КТО ИЗ НАС НЕ УСПЕЛ СОСТАРИТЬСЯ

Помнишь, мама, я обманул тебя, сообщив, что мне залечили гастрит и я могу идти в армию? Терапевт из медкомиссии военкомата, твоя подруга, сказала, что гастрит как был так и остался, она предлагала отсрочку. Я отказался и ушёл… в стройбат, а мечтал о пограничных войсках. Я был тогда дураком, мама?
– Ты хорошо сохранился, сынок, – отвечала ты, покручивая левой рукой у виска. И снова становились очевидными две вещи: наличие у тебя чувства юмора и отсутствие правой руки.
Стройбат – неизбежная закономерность, ожидавшая двоечника, дважды не поступившего в юридический институт. Уход в армию был событием для меня и вечным удивлением для тебя. И что с того, что твой сын плохо учился в школе? А увлечение техникой? Яша Рабинович, мастер цеха, куда ты привела меня после школы, говорил, что из меня вышел неплохой токарь, учитель по классу баяна хвалил технику игры. «В конце концов, – кричала ты, – мой сын три года занимался боксом, и вот на тебе – стройбат!»
– Он тебе нужен, Саша? – спрашивала ты.
– Нужен, мамочка.
Не только мне, но и многим в те годы было известно, что ангарский военно-строительный отряд не столько армия, сколько сообщество уголовников, наделённое правом беспредела. Но, видно, именно стройбат нужен был мне, воспитанному очкарику, чтобы научиться выживать, слышать и чувствовать опасность.
Несколько лет спустя я, тогда секретарь Биробиджанского райкома комсомола, приехал в село Красивое, где так называемые посланцы комсомола с приличными сроками за спиной вместо геройского труда на агрегате витаминно-травяной муки устроили пьяный шабаш. Требования Устава ВЛКСМ и постановление ХVIII съезда комсомола для них были неубедительны. Они пили водку, а я пытался их усовестить. Но к счастью, дарованному мне стройбатовским опытом, я скорее почуял, чем увидел нож в руках у «комсомольца» Убежать? Без проблем, да только ещё один обладатель комсомольской путёвки уже перекрыл дверь. Это была петля, как сказал бы мой армейский друг Сашка по кличке Хрипатый.
– Земляк, – сказал я, поскольку терять уже было нечего, – перо без дела не достают, такие понты для фраеров, давай о людском…
Внешность моя явно не соответствовала произносимому тексту. Он убрал нож и предложил выпить. Поладили. Утром агрегат работал и пошла «витаминка». Я возвращался в город, где, расскажи обо всём тебе, вновь услышал бы безнадёжную констатацию факта моей вечной молодости. Как необходима, но скучна мудрость.
Пройдёт два-три года и в Биробиджане появится первая молодёжная независимая газета «Взгляд». Мы будем делать её вместе с Леонидом Школьником, известным в те годы журналистом. Каждый номер – взрыв, скандал, разоблачения. Азарт – профессиональное заболевание журналистов. Потом становится скучно. Чем больше свободы для прессы, тем слабей реакция читателей. А хочется результата. Чтобы как в кино – найти и обезвредить.
Именно тогда в жизни должен был появиться Сергей Мартынов – умница, Следователь, Богом поцелованный, потом судья областного суда и большой любитель Высоцкого. Мы пили чай и говорили о книгах, курили «Беломор» и читали Галича. Если честно сказать, Сергей появился гораздо раньше, просто тогда пришло время принятия очередного нестандартного решения.
– Хватит валять дурака, займись делом, – сказал Сергей. Странно, мне казалось, что ему нравится, как я пишу. Он угадал-таки то, о чём я подумал. – Мне нравится как ты пишешь. Пиши на здоровья, но займись делом.
Ты тогда была за границей и по традиции всё узнала последней:
– Тебе тридцать четыре года, и ты уходишь работать следователем. Тебе плохо в газете?..
– Мамочка, я просто не успеваю повзрослеть, мне некогда.
В первый же день работы в прокуратуре города я принял три дела в производство и заболел всеми тремя.
– Ты хорошо сохранился, сынок…
Уже через неделю один из бывших коллег-журналистов пустил слух о том, что Драбкин ушёл из редакции в прокуратуру всего на полгода, чтобы написать книгу. И кто же это вам сказал, друзья мои? Быть может мама? Ты слишком хорошо меня знала, чтобы сказать глупость. Всё только начиналось.
Нет ничего азартней и увлекательней игры со скучным названием «предварительное следствие». Шахматы отдыхают, преферанс – скучнейшее из занятий. Можно играть без козырей, но при этом иметь пять тузов в одной колоде. Я по сей день надеваю белую рубашку и галстук, когда иду слушать приговор. В суде театр наших почти военных действий опускает занавес…
Ситников по кличке Сито ходил вокруг меня кругами месяц, а я ходил вокруг его жены. Мы с ней часами говорили об одном и том же: о том, как она и Сито нужны друг другу, а ещё ему нужны дом и дети. Кстати, я тоже нужен ему, потому что если наша встреча не состоится вовремя, он наделает кому-нибудь ещё отверстий в области живота. Вряд ли тогда ему удастся, как говорил он, «всё по сути раскинуть нормальному следаку». Все мы нужны были Ситу гораздо больше, чем пистолет, который он прятал даже от самого себя. Ситников верил жене, а она день ото дня всё больше верила мне. И он позвонил, чтобы сдаться. Он просил приехать за ним без милиции и на такси. Я приехал как он просил. Прямо в машине он начал рассказывать, как и за что расстреливал из пистолета ТТ своего друга и подельника. Я думал, что таксист совершит ДТП, но он доехал до прокуратуры и не хотел брать денег. Казалось, даже жалел, что не услышит продолжение рассказа.
Это кто же вам сказал, что у нас нет места творчеству? Да сколько угодно! Лет через пять из-под края рабочего стола, бесцеремонно отодвигая протоколы, на бумагу полезут стихи. Их не будет интересовать оперативная обстановка и наличие времени. Им будет безразлично даже то, что содержание их не соответствует характеру работы. Чуть позже придёт понимание, что стихи – это лекарство, принять которое настало время. Вместе с этим понимаешь, что стихов об убийствах быть не должно, они обязаны быть добрыми.
Когда вышел мой первый сборник стихов, тебя уже не было. На сей раз ты, быть может, сказала бы, что мне и не в кого быть другим.