Завалишин родился в Астрахани в 1804 году в семье генерал-майора, шефа Астраханского гарнизонного полка Иринарха Ивановича Завалишина. Когда мальчику исполнилось восемь лет, его мать умерла от чахотки. Отец через два года, в 1814 году, женился второй раз на Надежде Львовне Толстой.
Заниматься науками мальчик начал с домашними учителями и мачехой. Все обращали внимание на его исключительную память и необычайные способности.
В 1816 году Дмитрия отдали в Морской кадетский корпус в Петербурге, где его почти сразу произвели в гардемарины, а на следующий год взяли в учебное плавание по Балтике. Там Завалишин близко сошёлся с Владимиром Далем — будущей гордостью русской литературы, и Нахимовым — будущим знаменитым русским адмиралом флота. В 15 лет Завалишин унтер-офицер, а в 1819 году закончил Морской кадетский корпус мичманом.
В 16 лет Завалишина определили преподавателем математики и астрономии в это же учебное заведение. Уже в молодые годы Дмитрий Завалишин выработал своё отношение к жизни: независимость суждений, самостоятельность взглядов, отказ от протекций. Он избегал светских удовольствий, оставляя время для занятий наукой, чтением. Во главу своей идеологии он поставил стремление к самосовершенствованию.
Почти два года молодой человек был в кругосветном плавании на фрегате "Крейсер" под командованием М. П. Лазарева. Возвратясь в Россию, он проехал всю Сибирь. И везде, где бы ни находился Дмитрий Завалишин, он изучал историю, быт, нравы, экономику посещаемых стран. Это позволило ему приобрести большие знания, и его отозвали в Петербург. С января 1825 года он находился "при береге" — на сухопутной службе, принимая участие в делах Русско-американской компании. Там он познакомился с правителем дел канцелярии компании — Кондратием Рылеевым. Но, как известно, два медведя в одной берлоге не живут. Оба отнеслись друг к другу с недоверием, каждый втайне видел себя первым преобразователем общества.
Дело в том, что ещё в 1822 году, находясь в Англии, Завалишин написал письмо на имя Императора Александра I с просьбой призвать его к себе для представления одного проекта: разговор шёл об "Ордене восстановления" — новой транскрипции масонства мирового масштаба (в 18 лет такие вопросы решаются запросто). Однако Александр, через министра Шишкова, сообщил автору, что проект увлекательный, но "неудобоисполнимый". На том и разошлись. Благодаря уставу ордена разошлись и с Рылеевым, но по другим причинам: поэт усмотрел в идеях Завалишина двусмысленность, которая могла привести и к свободе народа и к диктатуре личности. А эти возможности Рылеев ни с кем делить не хотел. Дальнейшее сотрудничество было скорее формальным, чем идейным.
За месяц до событий на Сенатской площади в Петербурге Завалишин, получив отпуск, уехал в Симбирскую губернию, где его арестовали в начале января 1826 года. Трудно теперь говорить, смог бы изменить Завалишин ход событий и повлиять на решение о выходе на площадь, но то, что среди злоумышленников он был человеком умным, трезвомыслящим и наиболее честным, у меня не вызывает сомнений.
Как и большинство заключённых, находясь в крепости, по окончании следствия Дмитрий Завалишин обратился к Императору Николаю с письмом. Но оно написано совсем в ином ключе, чем подобные письма других заключённых.
Письмо Завалишина Императору Николаю
"Познав своё заблуждение, временное помрачение рассудка и преступные его следствия, среди горького раскаяния и рыданий, повергаясь ниц перед Твоим величием, дерзаю умолять Твоё милосердие о нижеследующем. В Сибири, на берегу Иртыша, по ту сторону Тобольска находится монастырь Иоанна Предтечи. Великий Государь! Лиши меня чинов и дворянства, я сделался недостоин их навсегда, и повели сослать в Сибирь в вышеупомянутый монастырь, дабы там, в уединении от людей, я бы мог проводить остальные дни свои в непрерывном служении Богу и очищать себя трудами, покаянием и постом, молясь день и ночь о ниспослании Тебе здравия и долголетнего и счастливого царствования, чтоб, наконец, когда сделаюсь того достойным, восприять в той же обители сан иноческий!
Великодушный Монарх! Будь неограничен в милости, дозволь ещё, ехав в ссылку, увидеться с моей матерью и принять её благословение, а после уведомлять её иногда о себе, через кого назначено будет.
Повергаюсь мысленно к священным стопам Твоим, повертаю к ним и мольбы свои. Яви, Господь милосерднейший, величие Твоей благости, не отвергнув смиренные моления
недостойного Твоего подданного Дмитрия Завалишина 29 мая 1826 года".
Суд назначил Завалишину смертную казнь, но Николай, как и другим смертникам, предложил заменить её вечной каторгой. Приговор суда учёл все пожелания Императора.
Осуждённых отправили в Сибирь.
