансов не делал.
Лидочка, худенькая, как тростинка, ничем особенным из их толпы не выделялась, разве что глаза, огромные, тёмные, мамины, всегда чудесно оживляли бледное личико, и потому мужская половина биофака считала её «смазливенькой». Но что толку?
Однако однажды произошло чудо. Их сняли с лекции и направили на разбор завалов на Кирова. Все они страшно перепачкались и устали, когда их отпустили - поспешили разойтись. И только он – Андрей, её принц, стоял разбитой кладки и явно поджидал её. Сердце Лидочки сладко заныло и чуть не выскочило из груди, когда он неожиданно робко пригласил её в кино на этот вечер. Подумать только – именно её!
Она с восторгом согласилась.
Прибежав домой, торопливо бросилась стирать одежду – кофточку и юбку. Закутавшись покрывалом, которое подвязала отцовским ремнём, выбежала во двор и торопливо развесила всё внизу во дворе…
Тут я недоуменно прервала мою собеседницу.
– Но почему в покрывале?
Старуха улыбнулась.
– Не было ничего больше. Жили бедно.
Я несколько секунд оторопело смотрела на свою собеседницу, досадуя на собственную бестактность. Нашла что спрашивать. И так ведь понятно – сорок шестой год. Нищета. Но чтобы только одна юбка и одна блузка…
– Я, пока белье сохло, всегда в простыню заматывалась,- пояснила меж тем Лидия Васильевна так, словно ничего естественней этого ожидания высыхания одежды в простыне и быть не могло. – И тут тоже, пришла со двора, покрывало скинула, обернулась простынёй и замечталась…
Я улыбнулась. Без слов было понятно, о чем могла мечтать восемнадцатилетняя девчонка, впервые приглашённая кавалером выйти в свет. В фойе перед сеансом были танцы, играл оркестр, и она, воображая себя Золушкой на балу, мысленно кружилась в вальсе с Любимым принцем.
… Все мечты рухнули в одночасье.
Замечтавшись, Лидочка совершенно забыла обо всем и не заметила, как солнце предпоследнего сентябрьского дня неожиданно исчезло, невесть откуда наползли тяжёлые тучи. Очнулась девушка только тогда, когда шум за окном проступил дробными ударами по подоконнику. В ужасе обернувшись, она увидела, что струи холодного дождя льют за окном сплошной стеной. Лидочка помертвела. Юбка! Кофточка!
Не тратя ни минуты, обула туфли и в простыне ринулась вниз.
Увы. Пробежав вглубь двора, Лида нашла свои насквозь промокшие вещи, сиротливо болтавшимися на верёвке, и поняла, что всё пропало. До сеанса в кинотеатре оставалось только три часа. За это время ей вещи никак не высушить: они были - хоть выжимай.
В подъезде девушка чуть опомнилась, попыталась заледеневшими руками выкрутить белье, но понимала, что делает глупости. Всё пропало! Всё пропало. Андрей будет ждать, но она не придёт. Не придёт. Слёзы ручьями стекали по щекам. Закусив губу, чтобы не разрыдаться, Лида медленно поднималась по лестнице, прижимая к промокшей простыне мокрую кофточку и юбку. Всё пропало.
На третьем этаже она не выдержала – отчаяние прорвалось рыданием.
…Напротив неожиданно распахнулась дверь, и в дверном проёме показалась голова встревоженной женщины. Лида знала её – Фаина Францевна была известным всему дому человеком. Вдова генерала, она работала конферансье в местной филармонии.
– Лида, деточка, что случилось? – Фаина Францевна с неподдельным испугом озирала рыдающую девушку. – Что-то с папой?
Отец Лиды в последний год болел – сказывались фронтовые раны. Но она, судорожно сглотнув, помотала головой. Нет, с отцом всё хорошо. Подняв глаза на Фаину Францевну, она неожиданно в отчаянии выложила всё: как влюбилась в молодого человека, как ни на что не надеялась, и как неожиданно получила от него приглашение в кино. А тут… она опустила глаза на свои вымокшие вещи и снова залилась слезами.
– Фу ты, дурочка, напугала-то меня как, - строго выговорила плачущей девчонке Фаина Францевна. – Я уж думала, и вправду беда стряслась. Заходи.
Лида только шмыгнула носом и снова залилась слезами. Где уж кому-то понять, в какую беду она попала! Однако послушно прошла за соседкой в квартиру. Она иногда помогала Фаине Францевне по хозяйству, отоваривала карточки. Тут ей нравилось всё: старинный дореволюционный сервант с резными ящиками, огромное зеркало в золочёной раме, тяжёлые плюшевые портьеры, напоминавшие театральный занавес. Нравился и запах этих комнат, пахло какими-то выдохшимися духами, пудрой и канифолью – как в театре.
Фаина Францевна поставила на кухне чайник на плиту, повернулась к девушке, и Лида поймала на себе её странный, какой-то изучающий взгляд. Тёплый чайник быстро закипел, и Фаина Францевна заварила крепкий липовый чай, поставив перед девочкой полную кружку.
