Около одиннадцати вечера у меня зазвенел телефон, я была дежурная в ту неделю. В трубке моя коллега тараторила очень быстро, при этом кто-то ещё был на телефоне с кем-то в той же комнате, так что разобрать что происходит было почти невозможно. Тем более, что всё это дополнялось грохотом и гомерическим смехом.
Этот хохот я и сейчас узнаю, если услышу. Айзек на заднем плане кричал: «Бум! Бам! Очень шумно! Ха-Ха-Ха!» И за этим следовал только что упомянутый шум и гам.
Я попросила коллегу начать сначала и помедленнее. Что разговор касается именно Айзека я уже поняла. Выяснилось, что он решил разгромить свою комнату в пух и прах: свою кровать, которая, между прочим, была прибита к полу, он оторвал от пола, разломал на доски и бросал это всё об стену. Матрацем он перекрыл входную дверь в свою комнату, всё это подпёр остатками шкафа, который тоже был сломан и почти разобран на части. И мои сотрудники не могли попасть к нему в спальню.
Айзек сидел на полу и громко смеялся. Он был весьма доволен происходящим, когда его просили отодвинуть шкаф и матрац, он ещё громче смеялся и говорил: «Бум! Бам! Бум! Бам!» При этом Айзек был абсолютно голым. Он любил спать без пижамы, и ему всегда было жарко.
Он периодически вставал с пола, подходил к окну, приоткрывал его (полностью открыть он его не мог, там стояли ограничители), и выбрасывал то носки, то футболки из окна. Его это ужасно веселило, он смеялся во весь голос, хлопал в ладоши, периодически поднимал какой-нибудь предмет или его остатки — например, выдвижной ящик комода — и бросал его в стену, и разумеется, смеялся. Айзека и его веселье было слышно во всех остальных комнатах дома заботы. Некоторые подопечные тихонько подслушивали, оставаясь в своих кроватях, некоторые выходили посмотреть, что же происходит.
Айзеку было всё равно, что происходит за пределами его спальни, потому что он был очень занят весельем и погромом.
В какой-то момент он решил поднять и бросить кусок шкафа у двери, двое сотрудников налегли на дверь и смогли войти. Щепки валялись по всей комнате, кое-где было даже стекло — Айзек ходил на кружок и делал много поделок, но в тот день он разбил все три стеклянные вазы, которые он так старательно разукрашивал и собирался подарить маме.
Как выяснилось, он порвал своё кресло-мешок, и маленькие шарики пенопласта заполняли угол комнаты. Полки были оторваны от стены и сломаны. Ни один из ящиков комода не уцелел, так же как и не уцелели кровать и шкаф. Раковина в его ванной комнате была расколота пополам, и только одна её половина была всё ещё прикреплена к стене. Крышка от бочка от унитаза тоже была разбита на несколько частей.
Айзек успокаивался. Смех уже не был таким истеричным и в какой-то момент к нему прошло осознание того, что его окружает. Айзек сначала замолчал, потом посмотрел по сторонам, а потом на его лице появился такой испуг, что сотрудникам очень быстро пришлось его увести из его спальни. Они стащили его матрац в зал, постелили там ему постель. Угостили горячим шоколадом.
На Айзеке не было ни одной царапины. Ни одной. По протоколу его нужно было внимательно осмотреть двум сотрудникам независимо друг от друга. Это было удивительно. Но точно так же было и полтора года назад, когда он разнёс свою комнату примерно также, как и в этот раз.
Сотрудник некоторое время провёл с Айзеком в зале. Они болтали о шуме и гаме, только уже о том, что шум и гам закончился. Когда около двух часов ночи Айзек всё-таки сказал «Спокойной ночи», сотрудник выключил свет и оставил Айзека спать на полу на матраце. Как-то лишних спален и кроватей у нас в доме не было предусмотрено. Но Айзека это не волновало. Он немного поговорил сам с собой, и заснул.
Конечно, на следующий день он подметал, убирал доски, собирал с кустов свои футболки и носки, и складывал их в стирку. Но ещё одну ночь ему-таки пришлось провести на матраце. Ведь, как обычно это бывает, шум и гам он закатил в ночь с пятницы на субботу, когда все отдыхают и служба, отвечающая за мебель и ремонт в нашем доме не работает. Конечно, ванную комнату более или менее привели в порядок и он смог ей пользоваться. Но всего остального пришлось ждать до понедельника.
Но Айзек не унывал, у него всегда было хорошее настроение. Хоть иногда он тихонько себе под нос и бубнил: «Плохой мальчик». Но он с улыбкой вспоминал этот шум и гам.