Автор интервью Тони Ван
Мы почти не задумываемся о проверке орфографии и других функциях автокоррекции при написании программного обеспечения - фактически, их отсутствие заставило бы некоторых чувствовать себя скорее потерянными и пустыми. В наши дни приложения для работы с текстом и электронной почтой даже создают полные ответы, которые можно доставить одним касанием пальца.
Но все более изощренные технологии, на которые люди полагаются, не должны снимать с них личной ответственности за обучение произношению, написанию или коммуникации, говорит Дейв Эггерс. И их растущее присутствие в классе особенно повод для беспокойства.
«Я думаю, что существует менталитет, который как бы настиг человечество, что все в жизни исследуется на предмет того, как мы могли бы это оцифровать», - говорит плодовитый писатель и финалист премии Пулитцера. «Все меньше становится выбора, использовать или не использовать технологию».
Эггерс ни в коем случае не луддит. Но он увлечен необходимостью «островков безопасности, которые являются убежищем для спокойного творчества и аналогового создания… места, которое должно быть странным».
Это дух, который во многом является частью 826, сети тщательно разработанных причудливых центров репетиторства и письма, которые Эггерс помог создать в 2002 году.
Эггерс недавно присоединился к Edsurge для эклектичной беседы о многих аспектах образования, включая зарплату учителей и искусственный интеллект, а также о разработке того, что он называет «излишне красивыми» местами обучения.
EdSurge: Вы написали много романов, детских книг и рассказов для газет и журналов. Вы также помогли начать ряд образовательных некоммерческих организаций. Рассматривали ли вы писать об образовании или создать один из ваших романов в школьной среде?
Дэйв Эггерс: Это очень хороший вопрос. Мы сделали книгу о жизни и заработной плате учителей под названием «Учителя смотрите на все проще». Это ироничное название. Мы пытались показать людям, на что действительно похожа жизнь учителей, и избавиться от шума, неверного понимания и откровенных заблуждений. Мы говорим о том, как низкая заработная плата, с которой живут многие учителя, создает систему, в которой они вынуждены увольняться с работы, потому что они не могут позволить себе жить в городах, в которых они преподают.
Это ключ ко многим из проблем, которые мешают некоторым из наших больших, и особенно городских школ, где у вас есть этот невероятная текучка. Учителя приходят в профессию, обнаруживают, что не могут содержать себя, а затем уходят. Эта текучка катастрофична для многих школ и для способности учителей достичь мастерства и планировать свою жизнь в профессии.
Это недавняя книга?
Нет, мы опубликовали его около 12 лет назад ... Она привела к фильму под названием «Американский учитель», который следил за жизнью четырех учителей по всей стране. Это было рассказано Мэттом Дэймоном, чья мама была учительницей.
Иногда это очень бесит, когда вы слышите об отсутствии поддержки, с которой живут учителя. Но в то же время очень вдохновляет видеть этих педагогов на работе. Я думаю, что вы отстраняетесь, просто желая найти способ удержать этих великих учителей в своей профессии и избежать их вытеснения. Некоторые из самых лучших учителей, которых я знаю за эти годы, бросили учебу, особенно здесь, в Сан-Франциско, где стоимость жизни очень высока.
Ваша последняя книга об одной из самых известных некоммерческих образовательных программ. Она называется «Неоправданно красивая: пространство для молодых умов в огне». О чем это и почему «Неоправданно красивая»?
826 Валенсия - центр письма и репетиторства в округе Миссии Сан-Франциско. Нивен Калегари и я построили его еще в 2002 году как центр письма и репетиторства для детей по соседству. Так что это было действительно просто место, чтобы получить дополнительную помощь после школы.
