В одной из моих групп был мужчина. Простой такой, даже не представляю, из какой глубинки его занесло на мою экскурсию. Средних лет, одет очень просто: спортивные брюки, фланелевая рубашка, в руках какой-то видавший виды рюкзак...
Слушал он в буквальном смысле раскрыв рот. Вставал всегда рядом со мной, задавал какие-то вопросы по ходу дела, внимательно слушал ответы... Надо ли говорить, что на меня он смотрел почти как на божество и, кажется, боролся с желанием потрогать меня за рукав, чтобы убедиться, что я - настоящая? Иногда такое же желание я читаю в глазах некоторых своих маленьких слушателей. И этот мужчина чем-то напоминал мне ребенка, своей искренностью, что ли... Может быть, человек вообще впервые оказался в музее. То ли его, по сути, домашняя одежда, то ли вот эта простота в обращении (задавал он самые нехитрые бытовые вопросы, но я очень люблю такие - возможно, потому, что я и сама не великий пушкинист) что-то такое со мной сделали, что я напрочь забыла о том, что я - экскурсовод.
Надо сказать, что и вся группа была какая-то очень теплая, "домашняя" и добрая - может быть, этот мужчина настроил всех на такой лад, а может быть, просто люди такие подобрались.
Забыв уже к третьей остановке о занимаемой мною "высокой" должности экскурсовода-внештатника, я совершенно искренне с огромным удовольствием вместе со слушателями любовалась своим любимым (точнее, пушкинским) дорожным прибором рубинового стекла, напольными часами (они, словно "поймав" мое настроение, напомнили о себе боем), портретами, флаконом для духов, шкатулкой... Что-то такое со мной случилось, что я напрочь забыла о времени и даже задержала на пару минут идущую за мной группу, чего никогда стараюсь себе не позволять. Но я ведь не могла не рассказать о детских воспоминаниях о своем отце детей Пушкина...
Мужчина, о котором я рассказывала, следовал за мной по пятам и спрашивал, тепло ли было в этой квартире жильцам, где спали дети, не тесно ли тут было семье Пушкина, не слишком ли много было прислуги (ведь всем надо жалованье платить!), чем топились печи и где грели воду для купания четверых детей... Получив ответ на очередной свой вопрос, он удовлетворенно, как-то по-хозяйски, кивал головой, будто прикидывая, хорошо ли тут жилось Пушкиным или можно было бы что-то улучшить в их жизни.
Знаете, такие простые бытовые вопросы меня почему-то никогда не раздражают. Люди ведь идут со мной по КВАРТИРЕ Пушкина - а значит, им интересно, КАК он ЖИЛ. После экскурсии, подобной этой, когда "Остапа (то есть меня) понесло", и я шла со своей группой просто как с друзьями, которым я показываю что-то интересное, ко мне подошла женщина и сказала:
- Спасибо вам. После вашей экскурсии я, наконец, поняла не то, каким гениальным поэтом был Пушкин, а каким он был ЧЕЛОВЕКОМ.
Пожалуй, для меня это была высшая похвала и высшая степень благодарности из всех, что я слышала в свой адрес.
Но вернемся к моему слушателю.
Наконец, добрались мы до кабинета Пушкина. Там очень много личных вещей поэта, и, как обычно, я подробно о них рассказывала. Мой слушатель смотрел на все широко открытыми глазами и иногда переспрашивал:
- Это самый настоящий стол Пушкина?! Вот это его кресло? Именно его, по-настоящему?!
"Конечно, по-настоящему, не понарошку же", - хотелось рассмеяться мне рассмеяться в ответ, но я держала себя в руках.
Когда я рассказывала о смерти Пушкина и показывала жилет, который был надет на нем в день дуэли, я увидела в глазах моего слушателя слезы. Такое, уверяю вас, редко бывает с мужчинами, но этот простой человек был настолько искренним и открытым, что меня это нисколько не удивило.
После экскурсии (а шли мы по квартире, как оказалось, больше часа вместо обычных для меня сорока шести минут) мой слушатель задавал самые разные вопросы о Пушкине. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы отвечать на них, уверяю вас, но после каждого ответа этот мужчина смотрел на меня как на умудренного опытом специалиста-пушкиниста. Приятно, хотя, конечно, я таковым и не являюсь. Видимо, у него создалось впечатление, что я знаю вообще всё на свете, потому что в конце он спросил:
- Скажите, а что было бы, если бы Дантес промахнулся? Он ведь мог просто промахнуться, не попасть в Пушкина? Если бы простая соринка в глаз попала - ведь могло бы такое быть?
Вопрос не был глупым. Этот простой человек настолько вжился во всю эту трагедию, он настолько пропустил это всё через себя и настолько ему хотелось хорошего финала, что он стал внутренне "спасать" Пушкина, и делал он это так искренне, так по-детски незамысловато...
- А это была бы уже совсем другая история, и мы не знаем, какой бы она была. Мы знаем лишь ту версию событий, в которой Дантес, увы, не промахнулся, - ответила я. - Не забывайте, что в правилах дуэли было сказано, что в случае промаха с обеих сторон дуэль возобновлялась - дрались бы до результата. И знаете, случайные соринки в глаз в нужный момент иногда почему-то не попадают...
Мой слушатель словно опомнился, поблагодарил меня и в задумчивости направился к выходу.