Анна Зотова
В конце июня
роман
Часть 1
Лето
Глава 3
Люсе хотелось поскорее избавиться от неприятного осадка, оставшегося у нее после случайной встречи с Веригиным, и заодно забыть о невольно подслушанном в пятницу вечером разговоре матери с отцом.
Поэтому она с радостью погрузилась в хлопоты. Ее родители уезжали, а бабушка и дедушка с Надюшкой, - наоборот, собирались приехать. Встречи-проводы могли отвлечь ее от дурных мыслей и самокопания.
В понедельник утром Люся стояла на железнодорожной станции, дожидаясь электрички из города. Она проводила с этой станции вчера вечером отца, сегодня утром - маму, сбегала в магазин, купила все для обеда, не забыв о конфетах для Надюшки, сорвала несколько веточек любимой бабушкой полыни.
Люся была уверена, что если самых тяжелобольных, находящихся в самой глубокой депрессии людей поместить на недельку рядом с бабушкой и дедушкой, то болезни сами собой рассосутся, а подавленное состояние души сменится подъемом сил.
Старики отличались жизнерадостным характером, время от времени подшучивали друг над другом, называя себя «гражданин» и «гражданка Бапыбзиковы». То была давняя история, связанная с тем, что в незапамятные времена их молодости некий безграмотный чиновник взял да и поименовал их именно так в одной из многочисленных справок, переврав и перекрутив простую русскую дедушкину фамилию "Барышников".
Бабушке Соне нравилось свистеть, но она совершенно не умела этого делать. Иногда в минуты вдохновения она порывалась продемонстрировать всем свое "мастерство". За присипами и подсвистами с трудом угадывались какие-то песенки, но какие, Люся, несмотря на свою любовь к музыке, почти никогда разобрать не могла. В моменты своего превращения в Соловья-Разбойника бабушка так и норовила ущипнуть дедушку за бок. Дедушка истошно и театрально кричал при этом: "Ай-яй-яй!", а Люся невольно покатывалась со смеху и тоже норовила ущипнуть деда.
Дедушка Иван никогда не обижался на такое дружное нападение. Человеком он был простым и легким. Всю свою жизнь проработал на заводе. По молодости переменил много мест. А потом осел в одном из цехов простым рабочим, решив, видимо, что от добра добра искать нечего.
Бабушка имела здоровье слабое и, послужив во время войны счетоводом (считалась самой честной в округе), засела дома, перейдя в класс домохозяек. Ее горячий стаж с тех пор зачитывался на кухне. При этом поваром она была не сказать чтобы особо изобретательным. На завтрак бабушка Соня всегда варила манную или рисовую кашу, на обед - борщ или уху из консервов, на ужин – жарила картошку. По праздникам гостям подавали вершину бабушкиного кулинарного искусства – манник. По самым же великим дням, вроде дней рождения или Нового года – делали пельмени или вареники по дедушкиному забайкальскому рецепту с луком и творогом. Их обычно лепили всей семьей с шутками, прибаутками, обязательными "счастливыми" экземплярами, которые потом, устраивая веселую кутерьму вокруг кастрюли, пытались выловить заранее и положить себе в тарелку.
По вечерам старики часто играли в "Лото" или просто разговаривали о житьи-бытьи. С недавних пор подле постаревшей четы всегда была улыбающаяся от уха до уха Надя. «Дочка» бабы Сони и деда Ивана была младше Люси на пять лет, но к этому году успела порядочно вытянуться вверх.
Обычно никогда не знаешь, где: в хвосте, середине или начале поезда - будут сидеть приезжающие. У Люси таких проблем не было. Бабушка всегда старалась садиться в четвертый вагон, убежденная - "там меньше трясет". Вот и сегодня - двери открылись, и оттуда сразу же выкатилась радостная Надюшка в голубой блузке, желтой юбке и белых носочках. Не здороваясь, она сразу же обрушила на двоюродную сестру ворох путевых впечатлений:
- Люся, мы водопад видели! И петушка на шпиле!
