Иван, так звали парня. Похоже, когда Мара дала ему ему напиться, как-будто передала ему часть своей души, от одного его взгляда она трепетала, чувствовала его каждой частичкой своего тела. Несколько дней Иван прожил у них в доме, но оставаться далее было опасно, поэтому было решено, что они с Гераськой, тот тоже уже лоб вымахал, уйдут к партизанам. В ночь перед тем как им уйти, все спали, лишь Мара заснуть не могла, лунный свет падал на лицо Ивану и Мара вглядывалась в каждую черточку, легонько-легонько кончиками пальцев проводила по коже, пытаясь запомнить каждую деталь.
- Никому тебя не отдам, нужно будет у черта тебя отыму. Я хочу, чтоб ты был только моим, хочу, чтоб любил только меня... - эта мысль заполонила сознание Мары, она прикрыла глаза и начала медленно раскачиваться, чувствуя, как ее тело наполняет энергия.
Сделав глубокий вдох, она поднялась, в чем была, босая вышла из хаты, словно сомнамбула дошла до перекрестка дорог и на выдохе произнесла: "Силой ветра, луны заклинаю... Мой... только мой."
На рассвете, на прощание Мара протянула Ивану маленький холщовый мешочек:
- Возьми, носи у себя на груди и не сымай, оберег это твой, от пули, от врага тебя убережет, только никому не рассказывай о нем...
Иван посмотрел на Мару, взгляд его был сосредоточенно серьезным, обнял ее: "Береги себя, родная." Отряд Ивана участвовал во многих смертельно опасных операциях, и как-будно действительно был храним, и невидим для врага, все облавы, минные поля обходили стороной. Сослуживцы так и говорили: "Заговоренный, ты Ванька." А тот лишь улыбался себе в усы, по возможности Иван навещал Мару.
Неприятность приключилась с Иваном не пойми как, вроде мешочек-оберег лежал на лавке, когда мыться пошел, а как хватился нигде его не оказалось, он уж все осмотрел, каждый сантиметр, каждый угол, бесполезно. Иван встряхнул головой, пытаясь отогнать черные мысли, которые тут же закрались в его голову...
- Да ладна, брехня все это, - и больше о потере старался не думать.