Он был, ну допустим, Саша.
Ему говорила мама:
"Ты очень хороший мальчик,
не то, что вон те, другие".
Он в садике кушал кашу,
и спину держал он прямо.
Балбесы играли в мячик.
Санек зарывал в могилы
эфес деревянной сабли
в коробочке с журавлями,
бумажный кривой кораблик
и сломанный самолётик.
Минуты текли, как капли,
и взрослые умилялись:
"Какой симпатичный зяблик,
какой же послушный котик".
Ему иногда казалось —
он сразу родился тёртым,
с привязанной табуреткой,
таким краснокнижным зубром.
Приехала из Казани
на праздник родная тетка,
а Саша не взял конфеты,
ведь сладкое портит зубы,
а улица портит карму,
конечно, не прямо сразу,
а долго и постепенно,
шпаною и алкоголем.
Носилась с сыночком мама,
как с хрупкой китайской вазой,
купала в клубничной пене.
Потом он учился в школе
для денежно одарённых
(её кто-то vip закончил).
Тетрадки в портфеле пачкой,
и в ручке всегда чернила.
И строгая МарьПетровна
всплакнула под колокольчик:
"Ты очень прилежный мальчик,
не то, что вон те, дебилы".
Когда стал большим и важным,
Супругу купил и дачу,
Десяток больших заводов,
Ушастого спаниеля.
И сам себя гладил: "Саша,
Ты очень богатый мальчик,
Не то, что вон те, уроды".
Устало, перегорело.
Однажды ему приснилось —
стоит он такой, весь в чистом,
парит он такой, весь в белом,
Как в ангельской униформе.
Текут мимо воды Нила,
Текут мимо воды Стикса.
"И что же ты, Шурик, сделал,
И что же ты, милый, вспомнишь?
Ты можешь поймать удачу,
а можешь сойти со сцены,
сломать о колено грабли,
но сгинуть в своём болоте.
Ты очень хороший мальчик,
но все, что имеет цену —
бумажный кривой кораблик
и сломанный самолётик".