Под "водопадом" подразумевался ручей на 405-ом километре, стекающий с двух или трех ступенек, а "петушком" был флюгер на крыше одного из многочисленных деревенских домов, мимо которых проезжала электричка.
Дедушка, всякий раз, когда ехал, примечал в окне поезда разные "диковинки" и тут же показывал их внучкам. Постепенно внучки запомнили, где, какое из любопытных мест находится, и говорили, уже опережая деда Ивана, всем родственникам и окружающим: "Скоро водопад, не пропустить бы".
Кроме двух водопадов (второй был совсем микроскопический, Люся его и водопадом-то не считала) и "петушка", полагалось смотреть следующее: дом в Озерках с красивыми резными ставнями, желтые тюльпаны, растущие на горе на 422-ом километре, три больших кладбища, два из которых упирались в железную дорогу, а одно раскинулось почти на всю гору. Люсе, когда она была маленькой, казалось, что оно бескрайнее и уходит далеко за горизонт в далекие страны. Проезжая мимо них, Надя делала страшные глаза и таинственным шепотом говорила: "Кладбище, там покойники спят. Тише-тише".
Вслед за девятилетней егозой на платформу степенно сошли бабушка и дедушка. Баба Соня сразу заметила непорядок в обмундировании внучки и взялась за исправление ситуации.
- Надя, не забудь надеть панамку, голову напечешь, - бабушкины руки ловко шлепнули на надину голову белый блин панамы.
Но той было все равно, с покрытой головой или нет. Она больше интересовалась не собой, а окружающим миром.
- Смотрите, какие цветочки растут! – радостно воскликнула Надя, мигом забыв про встречающую ее Люсю, и побежала рвать лютики, росшие рядом с магазином на станции.
Рвать цветы, а затем составлять из них "букеты" она любила страстно. Наде невозможно было объяснить, что нельзя собирать все цветы с полянки, что многие из них дают семена, и, если она хочет и в следующем году что-нибудь здесь сорвать, надо оставлять хотя бы половину; что для хорошего букета достаточно нескольких цветочков, а излюбленный ее «веник» не несет в себе ничего прекрасного; что ее цветочные композиции, скорее, похожи на небольшие охапки сена. Все это Надя пропускала мимо ушей. Едва критики ее "искусства икебаны" умолкали или отворачивались, она тут же обрывала оставшиеся цветы, выхватывая их из земли порой с корнем («потом ножницами отрежу»), - и так пока на полянке либо совсем ничего не оставалось, либо цветы не начинали валиться из ее рук.
Иногда цветы обрывались ею «для гербария».
Когда Надя перешла в третий класс, на природоведении им дали задание собирать гербарий. С тех пор «учительница сказала» стало железным аргументом в спорах с теми, кто начинал возмущаться ее страстью к коллекционированию растений. Листья, трава и макушки цветов закладывались в середины книг, журналов чуть ли не на каждой странице. От этого книги топорщились и раздувались, а на бумаге появлялись пятна. Надя уже имела неприятный разговор с Дмитрием Николаевичем насчет того, что книги предназначены не для хранения грязных листьев и засушенных корней растений вместе с застрявшими среди них частичками земли. Однако объяснять что-либо несознательному ребенку было бесполезно. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Ясные глаза доверчиво смотрели в этот момент на Дмитрия Николаевича, девочка-ангелочек послушно кивала головой. А потом все шло по-прежнему.
Осознав тщетность усилий в этом направлении, для гербария разрешили использовать старые журналы "Юность", которых накопилось довольно много и дома, и на даче. С одной стороны, их давно никто не читал, с другой, топить ими печку было жалко.
Полученное разрешение Надя восприняла как наказ со стороны Дмитрия Николаевича заполнить все журналы "Юность" под завязку собранной в округе травой (у всех в семье, не только у Люси, возникло подозрение, что в школе-то не так уж и требуют с сестренки эти гербарии, просто она не знает удержу в своей коллекционерской страсти). Теперь почти на всех горизонтальных поверхностях в доме лежали журналы, забитые надиными трофеями. Все было бы ничего, но из некоторых сыпались комья земли.
