Написали письмо. Прочитал и поехал. Драматургия ждет. Я был удивлен, что меня позвали, но все равно поехал. Тёплые времена, но не похолодало. Ровно секунда в секунду выехал и поплыл. Шум, это стук колес. Сел на поезд и в путь: поезд его проделал. Здравствуйте, вы приехали. Ввысь или всё же к нам. Подбородок повис. Встал возле Маяковского. Аня с пакетами. Дождь очень мелкий, колкий. Говорит про Магнитского, про вербатим и многое. Комнаты в переулках. Сыр, колбаса и кофе. Я благодарен им. Оперение ночи. Ларс фон Триер смотрю, но куда, я не помню. Не понимаю я. Сквоты на завтра, квоты. Катя и Павел днём. Переставим экран. Явится следом Курочкин. Сели и выпили или потом — сейчас: вышли, стоим и курим. Что ещё будет здесь? Вы первый раз у нас? Да, ну и как вам пьесы? Что-то понравилось? Что-то впервые вижу? Кто это? Пьеса? Да, вы драматург? Не верю.
Что-нибудь привезли. Да, небольшую пьесу. Эту и ту, что будет. Как называется. Так бы себя назвал. Сам между ними жизнь.
Вверх театр и вниз. Небольшой подвал, существующий в театре так, как Маяковский в поэзии, как после революции. Это театр Док. Ряды сидений такие же, как и строки поэта. Неудобно сидим — значит, такое время. Класс Бенто Бончева. Леся, не бойся, все. И открывай глаза. Леся открыла, смотрит. Так непонятно ей. Мир побежал в глаза, лишь пару раз споткнулся. Главное — не упал. Если упал, то плохо. Будет кровоточить. Или сломает ногу. Все может резко быть. А потому что поздно. Поздно нам всем, пора. Леся, спокойно спи. Завтра наступит полночь. Выспись и встань, иди. Вечером на Кавказской. Угощение, выпивка. Будешь? Да нет, нельзя. Разговоры с художницей. Как я случайно здесь. Греков, Пряжко, Леванов. Разговоры: мы здесь. Пряжко матерится сильно. И двигается не в такт. Подруга его в покупках. Пряжко раздосадован. Ты знаешь теперь я все. Хотя на твою приду. На читку моих творений. Актриса. Улыбчива. И как-то забавно смотрит. И просит, наверно, вон. Нам всем говорят, на улицу. Но я ничего не слышал. Прощаюсь с художницей. Вы замужем? Это да. Хотя я вопрос не задал. Торопимся, в ночь идем. А там анаком, пожалуй, и каша овсяная. И сыр, ну конечно, вкусный. Каким должен сыр и быть. Я думаю, я уверен. Я знаю сегодня то. Приедут мои товарищи. Ну как вам кафе понравилось. Приедем ещё?.. Хотя. Чего ты стесняешься. Бери полотенце, в путь. Тверская усеяна. И лица как вывески. Они ведут в магазины. Они надо мной живут. И бьют по спине рукою, когда я не кашляю. А ты почему не любишь? Любовь это плоть души. Её дорогое мясо. Парное, кровавое. Влюбляйся скорей в меня. Она закружилась в танце. Еби, её взгляд сказал — под вечер в театре Док. (Трёхпрудный переулок, 11/13).
А после был мастер-класс на фестивале Любимовка. И женщины и вино. Открытые были женщины. Я к ним подходил и пил. Себе наливал немного, а полностью им, другим. Берите, я звал друзей. Друзья подходили, пили. А лица у них грустны. Зачем? Ну откуда знаем. Грустны, значит так удобно. Так лицам удобно жить. Любовь это доза кокса. Со мною стоит одна. Мы выпьем? Тогда, пожалуйста. Мы сразу уходим в путь. Откуда вы? Из Сарапула? Саратова? Из Сарапула. А разница в чём. Их три. И всех называю пьесой. Призыв, боги пали и. Чего замолчал? Я помню. Привет, как тебя зовут. Я рад вас увидеть здесь. Взаимно, но мы же люди. Нас лица касаются. И мы напрягаем шеи. И ходим от я до мы. А после идём обратно, устроившись на работу. Отвык от своей конторы. Веселый в ладонях лук. Писать — как смеются дети. Подолгу висеть в пространстве. Как гречку рассыпать на пол, пространство решить театра. Понять, подметать его, так плавно, как могут женщины. Так резко, мужчины как. А что будет с нами, будет. То сбудется с нами пусть. Уста у тебя молчат. Заслушались просто сердца. Пространство решённое. А как же. Вчера решили. Мы на репетиции свадьбы. Пора репетировать. А после развалины. Я не посещаю пьесу последнюю из двоих. Наверное, так и надо, отправиться как-то в путь. Прийти, посмотреть, исчезнуть. На небо своё взглянуть. Ему удивиться тоже. Ведь что есть искусство? Прорубь. Ты должен в нее нырнуть. А вынырнуть? Как ты хочешь. Желание здесь твое. Никак не могу сказать. Так есть отвращение? Да, не знаю, ещё не пробовал. Не видел его, но знал. Но ты допускаешь время? В пределах разумного. Как водку на праздник пьют, а в дни остальные — нет.
