В августе 2018 года, и так богатом на переживания и события, произошло еще одно — в середине месяца мне позвонили из города Болгар. О болгарском священнике отце Владимире Головине и его деле я рассказывал в статье «Ловцы человеков. История бывшего протоиерея Владимира Головина» (https://zen.yandex.ru/media/id/5e469a0ca5d3230c1ce753a3/lovcy-chelovekov-istoriia-byvshego-protoiereia-vladimira-golovina-5e5fc9033ec32b0c10a55ffd).
На тот момент отец Владимир еще не был запрещен в служении и активно действовал в интернете. Мне предложили объединить наши усилия в деле интернет-проповеди. Я ответил, что мне это запрещено, что я буду оказывать послушание, и очень удивился реакции с той стороны. Было слишком очевидно, что если нечто подобное будет происходить с Владимиром Головиным, то послушания от него можно не ждать. Я еще раз категорически отказался, и разговор на этом закончился. А через несколько дней вышло то самое обращение управления Чистопольской епархии, о котором я уже рассказывал, потом запрет на интернет-деятельность Головина, и, после его непослушания, запрет в служении.
Так с разницей в один месяц у него начались примерно такие же проблемы, как и у меня. И я с интересом и неподдельным любопытством стал наблюдать за развитием событий в Болгаре. И сразу увидел разницу.
Во-первых, я позавидовал Владимиру Головину, что для него обосновали запрет на интернет-деятельность. Пусть коряво, местами притянуто за уши, но все же его деятельность проанализировали и четко указали на ошибки. Правда, есть в этом и минус — ему было велено удалить из интернета весь контент, в то время как мое священноначалие до этого не додумалось.
Удивительно топорная работа: заклеймили меня как могли, изощрялись изо всех сил, обливали грязью, а выпустить бумажку с требованием удалить канал не догадались. И для меня это еще один маркер того, что канал хотели просто отжать, а не удалить. Нужна была трибуна, аудитория, причем хорошая, грамотная, умная. Но со временем требование удалить контент могло быть выдвинуто, и я стал лихорадочно соображать, что делать, если завтра такое распоряжение поступит. Оно так и не поступило. А может, Господь им затуманил соображаловку — не знаю. Они даже не потребовали от меня, чтобы я изъял все сомнительные с их точки зрения ролики.
Во-вторых, Владимир Головин проигнорировал запрет на ведение интернет-деятельности и выпустил видео продолжительностью в три с половиной часа, которое я посмотрел очень внимательно и не один раз. Он занял позицию жертвы, давил на жалость, между строк призывал встать на его защиту. Кроме этого, в интернете его последователи развернули сбор подписей, создали специальный проект. Я всего этого не делал. Я вообще, как мог, скрывал, что со мной происходит. Особенно старался все скрывать на своем приходе — почти месяц никто ничего не знал. Было очевидно, что когда информация выплеснется, мне легче не станет. Наоборот, поднимется шум, меня станут беспокоить расспросами. А что я могу им сказать? Как все это объяснить? Найдутся активисты, которые захотят писать какие-нибудь петиции и чего-то добиваться, и все это обернется против меня. Меня выставят бунтарем, скажут, что это я провоцировал, подбивал, чужими руками пытался давить на архиерея. Активисты все же нашлись. Стали мне звонить и предлагать что-то куда-то написать, вплоть до Патриарха.
Спустя год, 3 октября 2019 года, во время прощания с прихожанами, я объяснил им, почему так резко реагировал на подобные предложения ( https://youtu.be/51OM1OEa8rg?t=3431).
«Помните, год назад? Кто-то из вас звонил и говорил:
— Отец Андрей, давайте мы напишем письмо Патриарху. Ну что это такое?
А я сказал:
— Да я сам не хочу служить здесь. Надоели вы мне, красноармейцы, хуже горькой редьки. Глаза б мои вас не видели.
Человеку и сказать нечего. Я так не думал, как говорил. Я это говорил для того, чтобы вы ничего не писали, потому что мне бы это все равно не помогло, а только хуже бы сделало. Это бы выглядело, как будто я вас пытаюсь подбить, собрать народ и с флагами идти к царю-батюшке на поклон. Я тут вас, как поп Гапон, на кровавое воскресенье веду. Это не нужно было делать. Поэтому я все предложения с этими письмами отметал жестко. Простите меня за то, что я тогда вас смутил. На самом деле я так не думал никогда».