Бабушке ничего не оставалось, как, качая головой и кряхтя, протирать под ними полки. Попытаться выкинуть что-то нечего было и думать – вой поднялся бы до небес. При этом сама Надя периодически забывала, в какие журналы она уже положила "экспонаты", а в какие - нет. Журналы между тем выходили катастрофически медленно, с периодичностью раз в месяц, и не поспевали за скоростями Нади. Поэтому искать приходилось долго. Всякий раз, когда Дмитрий Николаевич отдавал полученный экземпляр бабушке и дедушке, Надя сопровождала его плотоядным взглядом.
Как-то раз Дмитрий Николаевич, заскучав на даче, взялся было за один из номеров «Юности», и из журнала посыпалась флора родного края, что привело люсиного отца в ярость: «Можно подумать, что я журналы только для этого и выписываю!» Впрочем, вспышка ярости обычно тихого и застенчивого отца Люси осталась для Нади без всяких последствий.
Кроме цветов и травы, Надя любила бабочек. В прошлом, 1985 году, был необычайно бабочковый год - летало много капустниц, на дороге в пересыхающих лужах они облепляли влажную землю так плотно, что казалось, что некоторые участки ее целиком состоят из вялых, умирающих бабочек. Надюшка решила, что "они хотят пить", и начала переносить их с дороги в ванную с водой, стоящую около дома.
- Какая красота! Вы только посмотрите! – спустя некоторое время торжественно пригласила всех Надя полюбоваться своим шедевром.
Бабочки, само собой, были мертвы и вскоре завоняли. Все были недовольны, особенно приехавший наутро дедушка, потому что именно ему пришлось вытаскивать из ванны многочисленные крылатые трупы, а после отмывать ее. После этого Люсю с Надей «в наказанье» заставили натаскать туда свежей воды из колонки.
Итак, Наде было почти десять лет. Девять из них она жила у дедушки с бабушкой. В минуты откровенности она сама признавала, что это потому, что ее родители были "пьяницы". В остальное время, не располагающее к исповедям, Надюша всем строго-настрого запрещала говорить о ее маме и папе плохо. Если же хоть кто-то шепотом произносил поблизости от нее слово "пьют", то она настороженно вслушивалась, начиная подозревать, что речь идет о ее родителях. А уж когда кто-то и впрямь поминал ее родителей как алкоголиков, то на такого недоброго человека обрушивалась целая волна рева и криков: "Мои мама и папа - хорошие, вы ничего не знаете!"
Короче говоря, в надином присутствии с темой пьянства следовало обходиться деликатнее. Поэтому как только в телевизоре вдруг начинали говорить о необходимости усилить антиалкогольную кампанию, дедушка старался сделать звук потише, а то и вовсе выключить его, чтобы Надя вдруг сглупа не подумала, что ее родителей заберут в тюрьму за пьянку и аморальный образ жизни, несовместимый с советским.
Бабушка забрала Надю к себе еще грудным ребенком, отмыла, выкормила. Может быть это и спасло от лишения родительских прав ее непутевого сына Гришу и его жену Тамару, которые, не видя ребенка порой месяцами, на бумаге оставались самыми натуральными, что ни на есть родителями. Татьяна Ивановна обижалась на такое излишнее, по ее мнению, внимание к сыну, часто упрекала мать, что Гришу она любит больше.
На то бабушка Соня отвечала: "Вот ты какой пальчик любишь больше - здоровый или больной?"
Татьяна Ивановна сразу смолкала. Как и все, она предпочитала, конечно же, больной пальчик.