Ты поклялся никогда больше не называть меня по имени. Сильно не называть вот здесь. Сэм, ты вернёшься в полночь. Кэт, я вернусь всегда. В лавке купи гвоздей. И табачок купи. Наш первый день как вышел. Вышел и не пришёл? Очень смешная штука. Хэнк, захвати гвоздей. И не имей мой мозг — лучше свой как найдёшь, если найдёшь, конечно. Читка тяжёлой пьесы. Все актёры красивы. Бедра, язык, глаза. Тесно сидим на лавках. В тесном подвале Док. Тесно стоим на улице. Пьёте? Вы кто? Угаров. Виски у входа в Док. Что вы один стоите. Просто привычка — дом. Так выходи на улицу. Там драматурги пьют. Станет привычка улицей. Я здесь случайно делаю. Как же попали? Так. Мимо, наверно, шел. В самом конце убийство. Нет, но была же ночь. Если она убийство. Ольга Лысак поёт. Вот, познакомьтесь, Шишкин. Мы познакомились. Кто вы? Сегодня классик. Рядом театр Практика и т. д. и т. п. Там вечера поэтов? Как человеку с улицы?.. Мне объясняет Клавдиев: в общем, иди туда, мне 37, и что? кто я — не радует, я сценарист, немного. Значит, идти туда? В тёмных очках Мульменко. Я в столовой, а вы? Мне секретарь потребовался. Люба, пойду туда. Здесь у вас вечера? Вы напишите заму. Вот ее мэйл, пишу. Мне отдают бумагу. Я забираю вниз. Сколько уже написано? Так — ничего, но есть. Греков со мной прощается. Он уезжает в ночь. Американцы тоже. Ночью приятно ехать. Ночь затворяет дверь, если все руки заняты. Если багаж их тянет, их затыкает рот. Кто ты? Да просто осень. Суицидальность чувств. Раньше, а помнишь раньше... Слушай, чувак, ты кто? Что запрягаешь в раньше? Будешь? Ну, буду, здесь вздрогнули и поплыли. Вздрогнул, упал лицом. Что ты всегда лежишь. Если стоять не трудно. Встать и держаться выгодно. Ты пополнял баланс? Сумма ещё идет. Может, уже пришла. Ты позвони, попробуй. Нет, недостаток средств. Вот почему ты здесь. Раньше сегодня не было. Было дыхание. Рёв доносился к нам. В этом, пожалуй, мысль. В этом, пожалуй, многих. Многих или иных. Курит театр Док. Вышла на люди улица. Капли дождя неспешные. Где торопиться им. Им разогнаться негде. Здесь дороги плохие. Я посмотрел на небо. В нём я когда-то был. Я заглянул на небо, выпил, устал, уснул? Пошло, ну очень пошло. Я заглянул в ларёк. Выпили. Так положено. С этого всё пошло. Как ты? Сейчас немного. Я же тебе про то. Именно так и будет. Кто ты, подвинься, пусть.
Текст перешла Вилкова. Кто-то ещё, не помню. Слава толкает речь: тьютор он, Дурненков. Дальше, сегодня не было. Пьеса, беру я слово, есть адронный коллайдер. С ним бы сравнил её. Есть столкновения. Я расщепляю атом. Встречные курсы — пьеса. Пьеса есть сгусток слов, он не стоит, несётся. Ком из страстей и смыслов, что растащил, развёл… Люди не слышат слов. Курочкин говорит, если молчит Ковальская. Слово берет Угаров. Всё, говорит, не связано, но, между тем, живёт. Встали, пора, расходимся. Сгусток, твержу им, слов. Лена фотографирует. Видимо, поняла. Значит, прекрасно всё.
Надо себя попробовать. Нужно в пространство пьесы. Нужно попасть туда. Так любопытно очень. Угаров и Дурненков. Денисова и Цветков. Я рядом стою, как в долг. И будут, наверно, люди входить, выходить ещё. А что остаётся делать. Звезда, и под нею мы. Сегодня: такое дело. Ну, пьяный гуляет Клавдиев. Здесь драматурги и я, кто гнал из себя письмо, ругался и с ним не старился. Ты кто? Графоман от бога. А что там с вином? Кончается. А как там дела? Стараются. В театр должны идти как в публичный дом. Из него должны выходить люди. Уже? Не уже, а шире.
