После спектакля, который школьники показали в клубе, директор леспромхоза широко махнул щедрой рукой, и мы получили тридцать путёвок аж в Тбилиси. Как раз начались весенние каникулы, мы погрузились в леспромхозовский вахтовый автобус и отправились за 150 километров на железную дорогу.
Сколько было споров о том, кто поедет на экскурсию, а кого и не пустят, страшно вспомнить и сейчас. Я не мог взять на себя такую ответственность – разделить детей маленькой лесной школы на счастливчиков и бедолаг, поэтому мы собрали родительский комитет с участием парторга и профорга леспромхоза. Как мы бились за критерии! И успеваемость за четверти, и поведение на уроках и в свободное время, и участие в общественной жизни, и театр, и участие в осенней помощи по уборке урожая в подсобном хозяйстве (ну, конечно, знаменитая уборка картошки), и была составлена огромная таблица на почти сотню претендентов, мечтающих о поездке, и против каждой фамилии были поставлены крестики, нолики и минусы, и такой же точно сводный бюллетень вывесили в клубе, чтобы было наглядно и честно и чтобы, как сформулировал один хулиган, «каждый мог своего любимого самого лучшего ребёночка мордой в его же подвиги ткнуть». И ведь в самом деле тыкали!
Но зато поехали 28 учеников и два преподавателя – в поездку я уговорил нашего физкультурника и нисколько об этом не жалел. Это был человек, просто органически не знающий сомнений и раздумий. Это нам невероятно помогло, когда мы, приехав в Тбилиси, выяснили, что обратных билетов не заказало турбюро. Я просто растерялся, когда узнал, что до 15 апреля билетов из Тбилиси просто нет, выехать невозможно. Две недели без денег (всё было рассчитано в обрез до 30 марта), без ночлега (нас с 30 марта выселяли из гостиницы), без выхода… наш физрук хлопнул меня по плечу и сказал: «А что думать, ты у нас обаятельный, иди на приём к министру путей сообщения!»
И самое забавное было то, что министр меня принял и, выслушав мой рассказ («без денег… без ночлега… только на вас надежда да на дружбу народов коми и грузин!»), расхохотался и позвонил, распорядившись прицепить дополнительный вагон к поезду Тбилиси – Москва.
Мы уезжали на юг в марте, у нас это зима, снег и мороз. Перед автобусом прошёл бульдозер и расчистил путь до трассы – так именовалась более-менее укатанная дорога до райцентра, а оттуда мы приехали часа через четыре на вокзал. На улице было минус 28. До Москвы мы ехали сутки. В Москве в конце марта всё таяло. До поезда в Тбилиси было у нас ещё часа четыре, и мы отправились на Красную площадь. Метро! Кремль! Часы на Спасской башне! Смена караула у мавзолея! Первая потерявшаяся девчонка! Вторая потерявшаяся! (Мы договорились, что если они теряются на площади, то к шести вечера встречаемся у дедушки Ленина, а если в метро, то на вокзале уже к семи, и каждому я положил в карман схему метро, проговорив, как пользоваться). Наконец все нашлись, мы сели в поезд и тронулись в путь. Через час мы пошли ужинать. Вот здесь нужны восклицательные знаки: мы пошли! Ужинать!! В вагон-ресторан!!! Ни у одного моего ученика ничего подобного в переживаниях за всю жизнь не было, и когда официантка! Принесла! Бифштекс с маринованным огурчиком! То восторгу не было конца.
А места в купе! У каждого! А у счастливчиков – на верхних полках!
Часа через три все потихоньку начали успокаиваться и укладываться по своим полкам, и только Вася, человек невероятной, врождённой грамотности и потрясающего языкового чутья, стоял у окна в коридоре вагона и упорно смотрел на проплывающие огоньки. Я попытался объяснить, что отвечаю за своих учеников и поэтому не могу лечь спать, пока он не спит, на что Вася тихо-тихо ответил:
– Я ведь никогда никуда не ездил, только в школу, в интернат, и в свой посёлок, можно, я ещё постою, посмотрю?
И мы постояли ещё полчаса, а потом я объяснил, что завтра мы утром встанем, и сможет Вася целый день смотреть в окно, потому что мы приедем только послезавтра утром.
Вася светло улыбнулся и ушёл не столько спать, сколько ждать счастливого завтра.
А завтра уже был юг, снега не было совсем, дальние перелески стояли в нежно-зелёной дымке разворачивающихся листьев, и кто-то выразил общее мнение, сказав задумчиво: «А у нас снегу по пояс и морозы… всё-таки здорово, что мы здесь!»
А через вечером кто-то закричал:
– Смотрите, здесь тоже снег!
Мы въезжали в какое-то ущелье, все склоны которого были окрашены в белый цвет, но проходящий по вагону проводник с улыбкой сказал:
– Это не снег, это уже абрикос цветёт!
И все застыли в тихом восторге, и кто-то подумал: «Вот бы сфотографироваться!» – а кто-то подумал: «Вот бы приехать, когда созреет, и набрать ведра два!» – потому что эти мальчики и девочки видели абрикос только в компоте в школьной столовой.
А дальше бы дивный Тбилиси, храмы на горных вершинах, музеи и театр имени Руставели, памятник Вахтангу и фуникулёр на гору!
А по дороге хитрый учитель, попросив водителя остановить автобус напротив монастыря, процитировал: «Там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, словно две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь…» Вспомнили? Вот сейчас мы стоим там, где эти строчки написал Лермонтов! И обалденная тишина была мне наградой!
Вот можете сколько угодно мне рассказывать, как проклятый застой мучал общество, но я скажу, что одна эта тихая и светлая улыбка Васи, который за успехи в учёбе, спорте и той самой «общественной жизни» на неделю бесплатно из своего маленького посёлка Тимушбор поехал в Москву и Тбилиси, в моих глазах прощает застою все его грехи, потому что сейчас ни один Вася никуда не поедет, если мама, воспитывающая сына одно, не сможет купить ему путёвку. А сколько сейчас таких мам и вась!
И это неправильно, несправедливо.