Надю любили все. Да и было за что – такая она была шустрая и веселая. Глядели на нее и радовались, отмечая, что из маленького заморыша вырастает красивая, здоровая девица, которая к тому же хорошо учится в школе. Надя, следует сказать, была на редкость трудолюбива, в саду работала на равных с Люсей. Все грядки девочки пололи и поливали вместе, по очереди качали воду колонкой и наполняли ванную и бочки, чтобы вода прогрелась, и было чем напитать огород.
Надя ни разу не отказалась от работы и все твердила: «Я буду вместе с Люсей». Можно сказать, несмотря на разницу в возрасте, Надя была единственной Люсиной подругой.
А уж как они вместе пели песни, сидя в грядках за прополкой! Люся выводила красивым, хорошо поставленным голосом, но и здесь Надюша от нее пыталась не отставать - пела жалобно и пронзительно. Бабушка Соня одобряла дружбу «девочек-тарелочек», как она их шутливо называла, полагала, что Люся хорошо влияет на Надюшеньку, поэтому с удовольствием привозила младшую внучку на все лето на дачу.
Дедушка Иван называл Надю по старой памяти «Котовский» - до трех лет волосы у нее на голове практически не росли. Никто не мог понять, по какой причине. В это время Надя со своей лысиной была похожа на шарик или на яичко с приделанными ручками и ножками. Но потом волосы вдруг решили, что можно освоить и надину голову, принялись отрастать. Сейчас у Нади была тугая темно-русая коса, которую бабушка Соня каждый день заплетала и приговаривала: «Расти коса до пят - женихи торопят».
Договариваясь по пути между собой, что завтра дед Иван отправится на рыбалку, а девочки могут пойти с ним и где-нибудь неподалеку на холмах заняться поиском клубники, бабушка, дедушка и обе внучки незаметно дошли от станции до дома.
Дома у всех оказались свои дела - дед направился за верстак, он строит баню. Надя бежит на второй этаж с ножницами и старыми журналами «Работница», чтобы вырезать «тетенек в красивых платьях», Люся тоже идет наверх со своим «Мартином Иденом», бабушка принимается варить неизменную манную кашу.
Люся любит жить на даче с бабушкой, дедушкой и Надей - никто никого не дергает, все шутят и улыбаются.
«Хоть бы подольше не наступала пятница», - думает она, устраиваясь с книгой на кровати поудобнее.
Назавтра, как и договаривались, ранним утром бабушка снарядила всех в экспедицию – деда за рыбой, девочек за клубникой. Дала дедушке наставление приглядывать за ними получше, одарила внучек косынками, наказав ни в коем случае не снимать их.
На самом деле, идти было недалеко. Через полчаса все трое добрались до озера. Здесь дедушка показал Люсе и Надюшке, где им надо искать клубнику, отметил, куда ходить нельзя. При этом он строго-настрого наказал быть «в зоне слышимости».
После этого сам вернулся на берег и закинул удочку: «ловись рыбка, мала и велика!» Дедушка - заядлый рыбак, поэтому в такие мгновения он счастлив.
Надя же с Люсей отправились собирать клубнику. Место было известное, на него как-то захаживали уже в прошлые годы. Девочки бродили по траве, не зная, с какого края и как начать собирать клубнику. Наконец, Люся решилась.
- Стой! - остановила ее Надя, схватив за руку и не давая Люсе сорвать первую ягоду. - Прежде чем собирать клубнику, сперва надо сказать заклинание. Мне баба Маша сказывала.
- Какое еще заклинание?
- А вот какое, от змей: «Князь Гаврила, не высовывай рыла, сам не ходи и детей не води!»
- Это еще зачем? – удивилась Люся.
Она уже привыкла к надиным выдумкам, но с обращением к магическим практикам бабы Маши в исполнении сестры столкнулась впервые. Нельзя сказать, чтобы она сама в детстве ничего такого не наслушалась от нее, но Люся считала себя серьезной, комсомолкой, папа у нее – инженер, какая может быть магия?
