Козьмодемьянск одна тысяча девятьсот сорок третий год. Мне 4 года.
Долгий Зимний вечер. За окном метель. Воет ветер. Он кружит снег, бросает снежную пыль в окно, барабанит ею по стеклам и наконец, ослабнув стихает, оставляя большие сугробы. Мы - я, брат шести лет, сестра одиннадцати сидим за столом в середине которого восседает большой, пузатый, еще не остывший самовар. Потрескнвают дрова в печке и тёплый воздух заполняет комнату.
Мать читает нам рассказ известного автора Серая шейка: "Бедная Серая шейка не может она улететь в теплые края, подранено у неё крылышко. Вот и сидит она на оставшийся среди озера незамерзшей полынье и ждёт своей горькой участи. С каждым днём полынья становится всё меньше и меньше . И вот настал последний день."
Слёзы хлынули у меня из глаз, заплакали брат и сестра. У матери на глазах навернулись слёзы.
Но тут запахло овечьей горящей шерстью. Мы замолкли , принюхались. Запах усиливался.
Вдруг мать, осыпая проклятиями серую шейку, крепко выругалась , бросилась к печке и выдернув оттуда пять пар валенок, сбросила их на пол и схватилась за голову. Картина была не из приятных.
Пахло жареной шерстью и валенки представляли собой жалкое зрелище. Я посмотрела на свои черные валенки : носа задники подошва - всё было обуглено . Едва Я дотронулась до носа рукой, он отвалился вместе с задником и подошвой. Тоже случилось и с другими валенками, только у больших серых валенок матери подошва была цела, но отвалилась их верхняя часть. Собрав валенки в охапку, мать вынесла их на мороз, а когда они остыли , отнесла к сапожнику.
Ждали мы их два дня. Время шло томительно долго. Ведь это была единственная обувка. И вот наконец прибыли мои валенки. Их было не узнать. Чёрные, с серой подошвой, коричневыми кожаными задниками и носами, прошитыми большими стежками из серых ниток.
Но Я не печалилась. Не раздумывая сунула ноги в валенки и шмыгнула за дверь. Радости моей не было предела.