22 февраля 1943 года, в самый разгар Великой Отечественной Войны, в городе Дзержинске у работницы завода от солдата-НКВДшника родился мальчик. Мальчика назвали в честь любимого поэта отца (а именно — Багрицкого). Рос мальчик в Харькове, видел пленных немцев, работавших под присмотром отца-НКВДшника и его братии, и рос, с одной стороны, ребенком чутким и умным, начитанным, а с другой – хулиганом и даже немножко бандитом. В подростковом возрасте начал заниматься мелкими грабежами, и вместе с этим начал писать стихи, активно влюбляться в девушек и вообще изучать окружающий мир, эмпирически и через книжки. Когда вырос и впервые женился – переехал в Москву. Впоследствии, когда он стал знаменитым писателем, свои детство-отрочество-юность он описал в условной Харьковской трилогии (повесть «У нас была великая эпоха» и романы «Подросток Савенко» и «Молодой негодяй»). Не получавший высшего образования поэт сменил за молодые годы множество работ – простых, с физическим трудом; в Москве занимался шитьем одежды и становлением авангардным поэтом, чьи рукописи передавались из рук в руки подпольно. Уже тогда яркий индивидуализм поэта проявлялся во всем: от собственного внешнего вида и смелых грамматических экспериментов в его стихотворениях до полного политического нон-конформизма как в отношении своих диссидентствующих товарищей, так и в отношении советских властей. Последние, в итоге, в лице КГБ попытались заставить поэта стучать на его творческих подельников, получили решительный отказ, за что отправили поэта с его уже второй женой в вынужденную эмиграцию. В эмиграции он сначала поездил в поисках крова по Европе (а именно – по Австрии и Италии), затем переехал в Нью-Йорк, где в итоге осел на 6 лет, жил в обшарпанном отеле для эмигрантов на месячную welfare, развелся с женой, страдал то от безработицы, то от всяческой черной работы вроде уборки в доме престарелых, (якобы) пустился в гомосексуальные эксперименты над собой, не увенчавшиеся особым успехом, стал посещать троцкистские и анархистские кружки, в совершенстве выучил английский язык, и понемножку общался с разными крутыми людьми, включая Иосифа Бродского. Тогда же поэт по преимуществу перешел в прозу, описав свой опыт в скандально-исповедальных автофикшн-романах «Это я – Эдичка» и «Дневник неудачника», здорово опередивших свое время и переведших отечественную прозу на совершенно новый язык, а именно — язык улицы. До него по-русски так никто не писал: тотальная свобода и нарушение всех табу, полная моральная амбивалентность героя, история, всецело основанная на личном опыте, изобилующая эротическими и даже порнографическими сценами и обсценной лексикой, а также – искрометным юмором, неподдельным трагизмом и нетривиальными размышлениями о жизни, вселенной и всем остальном. Впоследствие начинающий писатель умудрился устроиться дворецким в дом к одному миллионеру, где повстречался с разными сильными мира сего и, помимо всех прочих, с Евгением Евтушенко; этот опыт описал в еще одном скабрезном автофикшн-романе «История его слуги», составившим вместе с двумя предыдущими условную Нью-Йоркскую трилогию. Все это время автор тщетно пытался пристроить свои романы в десятки разных издательств: отказывали везде по причине чрезмерной жести в отношении автора к США и достижениям американской демократии и капитализма (да, автор-эмигрант в своих книгах бичевал приютившие его США с куда большей яростью, чем выгнавший его СССР, чем отличался от всех Солженицыных с Довлатовыми). В итоге первую книгу все же решились напечатать, а писатель тем временем уже перебирался жить в Париж. В Париже к писателю пришла мировая известность: риски издателей оправдались, критика отнеслась к книге благосклонно, продавалась и переводилась хорошо, что позволило писателю заняться в Париже журналистикой и профессиональным писательством, то есть жить на писательские заработки. В Париже писатель, женившийся к тому моменту уже в третий раз (на русской певице), провел почти 14 лет, в совершенстве выучил французский язык, написал кучу романов, большинство уже не автобиографических, но все еще злых, скабрезных и оригинальных, а свой личный опыт перенес главным образом в короткую форму, написав 3 тома блестящих рассказов, которые ему удавались даже лучше романов; французская литературная критика выгодно сравнивала автора с самими Генри Миллером и Чарльзом Буковски, причем не в пользу последних. Тогда же автор познакомился с еще большим количеством знаменитостей, от успешнейшего советского писателя Юлиана Семёнова до видного политика Жана-Мари Ле Пена. За это время с Советским Союзом случились перестройка и распад, и в начале 1990-х писатель, которого только начали печатать на родине, триумфально вернулся на российскую землю. И тут же занялся активной политической деятельностью: сначала потусовался с Жириновским и зародышем его ультраправой ЛДПР, затем сблизился с панком Егором Летовым и философом Александром Дугиным и создал знаменитую Национал-большевистскую партию (организация запрещена в РФ).
