Американский лирический тенор Майкл Спайрс, прославившийся прежде всего в россиниевском репертуаре и прошедший великолепную школу у великого маэстро Альберто Дзедды в Пезаро, мекке россинианства, десять лет назад уже приезжал в Москву.
Тогда он пел в Центре Павла Слободкина самый разнообразный репертуар, отнюдь не россиниевский, и назвать тот концерт удачным было едва ли возможно. Однако минувшее десятилетие не прошло для певца даром: он по-настоящему овладел техникой, покорил не одну сцену мира, спел во множестве интересных опер, как популярных, так и редких, выйдя за пределы россиниевской специализации, но, не расставаясь с любимым композитором.
Автору этих строк довелось в последнее время дважды встретиться с искусством американца на европейских сценах: летом 2018 года в барселонском «Лисео», где он блистал в доницеттиевской «Фаворитке», и осенью прошлого года в венском театре «Ан-дер-Вин», где Спайрс весьма порадовал в раритетной «Весталке» Спонтини.
Все богини одинаковы
Поэтому «второй штурм Первопрестольной» ожидался уже совсем на другом уровне, с иными привходящими. На этот раз Спайрс выступил в престижном новомодном зале «Зарядье», в сопровождении авторитетного столичного оркестра «Музика вива», в помощь ему была ангажирована сопрано Диляра Идрисова, а за пульт встал эпатажный Филипп Чижевский.
Этот взрывоопасный набор компонентов обещал нескучный вечер, и в целом он таким и оказался – полным неожиданностей, хотя многие из оных можно было и спрогнозировать.
В оценке любого художественного события рецензент просто обязан сосредоточиться на главном и отмести все второстепенное и случайное. Но как быть, если это второстепенное нагло лезет в глаза и в уши и абстрагироваться от него решительно невозможно? Концерт в «Зарядье» начался буквально с взрыва хохота в зале – ну, если не взрыва, то явного оживления и не единичных смешков по его пространству то тут, то там.
Причина – внешний вид дирижера Чижевского: высокий сутулый маэстро с развивающимися длинными кудрями вышел к публике в белой косоворотке, черных обтягивающих лосинах и сапогах с блестящими задниками.
Конечно, публика уже должна была бы привыкнуть, что дирижеры у нас теперь, начиная с Валерия Гергиева, выходят на сцену буквально в чем попало, а уж такие провокаторы как Теодор Курентзис или Стефано Монтанари разработали целый гардероб от кутюр, призванный будоражить аудиторию, однако есть что-то в этих маэстро такое, за что эти экстравагантные наряды им прощаешь – они удивляют, порой раздражают, но не смешат.
С Чижевским же получился настоящий курьез: выглядел он по-настоящему нелепо, «курентзисовский» имидж плохо вязался с физическими данными дирижера, с его манерой держаться на сцене, той энергетикой, которая от него исходила, точнее, не исходила вовсе.
Открывшая вечер увертюра из моцартовского «Идоменея» была, таким образом, безнадежно испорчена: на исполняемой музыке сосредоточиться было невозможно ни на секунду – трясущаяся и нервически подпрыгивающая худосочная фигура маэстро в белой разлетайке, активно приседающего на тонких черных ножках и постоянно трясущего гривой концентрировала, на себе все внимание. Как говорила Галина Вишневская,
«…дирижер красуется теперь как примадонна»,
и, действительно, Чижевскому это удалось сполна – весь вечер публика переглядывалась-перемигивалась по поводу его экстерьера, каждый раз реагируя на его комичные па. А утверждение Джеральдины Фаррар, высказанное когда-то в споре с Артуро Тосканини, что публика приходит в зал послушать ее голос, а не полюбоваться на его спину, нынче не кажется столь уж неоспоримым.
Были у данного концерта и другие странности. Например, выбор вокальной кружевницы Идрисовой в партнеры американскому тенору. Более неподходящую пару трудно было вообразить. Да, оба поют колоратурный репертуар. Но это, пожалуй, единственное, что их объединяет. Деликатная манера и, по сути, камерный голос Идрисовой, умелый, виртуозный, но не масштабный, для которого и Моцарт-то – тяжелый репертуар (не говоря уже о Доницетти) совсем не сочетался с плотным, ярким, звучным и достаточно сильным голосом Спайрса. Причем не сочетался не только в дуэте из «Любовного напитка», но и в чересполосице сольных выходов – ибо акустический контекст искусства каждого из певцов слишком уж разный.
Или репертуар вечера. Программа была разделена на две части, первое отделение озаглавлено титлом «Цари», второе – «Влюблённые»: за первых отвечали моцартовские Идоменей, Тит и Митридат, за вторых герои Россини и Доницетти. В эту, казалось бы, оригинальную концепцию, вполне имеющую право на существование, вдруг неожиданно и необъяснимо вторгся Пьетро Масканьи со своим хитовым Интермеццо из «Сельской чести». И хотя Филипп Чижевский честно пытался подать эту музыку максимально мягко и лирично, как своего рода итальянскую канцону, смикшировать ее небелькантовую сущность, смотрелась она в программе воистину как вставная челюсть.
Жирной точкой в этой истории стал единственный бис вечера – видимо, артистам совсем нечего было петь вместе, поэтому в качестве «вишенки на торте» прозвучал дуэт Церлины и Дон-Жуана из оперы Моцарта. Да-да, лирический тенор Спайрс спел фрагмент партии для бас-баритона, продемонстрировав плотный, массивный звук, так сказать, тряхнув стариной – когда-то в родной Америке он начинал учиться вокалу именно как баритон.
Воистину, лавры Пласидо Доминго, поющего все подряд и разыми голосами, не дают покоя многим!
Концерт, дающий столь много поводов для сарказма и ремарок о второстепенном, наверно, можно было бы отнести к провальным. Но, нет, такой вывод делать совсем не стоит, поскольку его главный герой в целом оказался на высоте и порадовал публику. Правда, начал он не слишком удачно – знаменитая ария «Fuor del mar» из «Идоменея» Спайрсу не очень-то далась, ибо его колоратура для Моцарта все же несколько тяжеловесна и не вполне точна.
Зато спетый следом кантиленный Митридат («Se di lauri») пленил зал абсолютно, и тот впервые разразился бурной и вполне заслуженной овацией – насыщенный и одновременно пластичный звук, ровность звуковедения, элегантная фразировка, легкость в покорении верхних нот – все в этом номере было без преувеличения прекрасно.
Завершавшая «царское» отделение ария Тита «Se all’impero», сочетающая в себе задачи первых двух, была исполнена достойно – гораздо лучше первого номера программы.
И все же, несмотря на обширный моцартовский репертуар и работу над ним с самим Николаусом Арнонкуром, музыка этого автора – не та территория, где Спайрс может себя показать максимально выигрышно. Все же его инструмент слишком «жирен», слишком мясист для музыки 18 века. А вот в репертуаре бельканто он звучит идеально – и россиниевский Рамиро, и доницеттиевский Неморино были спеты и в стиле, и с нужным куражом, причем неотесанным деревенщиной из «Любовного напитка» артисту Спайрсу «прикидываться» гораздо проще, чем хотя и комикующим, играющим в переодевания и притворяющимся простолюдином, но все же принцем.
Последняя ремарка касается лишь достоверности образа, но никак не технической вооруженности вокала – труднейшая ария «Si, ritrovaria io guiro» была спета просто феноменально, с настоящим россиниевским блеском, свободно и непринужденно.
12 марта 2020 г., "Новости классической музыки"