Лидочка вздохнула. Она понимала, что надо успокоиться, слезами горю не поможешь. Но сердце сжимало тупой болью.
– А ты уверена, что это не к лучшему? – неожиданно спросила Фаина Францевна. – Может, парень-то и не стоит твоих слёз-то?
– Стоит! Он … самый лучший! - взвилась Лидочка и снова едва не расплакалась.
Потом рассказала про медаль, про то, какой добрый и славный её Андрей. Впрочем, какой там «её»? Не бывать этому. На сердце скребли кошки. Она допила чай и поднялась.
– Спасибо, Фаина Францевна, пойду.
– Стой, дурочка, - усмехнулась соседка, - пойдёт она… Иди за мной.
Пройдя по полутёмному коридору, Лидочка вслед за Фаиной Францевной оказалась в спальне перед большим шкафом. Хозяйка подкрутила фитиль керосинки, и комната осветилась мягким светом.
То, что произошло потом, Лидочка запомнила навсегда: не так уж много чудес было в её жизни. Створки тяжёлого шкафа распахнулись, и перед потрясённой Лидой предстали… платья! Настоящие, на проволочных плечиках, они висели рядком – строгое чёрное с серебристой вышивкой, красное с накладными плечиками, зелёное с косой застёжкой на плече, серое в мелкую клетку…
Фаина Францевна быстро перебрала плечики и вытащила из глубин шкафа ещё одно – тёмно-синее в нарядный белый горошек, с шёлковой нижней юбкой, украшенное вдобавок очаровательным белым кружевным воротничком.
– Вот это подойдёт, пожалуй, - как во сне услышала Лидочка. – Примерь, чего столбом-то стоишь?
Что? Это – ей?
Растерянная Лида взяла платье. Всё казалось сном. Между тем Фаина Францевна уже сняла с неё простыню и подтолкнула к зеркалу. Лида с дрожью ощутила, как лёгкая ткань облаком облекла тело, и мгновение спустя уже рассматривала в зеркале незнакомую красавицу.
– Туфли-то есть у тебя? – спросила между тем Фаина Францевна.
– Да.
Туфли у Лиды и впрямь были.
– Это те, что у порога?
– Ну да, - кивнула Лида. – Какие же ещё?
Фаина Францевна покачала головой и вынула из коробки туфли. Рот Лидочки непроизвольно раскрылся: туфли были… белые. Модельные!
– Примерь, налезут?
Волшебство продолжалось. Туфельки пришлись впору. Фаина Францевна, оглядев её критическим взглядом суровой учительницы, вдруг извлекла из ящика странную круглую коробку, старую и сильно поцарапанную. Оттуда появилось новое чудо – белая сумочка с серебристой пряжкой.
У Лидочки закружилась голова, и она как в тумане слушала наставления соседки, как носить пояс, как прикрепить к нему шёлковые чулки, которыми её тоже снабдили, как ступать на каблучках и как правильно держать плечи. Узнала она и то, что размахивать сумочкой – дурной тон.
Два часа, оставшиеся до встречи, её учили азам поведения выпускниц института благородных девиц.
…Андрей Соколов ждал у полуразрушенного кинотеатра, где чудом остался не разбомблённым зрительный зал. Где же Лида? Он заметил незнакомую красавицу в изысканном платье, но лишь скользнул по ней взглядом и снова уставился в сторону разрушенного хлебного магазина, откуда ждал девушку. Опомнился он лишь тогда, когда красавица окликнула его, оказавшись Лидочкой. Андрей совсем не ожидал такого и даже немного смутился. Они прошли в фойе, где уже играла музыка. Среди серых бушлатов, выцветших застиранных гимнастёрок и перелицованных несколько раз платьев, Лидочка выглядела принцессой. Какой-то хлыщ тут же подбежал к ней.
- Позвольте вас пригласить.
- Я обещала другому, - строго ответила Лидия, и Андрей понял, что она говорит о нём.
Кружась в вальсе, Андрей не мог не заметить, какими взглядами провожали Лидочку мужчины, но видел и то, что сама она ничего не замечала, не сводя с него счастливых глаз. И Андрей невольно улыбнулся. Кому же не понравится, когда все вокруг озирают тебя завистливыми взглядами? Лида казалась ему очень милой смазливой девчушкой с его курса, а она вон, оказывается, какая…
В тёмном зале, где на экране звонко пела Любовь Орлова, Лида иногда чуть заметно скашивала глаза на своего кавалера и замечала, что он тоже смотрит на неё. Сердце её учащённо билось, белая сумочка лежала на коленях, а сверху покоилась её рука. В конце сеанса сверху легла и рука Андрея.
История эта, случившаяся среди руин взорванных домов в нищий, голодный послевоенный год, имеет, как и любая сказка, счастливый конец. Лидочка не потеряла туфельку, и даже не порвала чулок, чего, признаться, страшно боялась. Молодой человек, проводив её после кино домой, ревниво поймав ещё несколько заинтересованных мужских взглядов на свою девушку, решил не тратить время даром.
Лида получила предложение руки и сердца в тот же вечер – прямо на пороге своего дома.
…Они прожили вместе сорок девять лет....