Но здание, которое мы арендовали по этому адресу, 826 Valencia, было зонировано для розничной торговли. Таким образом, арендодатель сказал: «Вы должны что-то продать, у вас должна быть торговая площадь в магазине». Чтобы выполнить это обязательство и, возможно, для смеха, мы создали магазин пиратских товаров. Он продает фактические работающие приспособления для флибустьеров. Ученики проходили через магазин пиратских товаров, который был очень тщательно украшен флагами, деревянными протезами, повязками на глаза и всем необходимым.
Это очень глупо, и это действительно похоже на корпус старого корабля. Но эти дети, которые приходили, не чувствовали себя стигматизированными, проходя через пиратский магазин в репетиторский центр в глубине помещения. Они чувствовали себя живыми, бодрыми и удивленными, и они думали, что это гостеприимное место - в отличие от внешкольного репетиторского центра, которое может показаться клиническим или карательным.
С точки зрения дизайна образования, когда я рос, многие школы были построены из шлакоблоков. Иногда те же архитекторы, которые проектировали тюрьмы, также проектировали школы. Это было большой вещью в 70-х. Так что у нас очень брутальный архитектурный менталитет, который определяется школьным дизайном.
Но что, если вы сделаете это пространство не просто красивым, но глупым, причудливым, остроумным, красочным и богатым тканями, медью, деревом и подобными вещами? Мы украсили комнату в одной из школ здесь, в Сан-Франциско, где мы использовали тонкое льняное полотно и тонкие ткани, которые как бы пропускали свет из окон, но создавали немного уединения и разного рода чувства приватного пространства в комнате. Это было что-то очень отличное от их повседневной атмосферы. Я думаю, что ученики и люди в целом реагируют на такую красоту, на то, что мы называем «излишне красивой» средой.
Я до сих пор очень хорошо помню, как в первый раз я зашёл в пиратский магазин в Валенсии и удивился: «Какого черта пиратский магазин в Сан-Франциско?» А также люк!
Когда вы находитесь у передней стойки, вы стоите под люком, который бросает на вас сеть. В другой части магазина есть люк, в который сбрасывают кучу швабр. Это очень шокирует. Конечно, это абсолютно безвредно, но дети могут потянуть веревку, если захотят, и бросать копну от швабры на голову своим родителям или учителям.
Есть много таких глупостей ... Я хотел, чтобы это было очень просто, без концентрации на экранах, чтобы дать перерыв в цифровой жизни, которую сейчас ведут многие дети. Я хотел, чтобы это было спокойно.
Одной из тенденций в образовании сегодня является внедрение новых технологий в школах, таких как новые Chromebook и iPad. Как вы относитесь к роли технологии в том, что она способна поддерживать тот творческий дух, который пытается внедрить «826»?
Во всех центрах есть ноутбуки. Они привычны, особенно детям постарше, когда они сочиняют свои сочинения, прежде чем они печатают их. С младшими детьми у меня есть достаточно твердое убеждение, что третьему классу не нужно заниматься математикой на компьютерах.
У меня есть убеждения, которые отличаются от некоторых здесь, особенно в Сан-Франциско. Дети проводят за экранами так много времен, играют ли они в игры или используют телефоны или смотрят фильмы. Мы должны вырезать время, когда они не обязаны быть за экранами. Я думаю, что школы сейчас находятся в таком интересном месте, где все чаще я вижу, как дети должны делать домашнюю работу на экранах или выполнять свои задания.
Я думаю, что мы работаем в разных целях, потому что мы сетуем: «О, черт возьми, они весь день за экранами, и вы не можете их отнять, и они всегда на своем телефоне». Затем мы требуем, чтобы они делали свою домашнюю работу за экраном, что действительно противоречит интуитивному принципу и, возможно, работает против наших более крупных целей, а именно для того, чтобы у них была концентрация внимания, позволяющая им читать книги и глубоко задумываться.
Самые успешные классные комнаты находят наилучшее использование технологии для определенных уроков, но это не автоматический подход ко всему. Я не думаю, что мы должны транслировать каждый аспект нашей жизни или школьного дня через экран. Мы должны установить границы.