Я пригоняю грусть. Просто бильярд кругом, просто шары повсюду. Шары, эти сгустки, мысли. То есть работа мышления. Кий, то есть некий ствол, личность твоя, лицо. Кто-то за ним стоит. Двое причём стоят. Между ними игра. Кто из них победит. Дьявол играет, бог? Дьявол лишь часть его, отягощённая. Потому и внизу. Яйца висят к земле. Дьявол есть похоть бога. Вот что могу сказать. Я и не-я в борьбе. Я против коллективизма, смерти и расслоения. Что мне сказать про Бубера. Бог все же нам завидует, как отец своим детям. Детёныши ведь изгоняются, как только вырастают. Если они самцы. Львята из прайда уходят. После вполне вернутся. И завладеют стадом. Вот и грехопадение. Просто хотел доебаться. Поступок Адама и Евы — поступок цыпленка, вылупившегося из яйца. Речь о возникновении. Речь о статике, перешедшей в динамику. Змея — это символ времени. Речь о том, что женщины созревают быстрее. Речь о половом созревании. Змея обратилась к Еве. Ведь до сих пор обращается. Каина бог искушает? Абель разрежет плоть. Кожу, жилы и мясо. Каина искушает? Тысячи лет как режет. Кожу, жилы и мясо. Сколько же крови льется для изучения Каина. Каин, ты первенец. Первенцев режет Абель. В этом обида Каина? Бог первородных режет. Бог убивает Каина на иллюстрации Абеля. Так символизм пошёл. Бог убивает Каина. Тот бежит от ножа. Каин убивает Абеля, чтобы тот не убил его. Каин понял, что следующая кровь его. Следующая остановка — его.
Так что базара нет. Где ты его здесь видел? Я покупаю семечки. Сколько? За 25. Мне насыпают семечки. Банка за 25. Я четыре насыплю? Да, насыпай их все. Я покупаю семечки. Курицу и укроп. Делаю круг: ряды. Свекла, морковь, картофель. Холодно, прочь иду.
У театра. Покурим? Как пожелаешь, друг. Помню, мы выросли. Один иногда отходит и выливает пиво. У входа стоят, потягивают. Пиво по-братски пьют. У них голоса пьянеют. Проваливается голос под словом, под тяжестью. В воду слова идут. Под лёд, подо льдом живут. Фильм на компе можно смотреть много раз, можно с любого места. И т. д. и т. п. Мысль пляшет от печки смертности, хочет того или нет. Пьяный лежит в грязи. Грязь от него расходится. Книги, капуста, лук. Рядом лучи от солнца, связка ключей и люк. Входят в пространство люди. Явно удивлены. Ждали себе другого. Так родятся, как женятся. Парой становятся? Странно, а может так люди всегда становятся. Люди к стене становятся, через неё становятся. Нужен упор спине. Дуло глазам, чтоб видеть. А по-другому — смерть. Есть от чего увидеться. Правда, опять твоя. Захлопотала смерть. Крыльями машет, курица. Приручили, пожалуй. Но всё ещё жива, хоть и летать не может. По двору ходит, ест. Ну, ничего, пусть ест. Все ещё с нами будет. Девочки на прицеле. Сонм дорогих гостей. Солнце взошло и село. Ну, передумало, девочка рассмеялась. Выбит передний зуб. Старики ходят к девочкам. На повороте торг: тыквы кусок, соленья. Лук, помидоры, лук. Нужно признаться, пусто. Если бы жил как ветер... Как ты? Как совпадение — ног и чужих следов. Делай чужие больше. Мысли рождают ветер. Ими рождается время. Новое наше время. Мы номер два всего. Номер, он станет первым.
Тёплым холодным днем. Дым с торфяных болот. Только почти развеялся. Трудно ещё дышать. Лето осталось жаркое. Ходим с Медведевым. Там, впереди, концерт. Справа Макдоналдс полон. Странно, полно людей. Ты замечаешь их? Да, перейдём, посмотрим. Да, но зачем, пошли. Сколько им платят здесь, им — таджикам на улице. Что-то двенадцать где-то. Фразы из наших мест. На квартиру заходим. В ней Григорьян сидит. Рядом Пряжко хлопочет. Григорьян говорит, может, пойдем к Серебренникову, Павла вот хочет видеть. Павел ест анаком. Думает, просто ест. Я же глотаю кашу. Тоже, как ты, на ян. Чем занимаешься? Я? Гарцую на слове. Есть ипподром? Саратов. Но расширяю круг. Сыр с колбасою ем. Просто живу и ем. Кто-то от нас уходит. Дверь закрывается. Дверь закрывается. Дверь — это то, что будет. Были сперва пещеры — вход для животных, нас. Двери и этажи. И не один подъезд. Думаю, то есть главное — выход от нас на крышу, возможность по верху прыгать, лететь через верх в подъезд. Виктор вращает мельницу, Коля беседует. С женщинами, а с кем же. Что-то беседует. Варят на кухне кофе, пьют почему-то чай. Вот и остались люди. Маленькие, как мы. Ты хорошо подумал. Да, получается. Здесь мы — десятый год. Год, а потом и третий. Ладно, садись, не стой. Мысли во мне стоят и напрягают тело. Тех, кто стоит за ним. Разные девушки. И мужики, пожалуй. Девушка и мужик. Что-то в их связке есть. Поле, Пряжко, премьера. Театральные кассы. Сходим? Да ну давай. Мы уедем отсюда. Можно сходить — куда?