В-третьих, я вообще обзавидовался Владимиру Головину, потому что у него все было понятно: сначала долгое многомесячное разбирательство, потом обоснованный запрет на интернет-деятельность, потом за явное и открытое непослушание его запретили в служении, потом судили, потому что он не послушался, будучи в запрете. И все это не в один день. А у меня как-то все и сразу и без всяких обоснований — запрет на ведение блога, запрет на общение со СМИ, запрет на служение за непослушание, запрет на служение в связи с судом, сам суд, снятие со всех должностей вплоть до настоятельства. На канале у меня порядка двух тысяч роликов, а претензии, причем явно спорные, только к двум — не слишком ли несоразмерное наказание? За какое преступление вообще можно так наказывать священника, причем безо всякого разбирательства?
Ответ одновременно прост и ужасен: не за преступление, а по прихоти любого из иерархов. Они — князья, владыки. А ты — крепостной крестьянин. С тобой что хотят, то и делают, а твой удел — смиряться, терпеть и слушаться.
«И, сев, призвал Двенадцать и сказал им: кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк. 9:35)
Каноны, по которым живет Церковь, вполне разумны и хороши только при условии, что во всем этом есть любовь. Господь говорил: «По тому все узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). А если любви нет, то любой, даже самый правильный закон или правило, превращается в инструмент насилия.
Я не искал идеального к себе отношения, даже любви не искал — хотя бы капельку разумности какой-то. Допустим, я смутил верующих в интернете. А разве действия того же Сивиркина и махание шашкой митрополита не смутили моих подписчиков, которые тоже верующие? И их на тот момент было порядка пятидесяти тысяч человек. А что чувствовали мои прихожане? Что чувствовали жители района, которые были свидетелями моего служения на протяжении многих лет? Я уж про своих родных и близких молчу. Всех их не смущали действия митрополита или моего епископа, который без объяснения причин содрал с меня семь шкур? Их действия никакого соблазна не внесли в настроения людей по отношению к Церкви?
Еще неизвестно, кто из нас внес большее смущение и нанес больше вреда Церкви — я своим посещением Мавзолея и положительной оценкой Ленина или мои судьи своей ничем не оправданной реакцией на это. А куда мне, священнику, пойти за защитой и справедливостью? К Патриарху? Головин апеллировал к нему, результат известен.
— Головин ведет себя не по-христиански, и даже просто не очень красиво. Но он хоть как-то борется. Почему не борешься ты? Думаешь, ты проявляешь смирение? Был такой Лев Николаевич Толстой, который проповедовал идею непротивления злу насилием. Это еще называют толстовством. Может, ты не смиренный христианин, а толстовец под личиной христианина? Чем отличается подлинное христианское смирение от толстовства? Не перебарщиваешь ли ты со своим смирением, терпением и послушанием? Ты позволяешь себя топтать и ничего не делаешь, чтобы защититься.
— Не совсем так. Я на суде вел себя достойно. Меня обвинили в том, что я дерзил, хотя, по мне, я просто вел себя как раб Божий, а не как архиерейский холоп. Не пошел на сделку с Сивиркиным, не отдал ему канал. Я написал владыке Софронию не один рапорт, в которых просил его как своего архипастыря защитить меня. Где здесь толстовство? И что я еще мог сделать?
— Софроний ведет себя не как христианин и епископ, а как Пилат: тебе говорит о том, что ты ни в чем не виноват, что оснований для прещений нет и не было, а сам тебя наказывает. Можешь продолжать просить у него помощи сколько угодно, толку никакого не будет. Ты должен не сидеть, а действовать. Если бы Софроний хотел тебя защитить, то давно бы сделал это. Ему просто нужен белый клобук митрополита, а значит — хорошие отношения с Сергием, вот он и старается усидеть на двух стульях.
— А вдруг Софроний не может ничего сделать? Сам видишь, насколько жесткая и ужасная эта система. Ну ляжет он на амбразуру, и что? Его сметут, как тебя, а, между прочим, накосячил не он, а ты. Это именно ты был недостаточно профессионален, чтобы рассчитать риски, вел себя в эфире слишком смело. Софронию поступила рекомендация из Управления делами Московской Патриархии задвинуть тебя куда подальше и закрыть доступ в интернет. А рекомендация, сам понимаешь, не просто рекомендация.
— Да никто не сметет твоего Софрония. Ворон ворону глаз не выклюет. Сворачивай свое толстовство и хватит его защищать — ты ему не нянька. Он тебе улыбается и тобой же подтирается, а ты позволяешь ему, да еще и оправдываешь. Это, по-твоему, называется христианским смирением? А может, это трусость под личиной христианской добродетели? Думай не о бедном епископе Софронии, а хотя бы о своей семье — как ты своим близким объяснишь все, что с тобой происходит? Жене, маме? Детям, которые всю свою жизнь видели твое служение, — как объяснить, за что судят их отца? А ты думаешь о том, как бедный и несчастный епископ мечется в попытках быть добрым пастырем, смиренно приносишь в жертву себя, а заодно и всех своих родных. Никакое это не смирение, и не толстовство даже, а либо глупость, либо трусость.
Продолжение следует…