Технология дала людям и детям новые способы общения и рассказывания историй. Но некоторые говорят, что это может происходить за счет письма, и даже обвиняют технологии в том, что они делают учеников плохими писателями.
Я думаю, что это очень управляемо, если мы помним, как работают такие инструменты, как автозаполнение или автокоррекция. Я вижу новые виды ошибок и стилей письма, появляющихся сейчас. Это распределяет ответственность немного странным образом, когда [ученики] иногда не берут на себя ответственность за свое собственное правописание или грамматику, потому что они предполагают, что машина скажет им, когда они не правы. Затем они реагируют на машину, вместо того, чтобы знать правила и брать на себя ответственность за правильное написание слов и правильное исправление грамматики.
Мы не должны слишком полагаться на алгоритмы, которые говорят нам, что такое язык. Я думаю, что мы находимся на грани того, что мы, возможно, движемся к чрезмерной зависимости от машин, которые на самом деле не могут анализировать предложения и их значение.
Сейчас происходит очень страшное развитие. Для многих стандартизированных тестов часть записи оценивается алгоритмами. Есть компании, которые продают программное обеспечение, которое оценивает письменность студентов. Это нелепое предложение, потому что даже сами разработчики программного обеспечения скажут на своем веб-сайте: «Этот алгоритм не умеет читать». Они не могут сказать значение, они не знают, что является логическим предложением или нет, что является красивым языком, а что нет.
Эти инструменты утверждают, что используют машинное обучение, где они используют прошлые статьи, чтобы обучить свои модели распознавать закономерности и оценить, хорошо это или плохо.
Ну, это кошмар для нашего вида. Детское письмо не сделано для машин. Оно сделано для людей. У вас не может быть машинного судьи, является ли кто-то хорошим танцором или хорошим художником, или является ли стихотворение красивым стихотворением - такая машина никогда не будет сделана. Нет никакого способа, которым это может быть запрограммировано, и мы не должны предпринимать даже попытки сделать такой проект.
Какой тип безумия заставляет нас думать, что нечто подобное должно быть предпринято? Это не работа машины - оценивать писательские способности 12-летнего ребенка, и никогда не будет работой машины. И в нем так мало внимания уделяется работе этого ученика, образованию этого ученика, его душе, их мастерству, тому, что находится внутри них. Если мы хотим отдать это суждение машине, она отбрасывает образование этого человека прочь.
Мы должны уважать себя как вид, говоря, что человеческое письмо стоит того, чтобы люди судили об этом. И никогда не будет машины, которая может читать так, как мы умеем читать, и знать смысл, так, как мы знаем смысл.
Ваши статьи часто прогнозируют технологические тренды, которые в конечном итоге вызывают реальную обеспокоенность. Как люди могут противодействовать этому?
Все больше становится меньше выбора, когда вы используете технологию, а когда нет. С каждым годом становится все сложнее делать фундаментальные вещи без экранов, без телефонов, без Wi-Fi. Я думаю, что это действительно печально. Я думаю, что это ограничительно, и оно лишает нас разнообразия человеческого опыта в любой день. Это лишает нас способности останавливаться, замедляться, разъединяться, размышлять, медитировать - всех этих вещей.
Я думаю, что существует менталитет, который побеждает человечность ... что все в жизни исследуется на предмет того, как мы можем его оцифровать. Будь то потолочный вентилятор, кусок мела, комнатное растение или, всю классную комнату, все изучается с точки зрения того, как он может стать опосредованным с помощью цифровых инструментов.
Это очень странно думать так. Почему мы не откладываем зоны жизни как органические и не цифровые? Точно так же, как мы хотели бы выделить национальные парки, чтобы они были свободны от развития.
Только в последние пять лет темпы ускорения оцифровки в классе стали для меня очень тревожными. И я думаю, что это будет дорого стоить, когда вы увидите, как вырастают студенты, которым разрешено очень мало времени отойти от цифровых устройств.