Я выхожу на улицу, Лена в пальто сидит. Курит, но не волнуется. Лена молчит, постой. Дым над Москвой рассеялся. Мысль беспокойно бегает. По двору головы. После бежит домой. Мысль, ты куда? Обедать. Вы не друг с другом там? Где ЦДХ находится? Слева, идти мостом. И улыбается, как не стирается. Если минет, то где. После выходим в Крым. Нравится вам? Целуемся. Дым, подбородок с ним. Как ты не думаешь? Боль в животе, по центру. Будто батут болит. Будто бы кто-то прыгает. Верх — через время — вниз. Падаем и любуемся. Боль из меня торчит. Лена уходит в путь; женщина плачет, светится. Ты напиши письмо, я тебе в нем отвечу. В женщину держишь путь? Я подержу, ты двигайся. Рядом присесть хочу. Сели на той скамейке. Или вдвоём молчим. Нечего делать, греемся. Нечего делать — жить. Свет в нас приходит жить. Лена душой целуется, губы о том просить. Лене Ковальской текст, Лене Ковальской смыслы…
Земля, как паук своими лапками — людьми, — сплела этот город: паутину извлекают из брюшка. Дети земли спокойно перемещаются по паутине, она к ним не липнет. А если попадётся большой зверь, который разорвет ее и уничтожит детей. Нет, такого не будет. Так говорю — не думаю. Нам иначе нельзя. Говорить то, что думаешь, — ездить без поворотов. В городе как без них, долго ты так проедешь? Нет. Вот и я про то. Мы закрываемся. Всем, кто здесь был, спасибо. Всех, кто здесь не был, нет. Люди, поющие вокруг себя песни. Шёл поворот налево. Было бы что-нибудь. Прощальная вечеринка. Маяк, ресторан, не помню. Но пить мне зато нельзя. Чего так. Желудок, он, не знаю, внутри неладно. Каждый выход на сцену — грудь, я сосу ее долго-долго. Ну а я? Надо мною ты. Ты вернешься? Приду — посмотрим. Возвращайся. Я жду. Иди. Город стоит. В нём вечер. Одна машина уткнулась в другую, плачет в её жилетку. Исповеди металла. Ведь авария показывает состояние людей, внутренние их снимки. Душа в том состоянии — пробки или аварии. Груда металла, тел. Так, для примера только. Что ты не говоришь? Так, пустяки. Попробуешь? Голос взлетел из уст. Все повернулись в небо. Вон, на ветвях сидит. Камнем сейчас сниму. Я принесу ружье. Слушай, воздушка есть? Выстрел. Молчание. Плач одного ребёнка: издалека растет. Все как молчание. В водах нейтральных мыслей, в водах нейтральных чувств. Тихо стоим, в них штиль. Нет ни погранзастав. Ветер колышет трупы — трупы лежат, поют. Ветер проходит в них. Двери открыты, рады. Гостеприимен труп. Светлость, радушие. Хлеб на руках и соль. Взрыхленная душа, клетки разжали руки, всех пропускает внутрь. Клетки, моя земля, тёплая и послушная. Есть ещё клетки — небо. Нужно поднять в них голову. Я ожидаю поезд. Поезд не ждет меня. Поезд меня касается. Два пирожка и сока. Что же ещё? И путь. А я наказан типа, а я на Казантипе, рядом чувак поёт. Едем, а он поет. Поезд идёт, мы едем. Год десятый, Любимовка.
Открой человека мне, вопрос мне пришлёт Ковальская, а я перешлю ответ:
Человек должен выйти из себя, как из дома, чтобы пойти работать, воровать или жить. Там уже будет мир. Там только мир и мир.
Об авторе
Оганес Мартиросян. Драматург, поэт, писатель. Автор романа «Кубок войны и танца» (Чтиво, 2019) о жизни современного литератора в России. Родился и живёт в Саратове. Окончил СГУ имени Чернышевского. Лауреат конкурсов «Поэтех», «Славянские традиции», «Евразия» и «Новая пьеса для детей». Публиковался в журналах «Нева», «Волга», «Волга 21 век», «Юность», «Новая Юность», «День и ночь», «Дарьял», «Флорида», «Воздух», ‘Textonly’ и других.
