Речь пойдет сегодня о ветеране Великой Отечественной Войны Фукалове Геннадии Александровиче и его воспоминаниях о тех днях когда он впервые попал на фронт.
Немного биографии
Родился я 2-го сентября 1923 года. В селе Троица недалеко от Перми. Учился в местной школе. Окончил 7 классов после чего поступил в Перми в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) при заводе «имени Ленина». Это пушечный завод - знаменитая «Мотовилиха». Окончил эту школу, но только начал работать, тут война началась...
Вначале работал в монтажном цехе, а потом в сборочном. Пушки и лафеты собирал. В конце 1941 года пришла повестка. Направили в Челябинск в танковое училище. Обучали на командира орудия тяжелого танка, в основном изучали КВ.
Первое впечатление о танке КВ.
Вот что рассказывает Геннадий Александрович.
По сравнению с Т-34, конечно, тяжелее. А в принципе одно и то же. В физическом плане тяжело, но я был парень здоровый, мне это не составляло особых усилий, и водить я любил. Тем более на КВ-1С поставили новую коробку передач, с демультипликатором. Там и первая скорость и замедленная. Она на фронте здорово выручала, если попадал в трудную ситуацию.
А свою первую машину мы получили прямо на заводе. Представь, на конвейер заезжает только корпус, и при тебе его собирают до самого конца. Один мужик, а с ним трое пацанов, начинают собирать подвеску. Дальше – ленивец, звезду, всё, что снаружи. И вот я вспоминаю, как этот старичок говорил: «Мы, сынок, по 12 часов эти железные гробы собираем. Тяжело…» А мы лишь в самом конце подключались, гусеницы из траков собирали.
В общем, где-то в марте 43-го закончили обучение, получили машины, и думали, что сразу поедем на фронт. Но нас вначале привезли в танковый центр под Москвой. Там на переформировании стоял 13-й Гвардейский Отдельный Танковый Полк Прорыва. Ну как полк, из-под Ржева и Великих Лук фактически один штаб только и вышел… И вот мы приехали и пополнили этот полк. Приняли гвардейскую присягу, проводили обучение, на стрельбы сходили, а уже бывалые танкисты рассказывали нам о том, о сём.
Например, рассказывали, что в первых боях было так. Танк сгорит, а начальник особого отдела начинал крутить, и лепить: «А вы почему не сгорели? Как так, танк сгорел, а вы нет?!» Но раз он старался прилепить, значит, видимо были такие случаи. Вот, например, если танк остановился, это же мишень, всё понятно. Сразу выпрыгнули из него и убегали. А вот с 43-го, с Курской дуги, таких вопросов уже не задавали. Первый вопрос - сгорел танк? Чёрт с ним, завтра новые придут. А где люди, как экипаж? Надо людей, живых людей! Там ведь каждый делает своё дело.
Воспоминания о первом бое на танке КВ.
Запомнился такой эпизод. Наступаем, местность ровная, и вдруг овраг. Все фрицы сразу туда. А мы подошли, и как осколочно-фугасными врезали… После этого как-то умудрились заехать туда, придавили оставшихся немцев, но нас потом двумя тягачами из этого оврага вытаскивали. И там же, на Орловском направлении, где-то я видел такой случай. Стоит поле сжатого хлеба, а бегущие фрицы прятались за снопами. Тут мы тоже им хорошо дали. Правильно говорят, что 43-й год – переломный. Хотя бывало по-разному.
Вот мы придём на исходный рубеж. Когда сигнал прозвучал, это или ракета или команда по рации «555», проходим вперёд, а пехота уже за нами пошла. Но в первых боях получалось, что пехота залегла под сильным обстрелом, а мы считай, оторвались. Нас выбивают, а пехота сзади отстала. Тогда стали делать так – пехоту поднимали. Помню, в одном бою вижу в перископ – командир бежит с пистолетом «Ура!», а много азиатов, и за ним никто не поднимается… Тогда наш взвод повернул обратно, пошли по траншеям, вот тут пехота поднялась и пошла. Расшевелили их… Вот такой случай тоже был. В общем, 12-го июля пошли в наступление, а уже 17-го мой танк сожгли.
