— Паш, слышь, что ли, Паш? Вроде ходит кто под окнами-то, а?
— Да спи, ты. Нужна ты кому — ходить у тебя под окнами….
— Нужна — не нужна, а вроде есть там кто-то. Выглянул бы — мало ли.
— Отстанешь ты или нет?! Был бы кто — Серый давно бы залаял. Всё тебе чёрте что чудится. Спи, давай.
— Не кричи. Серёжку разбудишь. А Серый твой — пень глухой. Крепче тебя ночами спит. Сторож называется.
Если
бы пёс, по кличке Серый, мог усмехаться – усмехнулся бы. Но усмехаться
пёс не умел. Он просто вздохнул. Вот ведь вздорная баба: пень глухой. И
ничего он не глухой. Даже наоборот – только слух у него и остался
острым. Зрение подводить стало, да сила былая куда-то утекла. Всё больше
лежать хочется и не шевелиться. С чего бы?
А под окнами нет никого. Так, капли с крыши, после вечернего дождя, по земле да листьям постукивают. Ну, не облаивать же их?
Пёс
опять вздохнул. Свернувшись калачиком в тесноватой будке, положив
голову на обрез входа в неё, он дремотно оглядывал ночное небо. Сколько
лет зимы сменяются вёснами, вёсны — днями летними душными, потом осень
приходит — всё меняется, только ночное небо над головой остаётся
неизменным. Днями-то Серому некогда в небо пялиться — забот по двору
хватает, а вот ночью… Ночью можно и поднять взгляд от земли.
Интересно
всё же, хозяин как-то сказал, что и на небе собаки есть. Далеко,
правда, очень — в созвездии Гончих Псов. Сказал да и забыл. А Серому
запомнилось. Вот и смотрит он ночами в небо, пытаясь тех псов углядеть.
Да видно и впрямь они далеко — сколько лет Серый смотрит в звёздное
небо, а так ни одного пса и не увидел. А как бы интересно было бы
повстречаться! Но этот случай у Серого и сахарная косточка в углу будки
прикопана. Для гостей.
Неожиданно для себя, он поднял голову к небу и пару раз обиженно гавкнул.
Где вы, собратья небесные?
Женский голос:
— Паш, Паша! Да проснись же ты! Серый лает. Говорю же тебе, кто-то бродит у дома. Выдь, поглянь.
Мужской голос:
— Господи, что ж тебе, дуре старой, не спиться-то?!
Заскрипели
рассохшиеся половицы, на веранде вспыхнул свет. Над высоким крытым
крыльцом отворилась входная дверь. В её проёме показалось грузное тело
хозяина.
Позёвывая и почёсывая сквозь синюю просторную майку свой большой живот, отыскал взглядом пса.
— Ну, чего ты, Серый, воздух сотрясаешь?
Пёс вылез из будки. Виновато повиливая опущенным хвостом, таща за собою ржавую цепь, подошёл к крыльцу.
— Не спится? Вот и моей старухе тоже. Всё ей черте что чудится. Эх-хе-хе.
Покряхтывая, хозяин присел на верхнюю, не залитую вечерним дождём, ступеньку крыльца.
— Ну, что, псина, покурим? Да вдвоём на луну и повоем. Вон её как распёрло-то. На полнеба вывесилась.
Пёс
прилёг у ног хозяина. Тот потрепал его за ушами и раскурил сигарету. По
свежему прозрачному после дождя воздуху потянуло дымком.
Серый
отвернул голову в сторону от хозяина. Что за глупая привычка у людей дым
глотать да из себя его потом выпускать? Гадость же.
Небо крупными
желтовато-белыми звёздами низко висело над селом. Далёко, за станцией, в
разрывах лесопосадки мелькали огни проходящего поезда. В ночной тишине
хорошо слышны были перестуки колёсных пар о стыки рельс.
Прошедший вечером дождь сбил дневную липкую духоту, и так-то сейчас свежо и свободно дышалось.
—
Хорошо-то как, а, Серый? Даже домой заходить не хочется. Так бы и сидел
до утра. Собеседника вот только нет. Ты, псина, покивал бы мне, что ли,
в ответ.
Серый поднял голову и внимательно посмотрел хозяину в
глаза. Странные всё же создания — люди, всё им словами нужно объяснять,
головой кивать. О чём говорить-то? И так ясно – хорошая ночь, тихая.
Думается, мечтается хорошо. Без спешки.
Пёс, звякнув цепью, снова улёгся у ног хозяина.
—
Да-а-а, Серый, поговорили, называется. А ведь чую я — понимаешь ты
меня. Точно, понимаешь. Ну, может, не дословно, но суть ухватываешь. Я
ведь тебя, рожу хитрую, давно раскусил. Вишь, какой ты со мною
обходительный, а вот бабку мою — не любишь. Терпишь — да, но не любишь. А
ведь это она тебя кормит и поит. А ты её не любишь.
