На фото справа - моя бабушка, Вера Ивановна Самойлова. Здесь ей лет 16-18 и она еще Марушкина. Я зову её бабВера. Всегда - с детства. Для меня она самая красивая, потому что у неё доброе лицо.
Сегодня мы бы могли праздновать её 94-летие...
Жизнь её была не сахар. В 1942-м молодёжь из их деревни - и окрестных тоже - собрали, привезли на подводах к реке, погрузили на баржу и отвезли копать окопы. Когда уполномоченный записывал данные, он сначала усердно трудился, писал про каждого всё подробно, а потом устал и в графе "дата рождения" кому-то, озверев от деревенской тугодумности, поставил 6 марта 1926 года - дело было 6 марта 42-го, то есть необходимые для мобилизации 16 лет как бы сравнялись. А остальным просто стал ставить значок "то же". С тех пор бабВера всю жизнь отмечала день рождения 6 марта.
- БабВер, а когда по-настоящему?
- Да в конце сентября, наверно. Я же Вера...
30 сентября - день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи.
Дальше - почти транскрипция речи моей любимой бабушки. Мне важно передать живое звучание.
- Мы же тумаки деревенски, никогда нигде не были. А тут баржа! Ой, и смех, и грех... Нам с собой матеря узолки собрали, пирожков там, припасов домашних... Нас погрузили - ну мы что ж... Наелись, насьмеялись, на двор захотели. А сидим внизу... "Верк, пойдём, поищем, где на двор сходить?" - "Пойдём, Верк." Две подружки, обе Веры... Ну пошли. Поднялись наверх, на ульцу... Там тоже народу полно... Ходили-ходили, глядь, така дыра в полу, как дома в уборной. "Верк, наверно здеся?.." - "Наверно, Верк..." Ну чего ж делать, сходили... Вертамся назад, вниз к себе. Там у нас таки тюфячки были, мешки сеном набиты. Душистое сено-то! Приходим - а-матушки!!! "Верк, глянь, пока мы ходили, на мой тюфяк навалил кто-то!!!" Ой, и смех, и грех! Ты, гляди, не скажи кому, каки мы бестолковы были! Стыдно, чай! Ну что, сеном обтёрли тюфяк, сбегали, выкинули всё, первернули его - делать-то нечего - легли... Ой, мамыньки... Легли, глядим, а над нами эта самая дыра и есть... Ой, тумаки деревенски...
Ну а что на окопах... Копали... Мы копам, а по верху надсмотрщики на конях ездят...
- Какие надсмотрщики???
- Ну а как ещё сказать? Холодно, они на конях, бурки на них тёплые накинуты, папахи, морды сытые, красные. И нагайки. Они как увидют, кто не работат, нагайкой как стегнут! Кто хитрил: как их не видать, они стоят. Как только надсмотрщик в их сторону поворачиват, сразу копают. Я не-е, я боялась. Всё время работала...
А потом нам амнистия вышла. Малолеткам. По домам отпустили. Дали нам с подружкой сопровождающего. У него наш паёк и документы, что мы не дезертиры... Приехали на станцию, а он сбежал. И ни документов у нас, ни еды... И ничё не знам... Стоим, плачем... Какой-то дяденька нас пожалел, спросил, куда, мол, вам?
- Нам бы до Кротовки доехать, дяденька! За Куйбышев!
- Ну идёмте, только тихо, чтоб как мышки!
Ну, привёл нас к поезду... Зима... Холод... Поднял брезент над платформой - там станки. Завод эвакуируют в Куйбышев. Ну залезли мы... Поехали... Сядем на станину... Она железна... Аж до костей пробират! Подложим ладошку под задницу, сидим на одной половинке, другу руку пока греем. Холодно, зубы стучат - того гляди, выскочат... Ну, сутки так, наверно, ехали... Потом объявлят - какая-то станция.
Мы вышли. "Верк, чего это снег черный?" - "Не знай, Верк!" Ну, наступили... А это лужа... Ой, тумаки деревенски... Ничё не знали, ничё не видали... Промокли валенки, конечно... Мы их сняли. Хорошо, в котомках запасны чулки были. Идём - прям так, в чулках. Глядь - наш дядьВаня, наш, деревенский!
- ДядьВань, ой, отвези домой!
- Ой, девки! Идите в тот проулок, там лошадь. Я щас приду!
Ну довёз нас. А я прошу:
- ДядьВань, довези до калитки, а то стыдно в чулках по ульце-то!
У нас отец уважаемый человек был, кузнец...
Довёз... Я захожу в избу, там наши...
- Ой, Верк, ты как? Ты не дезертировала?..
А бабушка велела скорее в баню идти. Я напарилась! А назавтра в поле...
Я лучшая звеньевая была! В поле-то хорошо... Нам предсядатель очень обрадовался. Уж больно мы работали здорово! Он в рыйон съездил, рассказал, что мы остались без справки, что нас законно отпустили, как малолеток. Защищал нас.
Так мы рады были. В поле-то привычно, привольно... Только вот у меня везде чирьи вскочили... Вечером скатываю чулки с ног, они все прилипнут аж - чирьи же, они гной дают... положу к печке сушиться... а утром опять надену - и в поле...
- БабВер, как это? Как чулки? Почему?
- Обыкновенно как. Вязаны шерстяны чулки... Колки!
- А что, штаны какие-нибудь? Тряпочные? Помягче?
- Ты что, тогда так не ходили... Ну ничего... Бабушка меня успокаивала: "Эт хорошо, Верк, что болезнь на нутрю не села! А так всё выйдет, и поправишься!"...
У моей бабулечки после той поездки всё время зубы болели... А годам к сорока все выпали...
Потом ещё опубликую какой-нибудь из рассказов бабушки о времени её молодости.
А пока можно прочесть "Рассказ старой тарелки".
Или о том, как она мне объясняла разницу между пюре и мятой картошкой.
Или о том, как учила печь блины.
Я люблю тебя, моя бабулечка!