А случилось это в наступлении. Первое попадание было по башне – сразу все лампочки в машине погасли. Следующее попадание - у меня зеркальные перископы полопались. А главное такое ощущение, что тебя в бочку посадили и молотом по ней лупят... Потом ещё удар, и видимо он попал в маленький лючок механика, потому что снаряд прошёл в машину, но прошёл над боевой укладкой. У нас же всё под ногами, в кассетах. И прошёл в машинное отделение, машина сразу загорелась. Я механика хватаю за комбинезон, и чувствую, что он обмяк. Значит всё, готов…
Подбило нас, все-таки как мне кажется орудие, танков вроде там не было.
После этого Геннадия Александровича посадили на полковую "десятку" - так называли командирский танк. Это вроде обычный танк, только из пушки почти не стреляешь. Но вскоре его переместили на другой танк, и они стали воевать как прежде.
Дошли до Гомеля, но к этому моменту от полка осталось всего четыре машины и экипаж вместе с танком вывели в Тулу на переформирование. В Туле ждали что получат Исы, но из Челябинска прибыл целый эшелон КВ. В ноябре их погрузили и отправили обратно на фронт. И с 261-м уже полком направили в Ленинград. Чтобы окончательно снять блокаду. Недаром полк назывался – полк прорыва. Наши тяжёлые танки должны были, как таран проломить немецкую оборону, чтобы уже за ними следом в эту брешь устремиться всем остальным.
В январе 44-го пошли в наступление с Пулковских высот. Перед атакой артподготовка – полтора часа беспрерывного огня! «Катюши», миномёты, гаубицы, все бьют - сплошное зарево! Пошли вперёд, а поле прямо чёрное, снега почти нет. Всё перемешано с землей. Думаем, всё, ребята, здесь нам будет полегче. Но ничего подобного: немцы нас тоже хорошо встретили. Я там и на минах подрывался, и с двумя пробоинами однажды из боя вышли. Там, где поддерживающий каток и опорный, сразу две дыры от 75-мм болванок, по-моему. А был ещё случай - так попали, что башня аж треснула, и возили на завод ремонтировать. Но самое страшное – это попасть под огонь 88-мм зенитки. Когда пошли в наступление, нас предупредили: «Будьте осторожны, впереди зенитки!» В общем, наступали через Красное Село, Гатчину, а когда с Луги повернули на Псков, я опять сгорел.
Пошли в атаку, и немец вот так выстрелил, и пробил в борт. Машина загорелась, все сразу выскочили. Кругом всё рвется, а как назло место совершенно ровное, даже негде спрятаться. Так я добежал до единственной большой воронки, в неё кинулся, а там лужа по пояс. Это же 1-е апреля, всё таять начало. Сколько-то посидел в этой луже, чувствую, у меня что-то течёт. Посмотрел, а это из меня алая кровь хлещет... Только тут понял, что ранен. Как написали врачи - слепое осколочное ранение правой части грудной клетки. Надо перевязаться, а на мне и нательная рубаха, и ватная безрукавка, да сверху ещё комбинезон. Причем, этот осколок так хитро попал, что ни в санбате, ни в госпитале не решались его удалять.
Помню, в госпитале на консилиуме врачи стали совещаться. А среди всех молодых сидела одна пожилая женщина, и она сказала примерно так: «Мы вот тут подумали, давайте не будем грудную клетку вскрывать. Парень молодой, красивый, давайте посмотрим, что ещё можем сделать». И действительно, как-то по-другому его достали. А пока не достали, прямо житья не было. - рассказывает Геннадий Александрович.
После госпиталя из батальона выздоравливающих Геннадия Александровича забрал «покупатель» на 3-й Прибалтийский фронт, и он попал в 51-й танковый полк. Но в нём уже не тяжёлые танки, а Т-34-85 были. Конечно после КВ трудно было привыкнуть, но ничего, освоился. В этом полку он отвоевал немного. Освобождали Эстонию и Латвию. Пока до Риги дошли, почти весь полк полёг. После освобождения Риги направили на обучение в Горький и после 3-х месяцев обучения получили машины, и эшелон пошёл на 3-й Украинский Фронт. На пополнение в 4-й Сталинградский Механизированный Корпус. Но только в Румынию заехали, объявили что война закончилась.
Сейчас Геннадию Александровчичу 96 лет.