Надо сразу сказать, что Завалишин — личность среди заговорщиков самая сложная, незаурядная, многогранная. Он по натуре являлся лидером и, имея для этого все основания — ум, образование, знания, — воспитывал себя для роли руководителя. Многим главарям тайного общества это было не по нутру — никто не хотел признавать лидерство за другим. И Завалишин на протяжении всей своей жизни не стремился к тесному общению с заговорщиками — держал дистанцию. Он, например, не являлся членом тайного общества. Но если до Сибири эти взаимоотношения мало кого касались и не были столь явными, то в Чите и Петровском заводе скрытый антагонизм стал почти открытым. И всё же Завалишин смог на "каторге", в этом тесном, замкнутом коллективе не поддаться влиянию, не принять чью-либо сторону, остаться независимым и самостоятельным в суждениях, устоять против сложившейся общей, "коллективной" цензуры. А что это такое — попробую объяснить.
Собранные под одним кровом по собственной вине и по решению суда, беспрестанно общаясь друг с другом, многократно обсуждая произошедшие события, роль каждого в них и степень своей вины в наказании другого — эти люди инстинктивно пришли к единственно правильному подходу, который дал им возможность выжить. Ради самосохранения и сохранения своей психики (а у многих она всё-таки оказалась неустойчивой) коллективное мышление родило красивую идею, создало героические личности, придумало возвышенные цели. Всё, что не подходило под безупречное, постепенно исчезло из воспоминаний, рассказов, а в дальнейшем и публикаций. Так у людей разных по возрасту, происхождению, уровню культуры, образованию, воспитанию, имущественному положению, часто не знакомых между собой до Сибири, выработался единый, общий взгляд сначала на события 1825 года, а позже, когда создавались мемуары — идеализировалась жизнь на "каторге". Стихийно возникла как бы "общая" цензура, которая сотворила миф идеального братства, канонизировала некоторые фигуры (Рылеева, например), обожествила приехавших жён и т. п.
Не сделай этого, они не выжили бы вместе и нескольких недель. Подтверждением служит поведение во время следствия: поодиночке они не могли выстоять перед действительностью — слишком большой грех каждый из них взял на душу своим участием в заговоре и мятеже.
Завалишин, повторюсь, оказался единственным, кто смог не попасть под эту самосохраняющую перемену полярности. Не принятый в Петербурге, он и в Сибири оказался инородным телом. Дмитрий Иринархович говорил, не стесняясь, то, что было на самом деле. Почитайте его рассказ о 14 декабря, об ответственности перед выведенными солдатами, обо всех возможных, но упущенных моментах, о случайности состава заговорщиков, многих из которых приняли накануне выступления, о рылеевской "импровизационности" мятежа — лишь бы выступить. Прочитайте его описание жизни на "каторге" — он не смог, да, да, не смог умолчанием способствовать распространению лжи.
Естественно, что его позицию восприняли в штыки все "каторжане", так как они хорошо её знали, и, по мере появления отдельных воспоминаний, внутренний разлад выплеснулся на страницы печати. Поскольку факты Завалишина рушили стройную и красивую легенду, уже народившуюся в общественном сознании, то и публикация воспоминаний этого автора с трудом пробивалась на страницы печати, и вскоре многие редакторы вообще отказались их печатать.
Выйдя на поселение (Завалишину была назначена Чита) после тринадцатилетней "каторги", он женился на А. С. Смольяниновой. Мать её — побочная дочь И. В. Якоби — приходилась тёткой Ивану Анненкову. Через несколько лет жена умерла. Дмитрий Иринархович, будучи, как и все, амнистирован, ещё восемь лет жил в Сибири и, зная, что дальше неё не сошлют, активно ссорился с властями. Наконец (достал всё-таки!) в феврале 1863 года его, по Высочайшему повелению уже Императора Александра II, выселили из Сибири... в Казань.
В год приезда в Москву Завалишин посещал дом А. И. Тепловой, дочери Анненковых. Хозяйка восхищалась его умом и любознательностью, что подало ему мысль посвататься к её дочери, 16-летней богатой невесте, внучке Анненкова — девушке моложе его почти в четыре раза. Ни родители девушки, Тепловы, ни сами Анненковы согласия на брак не дали. Да и девушка замуж за старика идти не хотела. Последовал отказ. Дмитрий Иринархович был несколько обижен. Но это его не остановило: в том же 1863 году он сватался к 18-летней воспитаннице своей сестры Е. И. Завалишиной. Сватовство окончилось разрывом отношений с родственниками.
И всё же настойчивость принесла свои плоды: в 1871 году Завалишин женился на девице Зинаиде Павловне Сергеевой, дочери титулярного советника. В этом браке у него было двое сыновей (последний — Дмитрий — родился, когда отцу исполнилось 78 лет!) и четыре дочери (дочь Зинаида умерла в 1956 году). Этот удивительный человек, похоронив в 1890 году супругу, скончался спустя два года, не дожив нескольких месяцев до 88-летия.