Баба Маша, родная сестра бабушки Сони, любила заговоры и заклинания и знала их великое множество. Она умела заговаривать чирьи, обводя пальцем деревянные сучки, что-то шептала над порезами, держала у себя дома рог коровы, периодически обстругивая его ножом то сверху вниз, то снизу вверх, объясняя окружающим разницу:
- Построгаешь от тонкого к толстому, мужская сила будет прибавляться, а наоборот - убывать. Ко мне недавно Зинка забегала, муж ее замучил. Вот я и готовлю для него снадобье, - говорила баба Маша, энергично скобля ножиком по рогу от широкой части к узкой.
В далекие годы Мария Степановна специализировалась на нелегальных абортах. За это отправила ее молодая Советская Власть в места не столь отдаленные. Выйдя из тюрьмы, баба Маша оставила поприще практикующей «ведьмы», спокойно трудилась на благо родины, меняя одного мужа за другим, но мистические познания то и дело сыпались из нее, и вот, запали в голову доверчивому ребенку.
- Заклинание нужно от змей! Неужели не понятно? – Надя смотрела на Люсю как на маленькую. - А то они нападут на тебя и покусают. Разве баба Маша не рассказывала тебе, она же рядом с вами живет?
- Нет, не рассказывала, - отмахнулась Люся.
Ей не хотелось рыться в воспоминаниях о том, что и когда говорила баба Маша. Старушка отличалась редкостной словоохотливостью, особенно когда дело доходило до личной биографии и профессиональных навыков, поэтому запомнить все, что та говорила, было физически невозможно.
- А почему рыло, если заклинание от змей?
- Ну не знаю я, - пожала плечами Надя.
Люся подумала, что разговор окончен, и можно приниматься за дело, но Надя вновь остановила ее:
- Слушай, как все было... Пошла она как-то в лес собирать черную смородину со своими друзьями: баба Маша, две бабушки да два дедушки, не помню, как их зовут. Так вот, баба Маша и остальные сказали это заклинание. А один дедушка не сказал - не верил в него и смеялся над ними. Так вот, рвут они смородину, и вдруг, рядом с кустом, где собирал дедушка, который смеялся над остальными, как взвилась огромная змея в несколько метров. Шипит, раскачивается, раздувает капюшон.
- Глупости! – рассмеялась Люся. - Это ж очковая кобра. Откуда они в наших краях, да еще длиной в несколько метров? Здесь только гадюки да маленькие огневки водятся. Это баба Маша «В мире животных», наверное, насмотрелась.
- Не знаю, не знаю, - Надя была серьезна, как никогда. - Шипит змея, раскачивается. Все омертвели от ужаса, только одна баба Маша не растерялась, бросилась вперед и оттащила того дедушку от куста. А на том кусте, как потом выяснилось, больше всего смородины наросло.
- Врет все твоя баба Маша, - покачала головой Люся.
- Может, и врет, - неожиданно не стала спорить Надя. - Только, я думаю, что все равно надо заклинание сказать. С ним надежнее, что ли. Да и ведь от нас кусок не отвалится.
«Кусок не отвалится», - так всегда говорила бабушка Соня. То была одна из ее жизненных премудростей, которыми она время от времени делилась с внучками.
Поэтому Надя начала громко выкрикивать на все четыре стороны: «Князь Гаврила, не высовывай рыла, сам не ходи и детей не води!» Причем, фразу «и детей не води!» она выкрикивала с такой интонацией, словно распознала коварные планы этого Гаврилы самому скрыться, но взять, да и привести детей, таким образом, обманув Надю.
Но ее на мякине не проведешь - Надюшка даже погрозила пальцем. И опять начала повторять свое заклинание.
- Ты так громко кричишь про эти рыла, что нас, поди, в деревне слышно. Дедушка уж точно встревожится и побежит выяснять, что тут за рыла такие.
Надя, не слушая сестру, подняла с земли палку и начала ею шурудить траву перед собой, изо всех сил топотать ногами по земле, издавая при этом невероятный шум.
- Ты так всю ягоду подавишь. Да и вообще, мы будем сегодня клубнику собирать, или ты и дальше будешь беседовать со своим Гаврилой?