В перерывах между тем и этим писатель успел поездить на войны в Югославии, повоевать там на стороне сербов, пообщаться с самим Слобданом Милошевичем (этот опыт писатель описал в сборнике рассказов «Смрт»), разошелся с третьей женой, написал еще несколько романов (в том числе одну антиутопию, которая сегодня кажется особенно актуальной – «316, пункт В»), а также описал свой политический опыт в произведениях «Иностранец в смутное время», «Анатомия героя» и, позднее, «Моя политическая биография»). А затем писатель со своими оголтелыми партийцами-панками поехал партизанить на Алтай, попытался устроить вооруженное восстание в Казахстане и загремел в тюрьму. Прокурор запрашивал для писателя чуть ли не 20 лет, дали ему в итоге 4, из которых он отсидел почти 3. За процессом наблюдала вся Россия, Парфенов вещал об этом деле на НТВ (тогда еще!), литератор Дмитрий Быков сравнивал писателя-страдальца с Солженицыным, который вернулся в Россию примерно в одно время с нашим героем. Все это время у писателя продолжался странный роман со школьницей старших классов, закончившийся сразу после тюрьмы, и все это время (в тюрьме) он писал книги, из которых особенно яркими вышли книга мемуаров «Книга воды», сборник эссе о великих людях «Священные монстры» и политический трактат «Другая Россия»). Партию писателя как раз тогда запретили, и он, не долго думая, основал вторую партию, названную, как и его сумасшедший трактат, «Другой Россией». Тогда же писатель женился в последний раз на актрисе Екатерине Волковой, с которой наконец-то сделал детей (впрочем, с ней он тоже довольно быстро развелся). К этому времени писатель-эпатажник, ранее косивший то под манерного денди, то под рок-звезду, обзавелся седой бородкой китайского мудреца, а вместе с ней и толпой писателей-последователей от Андрея Рубанова и Сергея Шаргунова до Захара Прилепина. Потом были протесты 2011 года, где Дед (как именуют писателя его однопартийцы) держал разгневанный народ своими пылкими речами на Площади Революции до тех пор, пока его протест не оказался «предан» и не был уведен на Болотную; потом, в 2014 году, случился Крымнаш, и Дед, будучи ценителем всевозможной экспансии, ослабил свой пыл в деле бичевания российских властей, и даже стал периодически приглашаться в эфиры политических ток-шоу на федеральных каналах. Романы он к этому времени писать перестал (правда, под занавес прошлого года одним все-таки разродился в виде исключения, вот отличная рецензия на него: https://gorky.media/reviews/mozhet-byt-smert-o-novom-romane-eduarda-limonova/), потому что не барское это дело, да и вообще «роман мертв», etc. Зато про него написал роман известный французский писатель Эммануэль Каррер, и роман этот продался миллионными тиражами и «зашел» бывшему французскому президенту, который советовал его читать всем своим приближенным, чтобы они лучше понимали Россию; роман даже собирались экранизировать, режиссером должен был выступить известный поляк Павел Павликовский, автор оскароносной «Иды» и потрясающей «Холодной войны», а на главную роль прочили чуть ли не Джонни Деппа.
Сам же Дед сегодня умеренно почивает на лаврах и до сих пор пишет всякие (псевдо)философские трактаты, где размышляет о том, как человечество найдет и съест своих создателей, а также множество политических статей и эссе на разные темы, и даже некрологов (целых 5 «Книг мертвых»). Правда, миллионных тиражей уже как не бывало, перебивается Дед по маленьким издательствам со своими 3-4 книжками в год с тиражами по 1-3К экземпляров. К сожалению, политический радикализм ныне не в чести, да и сексуальными подвигами уже никого не удивишь (как и честной литературой и поэзией), так что всяким миллениалам творческое наследие и политический эпатаж Деда мало знакомы и мало о чем говорят, а ведь сам Дед в душе остается все тем же подростком-бунтарем, каким был в свои бандитские юношеские годы в Харькове. И поэтом тоже — стихи он писал все эти годы и пишет до сих пор.
Весь этот напоминающий какую-то безумную легенду сказ — об одном реальном человеке, живом классике русской литературы, живущем среди нас и периодически являющемся публике: Эдуарде Лимонове. Сегодня ему исполняется 77 лет.
Желая сделать упор конкретно на поэтическом наследии Деда, прилагаю ссылку на статью о его поэзии от известного филолога Александра Жолковского: https://magazines.gorky.media/km/2004/1/eduard-limonov-stihotvoreniya.html
И пару моих любимых стихотворений Деда, из раннего и позднего периодов его творчества соответственно:
***
Мухи летают и летают фразы
Вечер продвигается но не весь сразу
Брат улыбается, тихо помидор ест
а сестра качается, а в сестре задор есть
А сестра поет песенку неведомую русскую
очень несчастливую — то широкую то узкую
Говорится в этой песенке настоящими словами
как любил один одну, и друг друга целовали
А вечер замедленно в России происходит
брат поднимается и через дверь выходит
А сестра растрогана своим собственным пением
слеза покатилася, мешается с зрением
За ней другая катится, и мокрое пятно
уже на белом платьице. Да это все равно!
Ведь никто и не любит-то и городок маленький
и книжки все печальные, а в октябре — валенки
(1972)
***
Боевые коты умирать ходили,
Понимая, что вдоволь, довольно пожили,
Забивались во тьму мрачных добрых пещер,
Где бы их не нашел молодой изувер...
Ни студент, ни рабочий, ни северный лорд,
Там коты и лежали... Седеющих морд
Не увидят вовеки двуногие твари,
Заглотнувшие виски, и в пабе, и в баре
Насосавшие пива, двуногие бритты.
Боевые коты уходили, бандиты,
От огромных мамаш, от английских калош,
От вонючей резины с клеймом «макинтош».
Боевые коты фараонам шептали,
Иероглифы смерти блаженно читали.
Их Анубис приветствовал: «Здравствуйте, сэр!
Здесь тепло и приятно, и музыка сфер...»
(2015)
Недавно Деду сделали памятник:
Такие дела.