Ну, не люблю и что теперь? Хуже я от этого стал? Службу плохо несу? Эх, хозяин…
Это
она с виду ласковая да обходительная, на глазах. Знал бы ты, какая она
злющая за спиной твоей. Думаешь, почему у меня лапы задние плохо
двигаются? Её заботами. Так черенком от лопаты недавно отходила – два
дня пластом лежал. А тебе сказала – отравился я, когда чужие объедки
съел. Да и чужие объедки я не от большой радости ел – она ведь до этого
два дня меня голодом на цепи держала. Да приговаривала: «Чтоб ты сдох
скорее, псина старая». А ты: любишь – не любишь. С чего б мне её
любить-то?!
Ты-то, хозяин, хороший. Добрый. Вот и думаешь, что все
кругом добрыми должны быть. А так не бывает. Хотя это ты и сам, видимо,
знаешь, да вдумываться не хочешь. Наверное, тебе так проще. Только такое
добро и во зло бывает. Когда злу ответа нет, оно и творит дела свои
чёрные. Да что уж теперь, жизнь прошла, какие уж тут счёты…
— А,
помнишь, Серый, как ты на охоте меня от кабана-секача спас? Тебе
достался его удар клыками. До сих пор удивляюсь, как ты выжил тогда —
ведь я твои кишки по всему лесу собирал… Да-а-а. Не ты бы — меня бы
тогда и отпели.
Помню. Как не помнить. Я ведь тоже думал — хана мне. Не оклемаюсь. Не успей ты меня к ветеринару привезти.
Да
много чего было, разве всё упомнишь. Ты ведь тоже меня не бросил, когда
я ранней осенью под лёд провалился. Дурной я тогда был, молодой. Не
знал тогда, что вода может быть стеклянной. Вот и узнал. До сих пор
вижу, как ты, словно большой ледокол своим телом лёд взламывал, ко мне
пробивался. Я-то ничего, быстро отлежался, а тебя ведь еле откачали. Я,
хозяин, всё помню. Потому и хорошо мне с тобой. А вот в твоих, хозяин,
семейных делах – я не судья. Хорошо тебе с твоей старухой, значит всё
правильно. И жизни тебя учить — не моё собачье дело.
— Слышь, Серый,
жизнь-то наша с тобой под уклон катится. А, кажется, что и не жили ещё.
Как думаешь, долго мы ещё красоту эту несказанную видеть будем?
Не знаю. Ты, хозяин, может, и поживёшь ещё, а мои дни-то уж на излёте…
Какой-то
лёгкий еле ощутимый шорох заставил пса поднять голову. По небу, в
сторону земли, вдоль Млечного пути, бежали три больших собаки. Мелкими
переливчатыми звёздочками искрилась их шерсть, глаза горели жёлтым
огнём.
Вот, значит вы какие, собаки из созвездия Гончих псов. В гости бы зашли, что ли…
Собаки словно услышали его мысли. Через мгновение они впрыгнули во двор и остановились рядом с лежащим Серым.
— Здравствуйте, братья небесные. Я так долго вас ждал.
— Здравствуй, брат. Мы всегда это знали. Мы за тобой. Пришёл твой срок уходить.
— Куда?
— Туда, куда уходят все собаки, завершив свой земной путь — в созвездие Гончих псов.
— У меня ещё есть немного времени?
—
Нет. Ты здесь, на земле, всё уже завершил. Ты достойно прошёл земное
чистилище. Ты познал всё: и любовь и ненависть, дружбу и злобу чужую,
тепло и холод, боль и радость. У тебя были и друзья и враги. О чём ещё
может желать живущий?.
— Я хочу попрощаться с хозяином.
— Он не поймёт.
— Поймёт».
— У тебя есть одно мгновение.
Серый
поднял глаза на сидящего на крыльце хозяина. Тот, притулившись головой к
балясине крыльца, смотрел в небо. Ощутив взгляд пса, обернулся к нему.
— Что, Серый, плоховато? Странный ты какой-то сегодня.
Пёс,
дёрнул, словно поперхнулся, горлом и выдавил из себя: «Га-а-в…», потом
откинул голову на землю и вытянувшись всем телом, затих…
— Серый? Ты что, Серый?! Ты чего это удумал, Серый?!
Серый
уходил со звёздными псами в небо. Бег его был лёгок и упруг. Ему было
спокойно и светло. Он возвращался в свою стаю. Впереди его, показывая
дорогу, бежали гончие псы.
Серый оглянулся. Посреди знакомого двора, перед телом собаки, на коленях стоял хозяин и теребил его, пытаясь вернуть к жизни.
Ничего,
хозяин — не переживай. Мне было хорошо с тобой. Если захочешь вспомнить
меня, погляди в звёздное небо, найди созвездие Гончих псов, и я отвечу
тебе.