- Ладно, давай уж собирать, - внезапно прекратив свои дикие вопли, покорно согласилась Надя, села на корточки, начала рвать одну ягоду за другой и складывать в бидончик. - Наверное, я уже достаточно прокричала для этого Гаврилы.
- Да уж тут не только, для него, - заметила Люся, присаживаясь рядом.
Работали молча, искать ягоду было сперва нелегко, но потом девочки наткнулись на целое клубничное месторождение.
Долго ли, коротко ли, девочкам стало скучно, и они, по своему обыкновению, принялись петь песни. Лучше всего за такой работой шли песня «Под окном черемуха колышется». «На Муромской дорожке» тоже вполне подходила. Но тут Надя вспомнила, что какая-то девочка во дворе научила ее «одной очень хорошей песне», и тут же запела тоненьким детским голоском на мотив песни «Катюша»:
"Где-то, где-то в городе Черкасы
Старый дом, зеленая листва,
Пионерка из шестого класса,
Девочка Людмила там жила.
Вдруг в деревню ворвались фашисты,
Стали девочку они пытать:
"Ты скажи, где скрылись коммунисты,
И в каком отряде твоя мать".
Долго-долго девочку пытали,
Жгли ей руки, рвали волоса,
Только губки алые молчали,
Дождались допроса до конца.
Где-то, где-то в городе Черкасы
Старый дом, зеленая листва.
Пионерка из шестого класса,
Девочка повешена была".
Последние слова Надя пропела со слезами и застрявшим комом в горле.
- Пойду, вон тот цветок для гербария сорву, у меня нет такого, - не выходя из печального образа, сказала она, и на ходу обронила:
- Правда, хорошая песня?
Люся даже не знала, что сказать, - обижать Надю не хотелось.
Но тут послышался голос деда, который пришел проведать внучек и предупредить, что скоро домой.
Клубнику собирать быстрее, чем землянику, она крупнее, не мнется, зато потом много хвостов от нее отрывать приходится. Но как она пахнет! Если прижмешься лицом к бидончику, - кажется, что ты в раю.
Много клубники уродилось в этом году, бидоны были полны.
Дома пришлось до вечера перебирать дикую клубнику, да тут еще бабушка собрала на огороде викторию.
Дедушка чистил рыбу, которую наловил в озере, и посреди этого занятия неожиданно позвал девочек: "Идите, смотрите, как сердце бьется!"
У мертвого и разрезанного карася, лежащего рядом с ножом на дощечке, и впрямь быстро-быстро сжималось маленькое рыбье сердечко.
- Как это, он мертвый, а оно бьется? - удивилась Люся.
- Это от любви, наверное, - предположила Надя, - он умер, а любовь живет вечно.
Дедушка засмеялся.
- Глупости болтаешь, - бабушка замахнулась на нее полотенцем. - У карасей часто так бывает, уж не знаю, почему. Идите лучше ягоду перебирать, раз столько насобирали, мне ее надо с сахаром закипятить хотя бы на первый раз, чтоб не пропала. Да, Люся, я совсем забыла, пока вас не было, приходил какой-то паренек, сказал, что он твой одноклассник.
Принес башмаки Димины и велел благодарить тебя за помощь. Я ничего не поняла - откуда у него наши ботинки?
Про Веригина Люся совсем забыла. Черт его принес, сказали же русским языком - не возвращать ботинки. Хорошо, хоть в ее отсутствие пришел. Или плохо?
Пришлось в который раз рассказывать историю, случившуюся в пятницу. Бабушка заохала: «Набросают стекол, а потом люди ноги себе отрезают. Я всегда говорила, что нельзя босиком за забор заходить». Надя восхитилась Люсиным поступком, всплеснула руками и сказала: «Ну, теперь он в классе всегда за тебя заступаться будет!»
А дедушка многозначительно крякнул...
(продолжение следует)
Предыдущие главы: